— Надо ждать, — Саволайнен прикусил травинку. — Всегда бывает случай.
Спортсмены снимали одежду у берега пруда, собираясь купаться; Саволайнен с Хильдой рискнули подобраться ближе. Почти у всех мужчин, входивших в воду, на теле виднелись затянувшиеся рубцы. Журналистка, раскрыв рот, в бинокль рассматривала следы разрезов и швов, синие пятна ожогов, келоидные стяжки.
— Смотри, они все… в шрамах? Почему?
— Потому что война, — пожал плечами Саволайнен.
Хильда потрясенно замолчала.
Матиас, конечно, ожидал, что их могут заметить, и готовился предъявить журналистские карточки, но появление Нестерова застало его врасплох. Кусты раздвинулись внезапно и бесшумно, Алексей поднырнул под ветки и лег на землю рядом с Саволайненом, протянул для рукопожатия широкую шершавую ладонь.
— Полчаса вас тут наблюдаю… По маскировке — неуд. Сразу видно, в боевых не участвовал.
— Не участвовал, — признался Саволайнен.
Нестеров улыбнулся весело и просто — Матиас помнил эту обаятельную улыбку с тех, берлинских времен.
— Вот и хорошо! Хорошо, что не с фашистами, — Алексей без церемоний взял у Хильды бинокль и начал смотреть на заплыв советских спортсменов, одновременно спрашивая. — Как живешь, Матиас? Построил дом, родил сына?
— Да. У меня сын.
Они говорили по-русски и Хильда, поначалу оторопевшая от внезапного вторжения, дернула Саволайнена за рукав.
— О чем вы говорите? Я не понимаю… Спроси его про шведский самолет! Скажи, мой брат пропал…
Со стороны озера слышались крики тренеров, счет, всплески прыжков.
— Алексей, нам нужна помощь, — проговорил Матиас. — Это Хильда Брук, журналист из Стокгольма. Ты слышал про шведский самолет, который пропал у советской границы? Ее брат был там… Мы пытаемся хоть что-то узнать.
Нестеров развел руками.
— Ты же понимаешь, Матиас, нет у меня доступа к такой информации. Скорее всего, самолет залетел в наше воздушное пространство и его просто сбили…
— Но тут ходят слухи, что машину могли взять под конвой и увести на советский аэродром. Значит, экипаж жив… Нам нужно только это! Узнать, что стало с экипажем.
Хильда жадно слушала, пытаясь по лицам Саволайнена и Нестерова понять смысл разговора.
Нестеров усмехнулся, пристально глядя на Саволайнена.
— И с оборудованием?
— Что? Я не понимаю…
— Шпионское оборудование могло попасть в руки советских спецов. Про это вы тоже хотите узнать?
Матиас очень убедительно покраснел, затряс головой, отрицая саму возможность такого интереса.
— Нет, нет! Это личное дело. Я не работаю на разведку, если ты это имеешь в виду…
— Да ничего я не имею в виду, — снова усмехнулся Нестеров и отдал Хильде бинокль. — Хотя, если честно, очень похоже на то.
Саволайнен выглядел подавленным.
— Нас многое связывает, Алексей. И если ты можешь помочь — ради нашей прежней дружбы, — просто помоги этой девушке узнать правду.
Хильда попросила по-шведски:
— Скажи ему, что я не хотела обидеть спортсменов. Зря я на них набросилась. Я бы могла сделать с ними интервью…
— Хильда просит прощения, — перевел Саволайнен.
— Да, я понял, интервью… Ну, посмотрим.
На прощание Нестеров протянул руку.
— Увидимся на пресс-конференции.
Он кивнул Хильде и, придержав ветку, скрылся в кустах.
Через минуту он уже бежал по берегу озера вместе с командой пятиборцев в сторону тренерского стола.
Для пресс-конференции сборной СССР предоставили Дворец государственных приемов в Хельсинки. Зал большой, но и зрителей набилось под завязку. У сцены толкаются операторы, расставляют камеры, переговариваются на разных языках. Щелкают зал — то и дело работают вспышки. Атмосфера наэлектризована, много охраны.
Зал поделен на две части. Слева члены советской делегации, спортсмены, справа — журналисты, представители общественных организаций, тренеры и персонал других сборных.
— Народу сколько, ужас, — шепчет Нина Ромашкова, оглядывая публику.
— Всем любопытно посмотреть, что за зверь такой: советский человек, — усмехается Шагинян.
Между рядами пробирается Бовин, садится рядом со спортсменами, строго поглядывая, как бы кто не нарушил инструкции.
На сцене — столы, микрофоны. Наконец появляется финский представитель Олимпийского комитета, за ним наши тренеры, административный состав. Все заметно нервничают, Аркадьев время от времени промокает лоб платком.
— Дамы и господа! Начинаем пресс-конференцию олимпийской сборной Советского Союза. Я рад представить вам господина Аркадьева, главного тренера сборной, а также…
Гулко разносится под сводами речь ведущего, голоса переводчиков. Серов читает вступительный текст, заглядывая в записи.
— Товарищи! Как вы знаете, советская команда впервые согласилась на участие в Олимпийских играх. Решение об участии было принято по инициативе генерального секретаря Центрального комитета партии Иосифа Виссарионовича Сталина…
«Советская» часть зала аплодирует, «западная» хранит молчание. Серов продолжает:
— В 1951 году по предложению товарища Сталина был создан советский Олимпийский комитет, который стал полноправным членом Международного Олимпийского комитета…
Один переводчик повторяет речь по-английски, второй по-фински. Зал постепенно теряет внимание, публика начинает переговариваться, скучать.
Нестеров оглядывает «фирмачей». Есть люди как люди, а некоторые сидят с чванным видом, изображая недовольство всем, что слышат со сцены. Вот молодой американец в дымчатых очках вытянул ноги в проход и демонстративно жует жвачку, работая челюстями, как дворник лопатой. Вот седой канадец с кленовым листком на лацкане пиджака брезгливо поглядывает на «русских медведей» — тяжелоатлетов, сидящих в третьем ряду. Вот дама в кружевной накидке, с черными волосами, похожими на парик, высокая и прямая как палка, не мигая, смотрит на докладчика. Ее глаза полны холодной, еле сдерживаемой ненависти. Нестеров задерживает взгляд на ее элегантные туфлях. Сколько ей — лет пятьдесят? А ноги в шелковых чулках стройны и красивы. У ног стоит довольно большой старомодный саквояж.
Тренер Аркадьев читает по бумажке:
— …Наша делегация — самая многочисленная на Олимпиаде. Завтра во время открытия игр на стадион выйдут двести девяносто пять спортсменов…
Не дав переводчику закончить, американский журналист, перекатывая жвачку во рту, выкрикивает с места вопрос.
— Почему ваши спортсмены ходят в красных галстуках? Мы знаем, что это форма советских скаутов, пионеров?..
Со сцены отвечает Серов:
— Пионеры означает «первые». Мы здесь впервые… И, конечно, рассчитываем стать первыми в олимпийском зачете.
Тут же другие журналисты начали выкрикивать с мест по-английски, по-фински, по-французски.
— Почему советские спортсмены живут отдельно от других?
— Чего вы боитесь?
— Это личное распоряжение Сталина?
— Если ваша команда проиграет, всех посадят в тюрьму?
Тренеры растерянно переглядываются. Переводчик начинает переводить вопросы. Рыжеволосая Хильда машет рукой, привлекая внимание:
— Хей! Расскажите про сбитый шведский самолет! Люди должны знать правду!
Ведущий призывает к порядку. Нестеров оглядывает зал и краем глаза замечает, как дама в черных туфлях наклоняется, открывает свой саквояж и вдруг начинает кричать как в припадке.
— Убийцы! Горите в аду!.. Под трибуной заложена бомба!!.
Нечто страшное, будто кровавый ошметок мяса, вылетает из саквояжа. Слышится женский визг.
— Крысы! Крысы!..
Да, это крысы, измазанные чем-то красным, разбегаются по залу.
— Крысы! Бомба! Бегите! Спасите! Взорвется! Открывайте двери!..
Визг, паника, через ряды бархатных кресел люди бросаются к выходу. А Нестеров видит, как дама с саквояжем быстро поднимает с пола спичечный коробок.
Когда она успела сбросить парик и накидку, надеть темные очки? Неузнаваемая, она поднимается до конца прохода и скрывается за служебной дверью, прикрытой занавеской.
Коробок! Нестеров бросается вслед за дамой, проталкиваясь сквозь толпу. За его спиной со сцены Серов пытается призвать к порядку.
— Товарищи, не надо паники! Это провокация, никакой бомбы нет! Выходите из левой двери, не толпитесь…
Повсюду на полу кровавые следы, оставленные крысами. Нестеров толкает дверь, за которой скрылась дама, но кто-то уже запер ее на ключ.
У выхода из здания, пробравшись сквозь толпу, Нестеров догнал Серова.
— Павел Андреевич, надо поговорить.
— Хорошо, садитесь в машину…
Было видно, что комиссар крайне раздражен произошедшим на пресс-конференции.
— Столько охраны, и не могли проверить сумку… А нам оправдываться, почему допустили, почему отреагировали не так, как надо! Сумасшедший дом!
— Она не сумасшедшая. Эта женщина с крысами действовала очень расчетливо, — возразил Нестеров. — Я думаю, она — опытный агент. Организовала панику, быстро сменила внешность и вышла через служебную дверь, которую заперла за собой… Она не просто так устроила представление, у нее была цель.
— Какая?
Серов слушал сосредоточенно, без тени насмешки или недоверия.
— Кто-то из наших бросил ей спичечный коробок. Вероятно, контейнер с секретной информацией.
— Вы сами это видели? — Серов подался вперед, вглядываясь в лицо Алексея.
— Да. К сожалению, не заметил, кто бросал… Но этот человек сидел в седьмом или восьмом ряду. Нужно составить список… Так, чтобы не спугнуть.
— Хорошо, мы этим займемся.
Нестеров решил рассказать и о встрече с Матиасом во время тренировки.
— У меня был контакт с Саволайненом. Как вы и говорили, они хотят узнать про шведский самолет. По их легенде, на борту был брат этой журналистки…
— Хильды Брук. Мы узнали, это правда — ее брат, радиотехник, служил на аэродроме.
Все нити сходились, и где-то в глубине паутины сидел паук, который ее сплел.