Гнеда не успела опомниться, как ее подхватили и потащили к той самой стене, из которой торчали заржавленные крюки. Видно было, что воям нечасто приходилось проделывать подобную работу. Они действовали неумело и смущенно, не поднимая глаз ни на пленницу, ни друг на друга. Особенно долго им пришлось провозиться с наручами, которые оказались слишком широки для худых запястий Гнеды, так что в конце концов они сдавили оковы настолько туго, что на руках девушки проступили кровавые полосы.
Цепь растянули по стене, и Гнеда повисла на ней, обездвиженная и почти нагая. Закончив, гридни отступили, но никто из них не смотрел на девушку. Лишь Стойгнев с мрачным удовлетворением взирал на свою пленницу, будто не замечая, как дрожит ее истощенное тело.
– У тебя вся ночь на воспоминания, – ядовито прошипел он, и Гнеда подняла на него лицо.
– Клянусь именем своего отца, Ингвара Бориветрича, что никогда не замышляла против тебя, Стойгнев, и что прибыла в Стародуб одна, – собрав все оставшиеся силы, проговорила девушка с неизвестно откуда взявшейся твердостью.
Кажется, этот ее последний, прямой взгляд посеял тень сомнения в сердце князя. Он прищурился.
– Что бы ни произошло – хоть пожар, хоть потоп, – никого к ней не впускать! И глаз не сводить! – рявкнул Ивар, покидая темницу размашистыми шагами.
Гнеда опустила голову. Она позволила стону боли вырваться из груди, только когда на дверь упал железный засов.
Пробуждение было резким и неприятным. Он дышал, словно кто-то пытался вырвать его легкие, загнанно и надрывно, и стоило юноше подняться, темнота заволокла очи, а в висках отозвался болезненный гул.
Пить.
Рука потянулась к столу и схватила первую попавшуюся чашу. Он сделал жадный глоток, но тут же с отвращением закашлялся, выплюнув кроваво-черную жидкость.
Воды, неужели тут нет простой воды?
Ивар поднялся с постели, борясь с желанием позвать слуг. Он не хотел никого видеть. Он не хотел, чтобы видели его.
Сердце стучало так сильно, будто жило своей, отдельной жизнью, будто бежало куда-то, пытаясь позвать его за собой.
Князь наконец добрался до кувшина с водой. Не утруждая себя возней с поиском чистого кубка, он принялся пить прямо из горла, чувствуя, как с каждой каплей становится легче. Палящий жар, жгущий нутро, понемногу рассеивался.
Отставив почти пустой сосуд, Ивар снова сел на кровать. За окном было темно, и он подумал, как ненавидит позднюю осень, когда невозможно разобрать, ночь на дворе или утро.
Но самым тягостным было не похмелье, а чувство чего-то неприятного, довлевшего над ним на задворках разума. То самое, что накануне Ивар пытался залить вином. Рассудок тщетно пытался отсрочить эту мысль, но она беспощадно нагнала его.
Бьярки.
Князь закрыл глаза.
Небеса, что он наделал?
Это не терпело отлагательств, и Ивар велел позвать к себе Борзуна, нынче возглавлявшего дружину.
Когда воевода появился на пороге, его взгляд был настороженным. Он держался спокойно, но князь почувствовал подозрительность и напряжение.
– Что Бьярки? – с ходу спросил Ивар, заканчивая одеваться.
– В погребе, как ты и велел, князь, – ответил Борзун, продолжая пристально смотреть, ожидая. В его взоре не было обычной теплоты. Он глядел на Ивара как на чужого. Так, как люди смотрели когда-то на его отца. Как на князя.
Разве я не товарищ тебе больше? Сколько раз мы бились бок о бок!
– И? – заставил себя спросить Ивар, пытаясь не замечать тошнотворной боли в затылке.
Борзун бросил на князя быстрый цепкий взгляд. Бьярки был и его другом.
– Успокоился к утру, – нехотя выговорил он, опуская глаза.
Ивару не нужно было других подробностей. Он достаточно знал побратима, чтобы дорисовать их в своей голове.
– Освободи его и приведи ко мне, – отрывисто велел Ивар, и лицо Борзуна просветлело.
– Да, князь, – облегченно ответил он и мигом скрылся, оставив Ивара в начавшем возвращаться благодушии. Впрочем, оно тут же покинуло юношу, стоило ему увидеть Бьярки.
Друг стоял, не глядя на него. Его руки висели как плети, и Ивар видел разбитые в кровь костяшки. Сухие губы были плотно сжаты. Глаза и рот очерчивали синие тени.
– Бьярки, – начал было Ивар, но остальные слова скомкались от неожиданно подступившего к горлу чувства вины.
Юноша метнул на него колкий взгляд, оставаясь по-прежнему неподвижным.
– Я никогда не изменял тебе, ни словом, ни делом, ни мыслью, – сказал он охрипшим голосом. – Разве я давал тебе повод усомниться во мне? Но скажи, властен ли ты сам над своим сердцем? Можешь ли ты запретить себе дышать или слышать? Не заставляй меня выбирать. Не заставляй рвать душу пополам. – Он сглотнул и перевел дыхание. Позволь мне пойти к ней. Она больна и не опасна для тебя. Позволь хотя бы остаться с ней.
– Бьярки, разве ты не видишь… – начал было князь, но побратим оборвал его.
– Я вижу, Ивар, вижу гораздо больше тебя. Ты когда-нибудь представлял себя на ее месте? Пробовал? Ты не захотел бы того же? Не стал бы мстить за своих родителей?
– Мой отец не виноват! – вспылил Ивар, но Бьярки спокойно возразил:
– Так ли ты уверен в нем? Можешь ли поручиться, что он совсем не причастен к тому, что произошло с родителями Гнеды? Так ли хорошо ты знал его, Ивар?
– Я был тогда всего лишь ребенком, – защищаясь, проговорил тот.
– Да, ребенком. Как и она. Только тебе повезло, а ей нет. Ее отца убили. Она выросла без родителей. Без имени. Без рода.
– Как ты можешь оправдывать ее! – возмутился Ивар. – Она призналась, что хотела забрать жизнь моего отца. Твоего князя! Неужели это ничего не изменило в тебе?
– Я не оправдываю, я пытаюсь понять. Но да. Это ничего не изменило.
Бьярки замолчал и опустил глаза.
– А если бы она сделала это, Медвежонок? – сипло проговорил Ивар. – Если бы она убила?
– Не знаю, – покачал головой боярин, не поднимая взора.
Князь глубоко вздохнул и провел рукой по лицу, вытирая испарину.
– Как бы то ни было, – снова заговорил Бьярки, посмотрев на побратима с каким-то новым блеском в глазах, отчего Ивару вдруг стало не по себе, – вместо того чтобы повернуть дело в свою пользу, ты отбрасываешь возможность, пришедшую тебе в руки.
Князь нахмурился, не понимая, к чему тот клонит.
– Твое положение после смерти отца шаткое, и не по вине Гнеды. Но именно она могла бы помочь тебе.
– Что? – недоверчиво усмехнулся Ивар. – Как же? – спросил он, с подозрением глядя на Бьярки, который становился странно оживленным.
– Подумай сам. Что могло бы укрепить твои права на Залесье в глазах людей лучше, чем женитьба на пропавшей и так вовремя нашедшейся княжне? Связать два рода воедино. Разве не так сам Бориветер когда-то сел на престол?
Ивар почувствовал, что дыхание перехватывает. Краем сознания он отметил, как перекатились под кожей желваки Бьярки, когда тот сглотнул.
Князь никогда не смотрел с этой стороны. Видел в девчонке только предательницу. А ведь это было… Не лишено смысла?
Ивар сморгнул и уставился на Бьярки, снова сверлившего глазами пол. Именно это пришло ему в голову тогда, под утро? Это заставило его «успокоиться»?
– Но ты ведь… Ты хотел сам жениться на ней, – осторожно проговорил князь, не зная, как воспринимать слова побратима.
– Хотел, – вскинул голову Бьярки, и челка знакомо отлетела с голубых глаз, – и она мне отказала, если ты помнишь. Своеобразно, но недвусмысленно, – добавил юноша с усмешкой, но на дне его очей был лед.
Бьярки смотрел на него, раскрытый до предела, голый, выпотрошенный, и волна мурашек прокатилась от шеи к затылку Ивара.
– Ты на все готов ради нее, не так ли? – тихо проговорил князь. – И как же ты себе это представляешь? Будешь дружкой на нашей свадьбе? Станешь сторожить, когда нас сведут в клеть?
От ответа Бьярки спасла внезапно открывшаяся дверь. На пороге возник растрепанный, запыхавшийся Воила. Его глаза были широко распахнуты, а руки тряслись.
– Княже! Не вели казнить! Где твои ноги, там наши головы! – Он повалился на пол перед Иваром.
– Встань! Что стряслось? – резко спросил князь.
– Пленница… Ее… Она…
– Что? – взревел Бьярки, яростно хватая гридня за края накидки.
– Господине, пощади! Дозволь молвить! – Ивар положил руку на плечо Бьярки, заставляя друга выпустить Воилу. – Мы с Безуем пришли сменять ночную стражу, глянь, а никого у клети. Дверь на засове. Открываем, а там… Они… порубленные лежат.
– Что с девушкой? – прорычал боярин.
– Нет ее нигде. Только они там, все в крови… А ее нету.
Бьярки оттолкнул локтем заикающегося кметя, заслонявшего проход, и рванулся во двор. Стойгнев, нахмурившись, последовал за побратимом.
Возле холодной уже собрались люди, но все расступились, смолкая и опуская головы, завидев князя. Войдя в растворенную настежь дверь, Ивар увидел убитых стражников. Бьярки метался по клети, отказываясь признать очевидное. Ее здесь не было.
Судимирович остановился у стены, где болтались обрывки цепи. На одном из них в переплетении звеньев застрял клок белой ткани, по которому пробегала алая полоса незатейливой вышивки. Юноша выпутал его и сжал в кулаке. Он не смотрел на Ивара.
– У нас завелась крыса – кто-то открыл им ворота. Я соберу всех в гриднице, – раздался негромкий голос Борзуна сзади. – Они не могли далеко уйти. Велишь снарядить погоню?
Ивар молча кивнул, и Борзун так же неслышно исчез.
– Заблудшее дитя, а, Бьярки? – с горькой усмешкой спросил он побратима. – Одинокое и невинное?
– Ты заковал ее в цепи, князь? – тихо проговорил тот вместо ответа.
– Да, но даже они ее не удержали, как видишь, – с невольной издевкой вымолвил Ивар.
Бьярки не отрывал глаз от крючьев на стене.
– Прикажи мне поехать с ними.
– Ты уверен, что хочешь… – с сомнением начал Ивар.
– Да, – не дал ему договорить боярин. – Я найду ее.
– Как знаешь, – ответил князь, равнодушно поводя плечом.