Наталья СавицкаяПтицелов
— Мадемуазель Дюран. — Катрин почувствовала, как кто-то осторожно трогает ее за рукав. Неужели она задремала на этом ужасном, неудобном кресле, прямо в больничном коридоре? Она ведь вышла из палаты всего на минутку, подышать свежим, не пропитанным запахом болезни и страха воздухом. Катрин подняла глаза. Перед ней стояла пожилая медсестра.
— Что? — испуганно воскликнула Катрин. — Как она?
— Все так же. Плохо, — вздохнула медсестра. — Я очень сожалею, мадемуазель, но мы уже ничего не можем сделать, только снимаем боль. Она зовет вас, пройдите, пожалуйста, в палату.
Катрин подошла к двери. Нет, она не будет плакать. Мама не должна видеть ее слез. Она вытерла глаза и открыла дверь. Ее мать, Ноэль Дюран, лежала на высокой постели, вся опутанная трубками капельниц. Катрин осторожно подошла к матери.
— Катрин, — почти неслышно прошептала она Ноэль, — Катрин…
— Мама, я здесь, — Катрин взяла мать за руку. Рука была тонкой, почти прозрачной, казалось, каждая жилка просвечивает сквозь кожу. Болезнь, слишком поздно обнаруженная врачами, в считанные месяцы сделала из полной сил и энергии женщины почти старуху. Сейчас она едва шевелила губами.
— Катрин, прости меня. Прости за все, — прошептала мать.
Катрин сжала ее руку, еле сдерживая слезы.
— Я все видела, видела, как тебе было больно… Прости… — Катрин пыталась поймать взгляд матери, но та смотрела куда-то мимо, обращаясь к кому-то невидимому.
— Теперь я свободна, — выдохнула Ноэль, по-прежнему глядя в пространство. Катрин показалось, что губы матери тронула едва заметная улыбка. Вдруг мать всхлипнула, потом тяжело захрипела. Катрин нажала кнопку экстренного вызова персонала. Через несколько мгновений, когда в палату вбежали врачи, медсестра заботливо обняла Катрин за плечи, и та покорно вышла с ней в коридор.
— Это конец? — обреченно спросила она.
— Да, похоже, — кивнула медсестра.
— Я должна позвонить отцу, — механически произнесла Катрин.
Глава 1
Катрин Дюран почему-то была уверена, что корреспондент Бежар, с которым она должна была встретиться, окажется мужчиной. Поэтому когда в условленное время она вошла в «Кафе де флер» и увидела за столиком у окна молодую девушку, то остановилась в дверях, в нерешительности оглядывая зал. Девушка же сразу поднялась, довольно фамильярно махнув Катрин рукой.
— Я Моник Бежар, — представилась она, когда Катрин подошла к столику. Видя на лице Катрин некоторую растерянность, Моник улыбнулась. — Вы, наверное, представляли корреспондента «Литературного журнала» иначе?
Немного смутившись тем, что девушка угадала ее мысли, Катрин тоже улыбнулась.
— Честно говоря, да. — Она с интересом взглянула на Моник. Для корреспондентки такого издания, как «Литературный журнал», девица была слишком молода. Она скорее походила на студентку старших курсов: модные джинсы, немного вытянутый на локтях свитер, светлые волосы стянуты в пучок на затылке. — Вы давно работаете в журнале?
Моник взглянула на стоящую перед ней чашку остывающего кофе.
— Вообще-то я еще учусь в университете, а в журнале просто подрабатываю.
«Что ж, будем считать, один-один по чтению мыслей», — улыбнулась про себя Катрин, присаживаясь за столик и подзывая официанта. Заказав чашку зеленого чая, она взглянула на собеседницу:
— Мне сказали, что вы хотели поговорить о творчестве моей матери.
— Да, — быстро заговорила Моник, — и наше издание очень благодарно вам, что вы согласились на это интервью.
Катрин остановила ее жестом.
— Я согласилась только потому, что мне сказали, что вас интересует исключительно творчество. Я уже говорила той даме, которая звонила мне насчет интервью, что я отказываюсь говорить о личной жизни моей матери. — Катрин в упор взглянула на Моник.
Со дня смерти известной романистки Ноэль Дюран, матери Катрин, прошло уже около пяти лет, за это время о ее судьбе написали почти все популярные издания, от ежедневных газет сомнительного толка до солидных литературных журналов. Катрин же неизменно отказывалась разговаривать с журналистами. В предложении «Литературного журнала» ее подкупило то, что, по словам организаторов интервью, журнал хотел бы опубликовать серьезную критическую статью о творчестве Ноэль Дюран. И вот теперь Катрин сидела перед молоденькой журналисткой, ожидая вопросов. Но Моник, забыв о кофе, с жаром начала рассказывать о своих взглядах на творчество Ноэль Дюран.
— Понимаете, — говорила она с энтузиазмом, — ранние произведения вашей матери меня не очень интересуют. Конечно, у нее был потрясающий успех. Но моя тема — более поздний период, то, что она написала после так называемого «трехлетнего молчания», и особенно меня интересует роман «Птицелов». По некоторым заметкам, коротким эссе, рассказам и интервью мадам Дюран я сделала вывод, что «Птицелов», скорее всего, автобиографическое произведение. И главное, что оно связано с теми тремя годами, когда она отошла от творчества, понимаете? Мне кажется, что у главного героя есть прототип и что ваша мать если не участвовала, то, по крайней мере, была свидетельницей событий, описанных в романе. Вы бы очень помогли мне, если бы смогли рассказать что-то о том времени. Что происходило тогда?
Катрин не дала девушке договорить.
— Послушайте, — возмущенно произнесла она. — Мне сказали в вашей редакции, что пришлют специалиста по творчеству Ноэль Дюран. А в результате приходите вы и задаете мне вопросы, которыми нас с отцом донимали из «желтых» газетенок! Почитайте какую-нибудь «Вечернюю сплетню», и получите ответы на все вопросы!
Юная Моник нимало не смутилась. Отхлебнув остывшего кофе, она принялась терпеливо разъяснять:
— Вы же сами говорите, что все написанное раньше — сплошные сплетни. А мне бы хотелось провести серьезную работу. А кто может знать больше, чем самые близкие люди? Я восхищаюсь «Птицеловом» — это же гениальная книга, с двойным, если не с тройным дном! И меня очень волнует история его создания. И если бы вы помогли мне, это мог бы быть сенсационный материал! Представляете, если история, описанная в романе, подлинная, мы могли бы отыскать ее героев. А дальше… Интервью с ними, мы устроим им встречу с артистами, которые играли их в фильме, можно было бы…
— Без меня, пожалуйста, — отрезала Катрин, поднимаясь из-за стола и оставляя мелочь за чай. — Я не буду вам помогать и отказываюсь разговаривать с другими журналистами вашего издания. И не вздумайте обращаться к моему отцу! Я предупрежу его сегодня же, чтобы он не принимал никаких предложений от вашего журнала. Когда же нас, в конце концов, оставят в покое? Почему никто не интересовался этим так называемым «периодом молчания», пока мать была жива? Но никто не решался спрашивать, не так ли? К тому же вам, Моник, как знатоку ее творчества, наверняка известно, что в то время они с отцом еще не были женаты, а меня и вовсе не было на свете!
Моник смотрела на стоящую перед ней Катрин совершенно спокойно:
— Я все прекрасно знаю, но в каждой семье… есть свои истории, как говорится, у каждого в шкафу свой скелет. Быть может, родители говорили что-то при вас…
— Нет, — еще раз сказала Катрин и, взяв свою сумочку, вышла из кафе, оставив Моник допивать ставший совсем холодным кофе.
Глава 2
Катрин быстро шла по набережной. Морось окутывала Париж, скрывая шпили церквей, делая невидимыми старинные дома на противоположном берегу Сены. Подставляя лицо влажному дыханию ранней весны, Катрин пыталась избавиться от отвратительного ощущения, которое охватило ее во время разговора с журналисткой. Ей казалось, что равнодушно-любопытный взгляд Моник проникает в самые сокровенные уголки ее памяти, туда, куда она и сама боялась заглядывать.
После смерти матери, когда первая боль от потери близкого человека притупилась, Катрин воздвигла в своем сознании глухую стену, скрывающую все воспоминания, запретила себе думать о матери, анализировать былые чувства. Она стала спокойнее относиться к все более редким заметкам и передачам о Ноэль Дюран, начиная воспринимать утихающую в прессе шумиху как не касающуюся родного ей человека, И вот теперь, когда воспоминания, прорывающиеся в последнее время лишь редкими тяжелыми сновидениями, вновь нахлынули на нее, Катрин поняла, как иллюзорно было ее спокойствие, насколько обманчиво было ощущение того, что прошлое похоронено навсегда.
Катрин остановилась, чувствуя, как холодные капли дождя смешиваются на ее щеках со слезами детских обид и досады. Она прислонилась к скользкому от влаги парапету, вглядываясь в серые призраки зданий, не обращая внимания на толкавших ее прохожих. Мыслями Катрин была далеко.
Ее мать… Ноэль Дюран была хорошей матерью в том смысле, который обычно вкладывают в это слово. Она исправно выполняла все свои материнские обязанности: проводила бессонные ночи рядом с маленькой дочкой, когда та болела, гуляла с ней в парках летними вечерами, выдумывая для девочки забавные игры, устраивала детские праздники с традиционными тортами под яркими облаками воздушных шаров. Позже дарила дочери дорогие подарки, устраивала каникулы на тропических островах, журила за плохие отметки и хвалила за успехи.
Но с самого раннего детства маленькая Катрин чувствовала если не фальшь, то некоторую отстраненность равнодушного наблюдателя в том, как мать относилась к ней. Будучи сосем ребенком, Катрин не могла сформулировать для себя эти ощущения, но инстинктивно тянулась к отцу, лишь ему доверяя свои детские тайны. Уже позже, в школе, наблюдая взаимоотношения в семьях подруг, она не раз задумывалась о том, любит ли ее мать или просто играет роль любящей. Когда Катрин была подростком, эти сомнения не раз толкали ее на совершение странных, подчас возмутительных поступков, которые могли бы вывести мать из себя, заставить ее показать свои истинные чувства. Но в этих случаях отец неизменно вставал между дочерью и женой, сглаживая любой конфликт. Катрин все чаще начинало казаться, что из любой ее выходки мать всего лишь возьмет фабулу для очередного рассказа или эссе.