Мне даже не разрешалось ходить в деловую часть города, да и делать там было нечего. Кинотеатры времен моего отца позакрывались, то же самое произошло и с ресторанами, гостиницами и катком. Здания приходили в запустение. В Каслфорде нечем было заняться, разве что ходить на «место для гуляния» – по новой автостраде. Мать не позволяла мне и того, пока мне не исполнилось шестнадцать и я не начала работать.
И все же потихоньку экономика стала оживать, в первую очередь благодаря применению новых технологий, и Каслфорд стал меняться к лучшему.
Я любила Каслфорд. Даже в худшие его времена. Большая часть Каслфорда, с которой меня знакомил еще отец, сохранилась – городские достопримечательности и пригороды, великолепные храмы и чудесные пейзажи классической Новой Англии. И всегда, всегда у Каслфорда будут великолепные горы и тысячи акров лесных земель, оставленных нам предками.
В городе все еще есть деньги. Большие деньги.
Наш дом, в котором сейчас живет моя мать, был чудесным местом для ребенка. С одной его стороны была – и еще есть – ферма, с другой – особняк, в котором вырос мой отец и который впоследствии отошел под монастырь.
Моя мать, бывшая Изабел (Бел) Энн Гудвин из Ньюпорта, Род-Айленд, будучи студенткой, познакомилась с моим отцом на танцах в Маунт-Холиоке. Поженились они в день получения дипломов. В качестве свадебного подарка родители моей матери купили им участок земли в пять акров в старом имении Харрингтон, а также дали денег, чтобы построить дом по проекту моего отца. Кирпичный дом выглядел так, словно, простоял двести лет. Это было изобретением моего отца – придавать строениям старинный вид, используя собственные технологии и специальные материалы. Дом он построил одноэтажным в надежде, что в дальнейшем расширит и возведет здание ввысь, превратив его в новый особняк Харрингтонов.
Мы, их дети – Сара Гудвин, или Салли (это я), и Роберт Уилбур, или Роб (мой брат), – получили свободное воспитание. Бродили по горам, пастбищам и лесам, плавали на каноэ, строили домики на деревьях и имели великое множество приключений.
Хотя, откровенно говоря, моя мать всегда была печальной. Когда мы толклись рядом, она источала улыбки, обнимала нас и старалась выглядеть энергичной, но когда ей казалось, что ее никто не видит, она впадала в грусть, и я слышала, как она тяжко вздыхает.
Мне было лет десять, когда однажды я услышала, как моя мама рыдает. Я выбралась из постели и нашла ее на кухне, где она, упав головой на стол, плача, вопрошала фотографию моего отца, что ей делать дальше.
Я не подошла к ней в ту ночь, но так и не забыла этого. И каждый раз, когда думала, что все идет хорошо, внимательно смотрела на мать и видела, что боль так и не оставила ее. А спустя какое-то время поняла, что тоска томила и меня, и моего брата, и эта печаль никогда нас не покинет.
Мы скучали по отцу. И до сих пор скучаем.
– Салли! – крикнул мне Девон. – Салли!
– Что? – откликнулась я и повернулась так резко, что чуть глаз себе не выколола веткой.
Полуденная жара июльского дня утомляла и раздражала меня. Мы уже несколько часов бродили по округе в поисках следов привидений и духов. За такой материал, по моему глубокому убеждению, ни один журналист не удостоится Пулитцеровской премии.
– Мне неприятно говорить тебе это, Сэл… – начал Девон, поднимая голову от карты в его руке.
Я стояла в ожидании. Перед тем как отправиться сюда, я заехала домой и переоделась в шорты хаки, майку с V-образ-ным вырезом и удобные ботинки; волосы завязала в конский хвост.
Девон нервно теребил ремень футляра киноаппарата. Плохой знак.
– Кажется, не на ту гору забрались. Думаю, Дадлитаун где-то там. – Он махнул рукой через ущелье.
От подножия горы мы карабкались часа два. По дну ущелья бежал стремительный поток, а противоположная сторона была такой же отвесной, как наша.
Сокрушенно покачав головой, я вытерла пот со лба и стала отгонять мошкару, кружившую надо мной. И средства зашиты не помогают.
– Послушай, Девон, – сказала я, – не мог бы ты в таком разе просто сфотографировать эту скалу так, чтобы на снимке отобразилось нечто похожее на привидение?
– Салли!
– В статье, – сказала я, – распишу и историю Дадлитауна, и загадочные смерти. Клянусь, не вру. Просто… – Я что-то услышала. Голос. Далеко отсюда. Я повернулась в том направлении. – Что это?
Мы прислушались.
– Ничего не слышу, кроме шума воды, – сказал Девон.
– А я слышу. Вернее, слышала. – Сделав несколько шагов к краю обрыва, снова услышала далекий голос. Женский. – Это там. – Я указала рукой. – Слышишь?
– Нет.
– Кто-то кричит. Где-то внизу.
– Но наша машина в другой стороне, Сэл. Если туда идти, кто знает, что может случиться…
Я услышала женский визг.
– Кто-то попал в беду.
Я стала осторожно спускаться, увлекая за собой поток мелких камней.
– Может, это те самые дети? – начал Девон, но потом тоже услышал крик, потому что, оглянувшись, я увидела, что он поспешает за мной.
– Помогите! Кто-нибудь помогите! – кричала женщина.
– По-мо-ги-те! – в ужасе надрывался детский голос – По-мо-ги-те!
– Идем! – крикнула я, продираясь сквозь кустарник на голоса.
Я выбежала на поляну и обнаружила мужчину, скорчившегося от боли на земле, суетящуюся вокруг него женщину и ребенка, присевшего на корточках рядом с мужчиной. Закрыв глаза руками, мальчик кричал тонким голоском:
– По-мо-ги-те!
– У моего мужа сердечный приступ! – вскричала женщина.
Опустившись на колено, я развернула голову мужчины лицом к себе.
– Привет, как вас зовут? – спросила я, расстегивая ворот его рубашки.
Несмотря на загар, я заметила, что лицо его скорее серое, чем посиневшее, как это бывает в случае сердечного приступа.
– Корбетт, – выдавил он из себя. Мужчина пытался сфокусировать на мне взгляд, хватая ртом воздух.
– Корбетт, – повторила я, улыбаясь. – А я Салли. – Корбетт, я хочу, чтобы вы постарались выровнять дыхание. Дышите глубже!
Мальчик продолжал кричать.
– Успокойте сына, – сказала я женщине.
Она кивнула, подошла к мальчику с закрытыми глазами и взяла его на руки.
Я нащупала пульс у мужчины. Начала считать. Его сердце частило.
– Корбетт, у вас что-нибудь болит?
Он смутился.
– Чувствуете боль в груди? В шее? Или в руке?
Он медлил с ответом.
– Иди ваше сердце так сильно бьется, что готово выпрыгнуть из груди? Бьется так сильно, что вы не можете дышать?
– Да, именно так, – ответил он.
– Теперь старайтесь задерживать дыхание. – Я посмотрела через плечо и увидела, что Девон уже подошел. – Подложи ему под голову свой ранец, – обратилась я и перевела взгляд на больного. Цвет его лица постепенно возвращался к нормальному, дыхание тоже. – Это Девон, – объяснила я, когда мы подложили ему под голову ранец. – Хорошо, ваше дыхание нормализуется. А сейчас выпейте немного воды, – предложила я, поднеся к его рту флягу с водой.
И он, сделав глоток, снова опустился на землю.
– Вот и хорошо. – Я снова нащупала пульс. – Ритм и частота почти в норме. – Я внимательно смотрела на него. – Никакой боли? Нигде?
Он качнул головой. Он уже не выглядел напуганным.
– Нам следовало взять с собой мобильный, – сказала женщина. – Могли бы вызвать «Скорую». Должно быть, я сошла с ума, притащив сюда Корбетта. Во всем виновата я. – Она говорила с английским акцентом. – Кто-то рассказал нам о городе призраков, и Корби захотел его увидеть.
– Дадлитаун, – подсказал Девон.
– Бедный папа, – сказала женщина мальчику, прижимая его к себе.
– Не думаю, что у вас именно сердечный приступ, – сказала я Корбетту. – Но мы позвоним сейчас в Службу спасения, – Я посмотрела на Девона, и он, достав свой мобильный и развернув карту, стал набирать 911, отойдя от нас на несколько шагов.
– Все с вами будет в порядке, Корбетт. Уже хорошо.
– У меня нет сердечного приступа? – спросил он уже совершенно другим голосом, стараясь приподняться на локтях.
– Салли хорошо разбирается в сердечных делах, – вмешался Девон.
– Правда? С ним все обойдется? – обеспокоенно спросила жена. – Тогда что стряслось?
– Вы подвергались в последнее время стрессам? – спросила я.
– Да, – охотно ответила жена, подходя ближе и таща за собой ребенка.
Мужчина кивнул.
– Вы принимали какие-нибудь новые лекарства? Транквилизаторы, успокаивающее? – уточнила я.
– Откровенно говоря, да. – Он посмотрел на жену. – Верити, как оно называется?
– Не могу припомнить, дорогой. Это один из транквилизаторов, но он действовал как-то странно, – добавила она, обращаясь ко мне. – Я просила его прекратить принимать этот препарат.
– И вы это сделали?
– Вчера. – Он кивнул.
– Думаю; не стоит паниковать. Вы не могли совладать с собой в горах, и это вас напугало.
– Вы доктор? – спросила женщина.
– Нет, всего-навсего репортер. С большим медицинским опытом, так сказать.
– Спасибо Господу, – сказала женщина, взяв мужа за руку. – Спасибо Господу, что вы оказались поблизости. Не знаю, что бы мы без вас делали.
Только сейчас мальчик отважился посмотреть на меня.
– С папой все хорошо?
– Полагаю, с ним все будет просто прекрасно – с улыбкой ответила я.
– Спасибо Господу, Корбетт, – сказала женщина погладив мужа по щеке. – Я уверена, эта женщина права. Ты выглядишь уже гораздо лучше.
– Мне кажется, я оказался в глупом положении – тихо ответил мужчина.
Щелк. Внезапно я поняла, кто эти люди. Модная привлекательная женщина лет сорока, с английским акцентом, по имени Верити; пожилой мужчина Корбетт и их ребенок.
Это Верити[1] Роудз и Корбетт Шредер. Она – блистательный редактор журнала «Экспектейшнз»; он – промышленный магнат, наслаждающийся своим вторым или третьим браком.
– Ах! – воскликнула женщина, заглянув мне в лицо. – Вижу, вы уже вычислили, кто мы такие.