Пуля для певца — страница 4 из 5

НУ, ПОГОДИ!

Глава 10ПАНКИ ТОЖЕ ПЛАЧУТ

До выступления в ресторане «Северная Мекка» оставалось три часа, и Роман решил все-таки посетить ЦПКиО и если не полетать над аэродинамической трубой, то хотя бы посмотреть на это дело со стороны.

Оставив машину на платной стоянке у моста, за которым располагался Центральный парк культуры и отдыха имени незабвенного С. М. Кирова, Роман осмотрелся и решительно зашагал по мосту. Перейдя на другую сторону Средней Невки, он остановился в задумчивости. В последний раз Роман был здесь лет сто назад, и все, что он видел теперь, не очень соответствовало детским воспоминаниям. Однако вековые деревья были на месте, кусты росли так же густо, да и трава была такой же зеленой, как и в то далекое, скрытое за тенью пролетевших лет, время.

Подойдя к тележке мороженщицы, Роман протянул ей сотню и сказал:

— Мне, пожалуйста, эскимо за одиннадцать копеек.

Мороженщица, немолодая тетка без двух передних зубов, ухмыльнулась и ответила:

— А где же его сейчас взять-то? За одиннадцать копеек… Сейчас, молодой человек, и цены другие, да и мороженое уже не то, что раньше.

— Ну… Я имею в виду самое обычное эскимо на палочке. Есть такое?

— Есть, — кивнула тетка, — шесть рублей. А может, французское, за двадцать восемь?

— Его из самой Франции привезли? — саркастически поинтересовался Роман.

— Нет, здесь делают, — ответила тетка.

— Вот именно. Так что я обойдусь без такой Франции. Давайте за шесть рублей.

— Пожалуйста!

Тетка отодвинула стеклянную крышку холодильника, достала эскимо и, вручив его Роману, стала набирать сдачу. Роман в это время развернул мороженое и с удовольствием откусил его верхушку.

— Вот, — сказала тетка, — девяносто четыре рубля.

— Спасибо, — Роман не глядя сунул деньги в карман. — А скажите, где тут аттракцион такой… Не знаю точно, как называется… В общем, там над аэродинамической трубой летают.

— А вот там он, — мороженщица махнула рукой. — Слышите?

Роман прислушался и понял, что слышит этот далекий, но, очевидно, мощный звук, похожий на завывание огромного пылесоса, с того самого момента, как вышел из машины.

— Это вот оно самое и есть? — спросил Роман.

— Ага. Оно самое. Что, хотите полетать? — усмехнулась мороженщица.

— Почему бы и нет? — Роман пожал плечами.

— Ну-ну… Когда пойдете обратно, расскажете.

— Хорошо.

Роман кивнул продавщице и направился в сторону шума.

Пройдя некоторое расстояние по аллее, он решил сначала все-таки съесть мороженое, а уж потом заниматься экстримом. Роман сел на древнюю скамейку, предварительно проведя по ней ладонью, и принялся трудолюбиво облизывать мороженое, которое оказалось совсем не хуже эскимо за одиннадцать копеек.

Напротив скамейки, которую облюбовал Роман, стоял памятник бессмертной Девушке с веслом. Взглянув на бетонную красотку с мощными икрами, Роман почему-то вспомнил, что по всему Питеру расставлены, точнее — были расставлены памятники Ленину, большинство из которых изображали великого провокатора с рукой, выставленной вперед и указывавшей, по всей видимости, на какую-то великую цель. Или, во всяком случае, в ту сторону, где эта цель находилась.

Так вот, подумал Роман, если представить себе все множество этих памятников, торчавших не только в Питере, а вообще по всей территории СССР, то указывали они во все стороны сразу. Тут наверняка имело место некое политически-идеологическое упущение. Надо бы, чтобы все они указывали в одну сторону, например в сторону Кремля. Вроде того, как кресты на храмах сориентированы по сторонам света, или, скажем, мусульмане во время молитвы поворачиваются к Мекке. А так получается, что, посылая граждан в разные стороны, Ленин послал всех туда, куда мы и пришли. Недокумекали идеологи. Ошибочка вышла.

И ведь черт его знает, может быть, с точки зрения всякой магии и прочих оккультных дисциплин именно это и стало причиной краха коммунистической идеи, может быть, если бы все памятники Ленину указывали в одну точку, произошло бы магическое фокусирование, концентрация усилий и устремлений и все обернулось бы иначе. И жили бы сейчас советские граждане при светлом настоящем.

Роман представил себе это светлое настоящее, вообразил сорок восьмой съезд КПСС, и ему стало так тоскливо, что он тихонько взвыл и, отвернувшись от бетонной спортсменки, занялся мороженым.

Из-за густой рощи доносилось самолетное гудение аэродинамической трубы.

— Экстрим… — пробормотал Роман и, заметив, что по палочке ползет белая капля, ловко отвел эскимо в сторону.

Экстрим…

«Да у меня уже целый год экстрим продолжается, — подумал Роман, — и конца ему пока что не видно».

Мощное завывание аэродинамической трубы не прекращалось ни на секунду, и Роман, посмотрев в ту сторону, почувствовал, что ему расхотелось лишний раз накачивать нервную систему адреналином. Впереди было показательное выступление в ресторане «Северная Мекка», и еще неизвестно, чем оно закончится.

Роман вздохнул и, поднявшись со скамейки, направился к выходу из парка. Проходя мимо мороженщицы, он махнул ей рукой и сказал:

— Я передумал. Как-нибудь в следующий раз.

Она усмехнулась и ответила:

— А я вас узнала.

— Не может быть! — удивился Роман и ускорил шаги.

Глава 11ДОГОНИ МЕНЯ, МЕНТ!

Столы с праздничной снедью, составленные буквой «П», были застелены пока еще белоснежной скатертью, которой уже недолго оставалось хранить свою крахмальную чистоту. Как художник, подойдя к свежему, еще не тронутому холсту, раздумывает, прежде чем положить первый мазок, так и родственники с гостями замерли в почетном карауле над столом, внимая плоскому красноречию и сальным намекам профессионального тамады, нанятого за пятьсот долларов.

Тамада был плотненьким и румяным брюнетом с проседью, он живо поворачивался во все стороны, как бы стараясь успеть одарить своим профессиональным эстрадным радушием всех присутствующих, и на его бывалом лице, как на старых потертых ботинках, начищенных восстанавливающим кожу кремом, отражалась вся его богатая свадьбами и похоронами биография.

Гости были самыми обычными. Старые нарумяненные азербайджанские самки, бывшие кому-то мамашами, а кому-то и бабками, плотные черноволосые тетки в шелковых платьях и с высокими, покрытыми лаком прическами, их брюнетистые мужья, которые перемигивались, имея в виду, что сейчас можно будет, невзирая на жен, поддать как следует, дальние родственники, скрывавшие неловкость под видом бывалых и свойских ребят, длинные носатые юнцы в нелепых пиджаках, чьи-то дочери, вызывавшие у присутствовавших холостяков совершенно определенные соображения, не идущие, впрочем, дальше опрокидывания на стол в подсобке, — в общем, самые обычные гости на свадьбе.

Во главе стола торчали жених с невестой. Невеста была рослой и полной брюнеткой третьего сорта, с большими пухлыми пальчиками, округлыми плечами, многолитражным бюстом, который мог принимать любую форму, и просторной мягкой спиной, плавно переходящей в широкий круп. Ее лицо было тщательно затонировано, что создавало контраст с натуральным цветом дородной, но вялой шеи и полуобнаженных покатых плеч.

Жених был невысоким, чернявым и шустрым. По весовой категории он не дотягивал до своей избранницы разряда на четыре, но его это, судя по всему, ничуть не смущало. Он бойко стрелял глазами по сторонам, время от времени поднимая многообещающий взгляд на свою старательно смущавшуюся невесту, кивал в ответ на поощрительные гримасы мужчин, улыбался прожженным теткам, бросавшим на него «пригласительные» взгляды, — в общем, вел себя непринужденно.

Речь тамады закончилась отработанным на сотнях свадеб и надежным, как топор палача, тостом, и все неожиданно для самих себя закричали «горько». Жених с невестой посмотрели друг на друга, невеста наклонилась, и они поцеловались. Кто-то из гостей начал громко считать, на него шикнули, и тут оркестр вдарил по Мендельсону.

Знаменитый марш слушали, как гимн Советского Союза на партийном съезде, — стоя и молча. Наконец музыка смолкла, и тамада произнес поставленным баритоном:

— А теперь прошу дорогих гостей к столу!

Дорогие гости быстро уселись, залязгали вилки и ножи, зазвенела посуда, послышались невнятные, но оживленные разговоры о «вон той тарелке с салатом», и наконец невинная белизна крахмальной скатерти была нарушена первым мазком селедки под шубой, которую не удержал на ложке один из гостей. Как иной художник не знает, что окажется нарисованным на его картине в конце работы, так и по началу свадьбы невозможно было определить, в какие дивные узоры сложатся винные и салатные пятна к концу вечера. Все зависело от вдохновения.

Роман оторвался от свадебного натюрморта, открывшегося ему в приоткрытой двери синего зала ресторана «Северная Мекка», и, чувствуя, как в груди начинает подниматься адреналиновая волна, решил, что настало время выполнить требование неизвестного террориста. Подумав о том, что он сделает с заказчиком, когда доберется до него, Роман набрал было уже воздуха в легкие, но тут почувствовал, как кто-то деликатно дотронулся до его плеча.

Обернувшись, он увидел массивного черноволосого официанта, который, улыбаясь, посмотрел на него и спросил:

— Вы на этот свадьба пришли, уважаемый?

«Посмотрим, как ты назовешь меня через минуту», — подумал Роман и ответил:

— Да. На эту. Просто я должен сделать сюрприз и жду подходящего момента.

— А… Панимаю, — официант сладко зажмурился. — Сурприз — это хорощий.

И, кивнув Роману, он удалился.

— Ну, — пробормотал Роман, — пора.

Он на секунду закрыл глаза и еще раз прогнал в голове путь к отступлению.

Два пролета вниз по лестнице, затем тяжелая дубовая дверь с латунными бляхами, возле нее метрдотель и два охранника, потом пятнадцать метров бегом направо по улице, а там стоит «Линкольн» с работающим двигателем и незапертыми дверями. И — газу!

Но тут Роман представил себе, что его «Линкольн» уже угнали и он бежит по улице, а за ним — разъяренная толпа представителей национальных меньшинств. Да еще и с криминальным уклоном. И наверняка кто-нибудь из преследователей бегает лучше, чем он.

Да-а-а…

Решительно открыв дверь в зал, Роман встал на пороге синего зала и, набрав воздуха в грудь, громко произнес с интонациями диктора:

— Прошу внимания!

Все головы повернулись к нему, и на большинстве лиц было выражение благожелательного внимания. Возможно, гости подумали, что это один из предусмотренных моментов свадебной программы.

— Хачики — козлы! — провозгласил Роман.

В зале воцарилась мертвая тишина.

Зазвенела уроненная кем-то вилка, и Роман, кивнув в знак того, что его правильно поняли, уверенно повторил:

— Хачики — козлы.

Тишина взорвалась криками и грохотом отодвигаемых стульев.

У некоторых из гостей в руках сверкнули ножи, а один из них выхватил из-под мышки пистолет. Роман был готов к такому повороту событий, поэтому быстро выкрикнул заказанный лозунг в третий раз и, повернувшись на каблуке, бросился к лестнице, но тут же уткнулся носом в белоснежную манишку рослого официанта, принадлежавшего как раз к той национальной группе, которую он только что обвинил в половых извращениях.

— Ти щто сказал, казол? — поинтересовался официант и крепко взял Романа за воротник.

— Что сказал, то и сказал, — торопливо выпалил Роман и, рванувшись, услышал треск рубашки.

Воротник остался в мускулистой руке официанта, а Роман бросился вниз по лестнице, которая тут же загудела за его спиной от топота многочисленных преследователей.

Чувствуя, что безвременная гибель близка как никогда, Роман, едва на упав на скользком мраморе вестибюля, подскочил к двери и, распахнув ее, выскочил на улицу. «Линкольн» был на месте, но рядом с ним прогуливался мент, который, судя по всему, жаждал побеседовать с водителем, оставившим машину под запрещающим остановку знаком. Проскочив мимо мента, Роман рванул дверь «Линкольна» и, упав на сиденье, быстро переключил автомат на «драйв», а затем вдавил педаль в пол.

«Линкольн» рванулся с места, и Роман, бросив взгляд в зеркало заднего вида, увидел, что мент скачками несется к стоящей у тротуара «Ниве», на ходу крича что-то другому менту, которого Роман сначала не заметил. Второй мент прыгнул за руль «девятки», украшенной синей полосой и мигалкой на крыше, и обе машины помчались за Романом.

— Лучше на лесоповале в лагерном клифте, чем у Фокса на пере! — азартно выкрикнул Роман и прибавил газу. — То есть, конечно, не у Фокса, а у хачиков…

«Только бы менты не начали палить», — подумал он и повернул на Большой Сампсониевский. Ментовские машины выскочили вслед за ним, и началась погоня.

Роман понимал, что убегать от ментов не самый лучший вариант, но был уверен в том, что откупится на месте. Вот только для этого им придется его догнать. А останавливаться по собственной воле Роман не хотел, потому что ему вдруг понравилось происходящее. Главное, повторил он себе, — чтобы они не начали пулять из табельного оружия.

Небольшая, но очень шустрая процессия, состоявшая из «Линкольна», зеленой «Нивы» и милицейской «девятки» с включенной мигалкой, вылетела на Большой Сампсониевский и повернула в сторону центра. Роман видел в зеркале, как из боковой улицы вслед за ним, кренясь и виляя, вывернули две машины и устремились следом. Роман резко повернул налево и въехал в Литовскую улицу, посматривая в зеркало заднего вида.

Преследователи держались в сотне метров за ним и пока что не отставали. Визжа резиной и подскакивая на знаменитых колдобинах Сампсониевского проспекта, они дружно свернули вслед за «Линкольном». При этом, пытаясь влезть в узкую Литовскую, они, естественно, не уместились на тесной проезжей части, и «Нива», подскочив на поребрике, вылетела на тротуар и проскребла правым передним крылом по гранитной парковой ограде. Сидевший за рулем сержант Зубатко, выпучив глаза, завертел рулем и смог все-таки удержать «Ниву» под контролем и, не теряя скорости, съехать обратно на дорогу.

Крыло машины было основательно ободрано и помято, и сержант Зубатко, сузив глаза, проскрипел:

— Ну, сволочь, за это ты отдельно ответишь!

И представил себе, как этот смутно знакомый пижон в разорванной у ворота рубахе корчится у его ног, вымаливая прощение.

Роман, доехав до Лесного, повернул, не снижая скорости, направо — прямо перед носом у выезжавшего из-под железнодорожного моста «Икаруса». Водитель «Икаруса» нажал на тормоз и нецензурно выругался вполголоса. Громче было нельзя, потому что в салоне сидели тридцать два пассажира и экскурсовод. Вывернув на Лесной, Роман посмотрел в зеркало и увидел, как перед остановившимся автобусом одна за другой выскочили машины преследователей. У одной из них уже было помято крыло.

Роман усмехнулся и нажал на газ.

Теперь предстояло преодолеть чемпионский по своей раздолбанности перекресток у станции метро «Выборгская», и Роман увеличил скорость, чтобы успеть тормознуть перед ямами и пересечь его, сохраняя дистанцию. Когда «Линкольн», медленно поныряв на раздолбанных рельсах, оставил их позади и снова резко набрал ход, Роман увидел в зеркале, что преследовавшие его машины вынеслись на перекресток и запрыгали по глубоким ямам и высоким рельсам. Менты ударялись головами о потолок и предсказывали Роману несчастное будущее. Роман, будучи опытным автомобилистом, почти физически почувствовал, как их несчастная подвеска разбивается в хлам.

При этом с «Нивы» слетел декоративный колпак и, высоко подскакивая, покатился по тротуару. У ларька на остановке в это время стоял синий алкаш и подносил к губам бутылку пива, купленную на выпрошенные у прохожих деньги. Подскочив в очередной раз, колпак ударил алкаша по запястью, от неожиданности тот выпустил драгоценную бутылку из ослабленной многолетним пьянством руки, и она, подчиняясь закону всемирного тяготения, направилась к центру Земли. Через полтора метра на ее пути встретился асфальт, раздался звон, и драгоценная влага разлилась среди плевков и окурков.

Потрясенный алкаш застыл, и горечь неожиданной потери тенью легла на его сильно помятое жизнью лицо.

В ста пятидесяти метрах за злополучным перекрестком велись аварийные работы по замене кабеля. Правая сторона проезжей части была разрыта до самых рельсов. Нетрезвые работяги в грязных оранжевых жилетах, сиплыми голосами комментируя свои действия, ковырялись в небольшом котловане и вокруг него. На самом краю ямы стоял трактор «Беларусь», из кабины которого торчал экскаваторщик с беломориной в зубах. По части алкогольного опьянения он не отставал от своих пеших коллег и с высоты кабины давал им разнообразные интересные советы.

Роман принял влево и на скорости около восьмидесяти объехал котлован по рельсам. Навстречу шел трамвай. Проехав место работ, Роман посмотрел в зеркало и увидел, что преследователи повторяют его маневр. Но трамвай, трезвоня, приближался к котловану и промежуток между ним и ямой становился все меньше. Далее все происходило так, как и должно было произойти в этой ситуации.

«Нива» проскочила это трудное место благополучно. Но милицейская «девятка», следовавшая за «Нивой», не успевала никоим образом. Ее водитель, лейтенант Честных, попал в неприятную ситуацию. Объехать встречный трамвай слева возможности не было, так как там в два ряда двигались машины. Попытаться проскочить между трамваем и котлованом было уже поздно. Лейтенант Честных, сидевший за рулем, запаниковал и ударил по тормозам. «Девятку» понесло юзом, слегка увело вправо, и она на скорости ударила правым крылом прямо в маленькое переднее колесо «Беларуси», стоявшее на самом краю котлована.

«Беларусь» развернуло, и колесо соскочило в яму. «Девятка» продолжала движение, но это был уже полет. Правда, очень короткий. Котлован был всего лишь около пяти метров в ширину, так что «девятка» со всей дури врезалась в противоположную стенку этой глинистой ямы. Лейтенант Честных тут же ткнулся головой в приборную панель. Это было очень вредно для здоровья.

«Беларусь» накренилась и начала падать прямо на «девятку». Лейтенант Честных, несмотря на то, что у него были сломаны обе руки, в шоке выскочил через проем вылетевшего переднего стекла и начал вылезать из ямы. Но тут колесный экскаватор всей своей тяжестью рухнул в котлован. Он упал боком на смятую «девятку», а его ковш, мотнувшись в воздухе, с размаху накрыл лезущего по земляному откосу лейтенанта Честных. Дальнейшая судьба лейтенанта была скрыта от глаз участников драмы.

Увидев все это в зеркале, Роман пожал плечами и ухмыльнулся. «Нива», однако, продолжала преследование, поэтому расслабляться не следовало.

Доехав до перекрестка Лесного и Выборгской, он резко затормозил, свернул направо и, дав газу, через несколько секунд оказался у Сампсониевского. Повернул по нему опять же направо, то есть в обратную сторону. Поворачивая, успел заметить, что преследователь на «Ниве» не отстает.

«Эк его разобрало», — подумал Роман и сбавил скорость.

Отъехав от перекрестка метров на сто, он снова увидел сзади «Ниву», размашисто вылетевшую на Сампсониевский.

Впереди был перекресток Сампсониевского и Гренадерской.

Налево — Гренадерский мост. За ним — Петроградская.

На Петроградскую Роман и его преследователь дружно повернули на красный. Встречные машины, сигналя, остановились и пропустили двух безголовых идиотов, которые мчались, не разбирая пути. На самом же деле не обращал внимания ни на что только водитель «Нивы». Лидер, сидевший в белом «Линкольне», в отличие от распаленного погоней преследователя, был крайне внимателен, и все его решения были хладнокровно просчитаны.

Вылетев на мост, «Линкольн» обогнал нескольких частников, машину «Скорой помощи» и милицейский «уазик», грустно тащившийся по жаре. На въезде на Петроградскую горел зеленый, так что Роман, не снижая скорости, направил машину на набережную Карповки. Она была почти пуста, и Роман поддал до сотни. Пользуясь тем, что дорога была ровной и свободной, преследователь не отставал.

Проспект Медиков они пересекли на зеленый. Каменноостровский — тоже. Впереди было два пути. Налево — Чкаловский проспект, направо — Вяземский переулок, выходящий на набережную Малой Невки. Роман повернул направо. До набережной оставалось метров пятьсот. Перекресток профессора Попова проскочили на красный. Моментально разогнавшись до ста двадцати, Роман приготовился резко затормозить перед набережной и повернуть налево. На светофоре был снова зеленый.

У самого пересечения Вяземского и набережной Роман резко затормозил и пустил машину в управляемый занос. «Линкольн» выскочил на набережную развернутый уже так, как нужно было для дальнейшего движения. А вот «Ниве», за рулем которой сидел жаждавший заполучить скальп Романа мент, не повезло.

Сержант Зубатко не справился с управлением. На скорости семьдесят километров в час квадратная неустойчивая «Нива» запрыгала по рельсам, развернулась влево и несколько метров проскакала боком. Затем ее резко перевернуло, вылетели все стекла, и, кувыркаясь, она домчалась до реки, с лязгом выбила одну секцию чугунных перил и рухнула в воду, подняв фонтан брызг.

Неподалеку стояли два молодых оболтуса с пивом. Один из них, восхитившись увиденным, воскликнул:

— Вау!

А другой зажмурился и, сделав жест, будто подтягивается на одной руке, произнес:

— Йес!

Глава 12ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ПЬЯНИЦЫ

Сидя за столиком небольшого открытого кафе с интригующим названием «Бочонок амонтильядо», Роман потягивал холодное пиво и размышлял о разнообразии бытия, которое выражается в том числе и в наличии всяческих уродов, которые портят другим людям жизнь.

Кафе располагалось на берегу залива с тыльной стороны гостиницы «Прибалтийская». Напротив Романа сидел худощавый мужчина лет пятидесяти, на лице которого можно было легко прочесть, сколько дней он отравлял организм крепкими и не очень напитками.

Быстро прикончив вторую бутылку «Балтики», мужчина облегченно вздохнул и, доставая из кармана пачку сигарет, утомленно произнес:

— Да-а-а… Пьянство — тяжелая физическая работа.

Роман прекрасно знал, что так оно и есть, поэтому кивнул и ответил:

— Точно. Знаю по себе.

— Ну дык! — мужчина развел руками. — Народ все понимает и поэтому слагает совершенно справедливые пословицы и афоризмы.

Роман улыбнулся.

— А еще народ говорит, — коварно заметил он, — что пивом голову не обманешь.

— Да, — мужчина грустно покачал головой, — совершенно верно. Но прежде чем приступать к решительным мерам по восстановлению тонуса и прочих пошатнувшихся столпов здоровья, необходимо восстановить гидравлический баланс организма. Поэтому — пиво. Сейчас еще одну выпью, а уж потом…

Он повернулся к проходившему мимо официанту в несвежем белом фартуке и сказал:

— Саня, принеси триста водки. Прямо сейчас.

Официант кивнул и удалился.

— Я вижу, вас тут знают, — заметил Роман.

— Да, знают, причем не с лучшей моей стороны, — согласился мужчина.

— А какая у вас лучшая сторона?

— Ну… Я вообще-то музыкант, как и вы.

— И тут меня узнали… — вздохнул Роман.

— Ну, а что же в этом удивительного? — мужчина пожал плечами. — Популярный исполнитель блатных куплетов Роман Меньшиков.

— Эк вы о моих песнях… — Роман криво улыбнулся.

— А вы сами о них другого мнения?

— Как вам сказать… — Роман задумался. — Это ведь песни о жизни.

— О самой дрянной стороне жизни, — поправил его мужчина, — о той ее стороне, которой не должно быть. Извините, конечно, что я порчу вам настроение.

— Нисколько, — соврал Роман. — Критика полезна, и я это понимаю. А вы, стало быть, тоже музыкант?

— Тоже, — кивнул мужчина, — только не такой популярный, как вы.

— Играете, поете?

— И играю, и пою. Я гитарист, играю блюз, а это, как вы сами понимаете, не кассовая музыка.

— Верно, — Роман налил себе пива.

Мужчина последовал его примеру, затем они отсалютовали друг другу высокими запотевшими стаканами и дружно опустошили их.

Тут подоспел официант, и мужчина энергично потер руки.

— Ну вот, сейчас пиво провалится, и можно будет перейти к основному номеру программы.

Он закурил, выпустил небольшое облачко дыма, проводил его глазами и сказал:

— Вот вы поете блатняк, ведь это так называется, верно?

Роман пожал плечами.

— Бросьте, вы не хуже моего знаете, что это именно так. Правда, теперь это называется шансон, или воровской романс, или еще как-то, но раньше, когда на этот жанр еще не наклеили глянцевую этикетку с оправдывающей надписью, это называлось именно блатняком. Вы воспеваете блатной, воровской, преступный образ жизни. Воспевать — значит петь о чем-то. И вашими песнями вы подтверждаете… Вернее сказать, — легализуете то, что приносит множеству людей несчастье и горе. То есть вы говорите: все нормально, ребята, вы имеете такое же право на существование, как рабочие, учителя, врачи…

Мужчина затянулся, посмотрел на Романа трезвыми глазами и вздохнул.

— Раньше такие, как у вас, песни звучали на воровских малинах, в тюрьме и на зоне, а теперь их тиражируют и гоняют в эфире. Есть радиостанции, которые специализируются на блатняке, по стране гастролируют ансамбли с откровенными названиями типа «Воровки», потом группа эта, как ее… «Пилорама»… Вы, конечно слышали этот хит: «В натуре, в натуре, к любой козырной шкуре…»?

— Слышал, — ответил Роман.

То, о чем говорил незнакомец, было правдой, неприятной правдой, но Роману почему-то хотелось, чтобы он продолжал. Слишком часто он слышал совершенно другие мнения и каждый раз чувствовал, что где-то в глубине души поднимается протест, но лесть, как известно, действует безотказно, и Роман лишь благосклонно улыбался в ответ на похвалы братков и обычных граждан, а неприятное чувство дискомфорта быстро гасло и пропадало.

И вот теперь сидевший напротив него музыкант, имени которого Роман не знал, говорил ему довольно неприятные вещи, и Роману было нечем возразить.

Но главное — он и не хотел возражать.

— Теперь осталось дождаться выхода новой газеты, — продолжал мужчина, — с названием… ну, скажем, «Конкретные ведомости». В ее передовицах будут освещаться сходняки, анализироваться и комментироваться решения, принятые воровским сообществом, будет, само собой разумеется, раздел криминальной хроники примерно такого содержания: «Вчера вечером бригада Кольки Самовара поставила четырехкомнатную хату на проспекте Большевиков. Добыча фартовых пацанов составила пятьдесят тысяч баксов налом, не считая ювелирных мелочей, которые обнаружились в вазочке на трюмо. Хозяина квартиры и его жену загасили и сложили туловища в ванну. Так держать, дорогие братки!» А на последней странице объявления: «Миха Гобсек принимает краденое. Лучшие в городе цены!» «Отец Онуфрий освящает машины и стволы. Недорого».

Мужчина невесело усмехнулся.

— Ну, еще свой телевизионный канал и фракцию в Думе. Я уже неоднократно слышал странный термин — «воровское движение».

— Я тоже.

— Вот. Вы представляете себе, что происходит? — мужчина прищурился. — И вы, лично вы этому способствуете, используя средства массовой информации и последние достижения соответствующих технологий.

Он кашлянул и, взявшись за графинчик с водкой, сказал:

— Ладно… Моей плетью вашего обуха не перешибешь. Водку будете?

— Нет, я за рулем.

— А пиво, значит, за рулем можно, — засмеялся мужчина.

— Да не в руле, конечно, дело, — Роман налил себе пива, — просто не хочу. Днем водку… Бр-р-р!

— Только не говорите, что вам не приходилось существовать в таком режиме!

— Конечно, приходилось! — теперь засмеялся Роман. — Знаю, поэтому и не хочу. Кроме того, дела имеются.

— Это ведь ваша машина? — мужчина кивнул на стоявший поодаль «Линкольн».

— Ага.

Мужчина налил в рюмку водки, посмотрел ее на свет и сказал:

— Ну, как говорится, — за то, чтобы все.

— И вам того же, — улыбнулся Роман.

Опрокинув в себя рюмку, мужчина поморщился и произнес:

— Какая гадость!

Осторожно поставив рюмку на стол, он поинтересовался:

— А вот вы, например, поедете сейчас, а вас остановит мент. И от вас пивом разит. Что будет?

— А ничего особенного, — Роман пожал плечами. — Дам ему денег и поеду дальше. А бывает, что и денег давать не надо. Нацарапаю автограф — и все дела. И мент счастлив.

— Да-а-а… Хорошо быть богатым и популярным.

— В общем, — неплохо, — согласился Роман, — но иногда популярность оборачивается другой стороной. Взять тех же ментов. Некоторые, видя, кого остановили, тут же начинают щемить деньги впятеро против обычного. Они же понимают, что я человек… ну, в общем, не бедный. Кстати!

Роман усмехнулся.

— Вот только что, буквально час назад, со мной произошла любопытнейшая история.

— Ну-ка, ну-ка!

Мужчина заерзал, поудобнее устраиваясь на пластиковом стуле, налил себе вторую рюмку и, быстро выпив ее, сказал:

— Хорошо пошла! Так что у вас там за история?

— История… — Роман ухмыльнулся. — Выхожу это я из одного ресторанчика…

Понятное дело, Роман не стал распространяться насчет того, в каком ресторанчике он был и что там делал.

— Выхожу, значит, а у моей машины мент гуляет, и на морде у него написано, что он очень хочет моих денег. Я ведь прямо под запрещающим знаком остановился. Ну, а мне с ним разговаривать не захотелось, я в машину — прыг, и по газам! А они, их двое оказалось, тоже по машинам — и за мной.

— Рискуете, однако, — заметил мужчина, — могли ведь и стрельбу начать.

— Могли, — кивнул Роман.

— Я ведь тоже автомобилист. Катаюсь уже тридцать лет, и, знаете… В древнее советское время, — мужчина мечтательно посмотрел на небо, — никакой стрельбы не было, да и бандюков таких откровенных, как сейчас, тоже не было… В общем, можно было не останавливаться, если мент тебе палкой машет. А он и не погонится. А если погонится, то не догонит. А если и догонит, то дашь ему, бывало, пять или десять рублей — и тема закрыта. Ну, а если этого мало, то дашь двадцать пять, так он тебе еще руку трясти полчаса будет. И штрафплощадок не было, можно было без прав кататься. Дал треху и поехал дальше…

Роман улыбнулся:

— Ностальгируете о былом?

— Ни в коем случае! — Мужчина замахал руками. — Просто вспоминаю. То, что было, — не дай бог возвратится! Это ведь я говорю только об удобном для граждан попустительстве властей. А в другом эти самые власти… Вот сейчас у вас в кармане сколько валюты есть?

— Не знаю, — Роман пожал плечами. — Может быть, тысяча или вроде того.

— Ну так вот, двадцать пять лет назад вы бы получили за эту тысячу как раз двадцать пять лет строгого режима. А если бы валюты было больше, то и вышку. А все ваши деньги — в казну. А казной коммунисты распоряжались. То есть — деньги отнять, а человека убить. Ничего не напоминает?

— Еще как напоминает.

— Вот именно. Так что лучше уж пусть штрафплощадки и стрельба, чем постоянно под топором ходить. А за анекдоты по десятке навешивали — это вам как?

— Да… Но я несколько моложе вас, поэтому всего этого не пережил. Однако осведомлен в достаточной мере.

Мужчина лихо хватил третью рюмку и, расправив плечи, произнес:

— Ну вот. Жизнь вернулась в меня, и я вернулся к жизни. Небо стало голубее, солнце — ярче, и вы, дорогой исполнитель блатняка, уже не так портите картину мира. Все равно через сто лет об этом никто не вспомнит.

— Да, — Роман засмеялся, — мне тут на днях пришла в голову одна интересная мысль. За всю историю человечества никому еще не удалось выжить.

— Короче, все умерли, — кивнул мужчина, — но только вы не высказывайтесь так в присутствии какого-нибудь сильно религиозного человека.

Роман рассмеялся.

— Знаю, проходили, — ответил он. — У меня один приятель имеется, сильно пробитый по части христианства, так вот он тут же мне объяснил, кто выжил, а кто нет.

— У меня тоже такие имеются. Ну да бог с ними. Так что там эти менты, которые за вами погнались?

— Что менты, говорите? А ничего. Один, который был на служебной «девятке», свалился в яму на Сампсониевском, а другой, на своей «Ниве», выломал чугунный парапет и улетел в Невку. А я, значица, весь в белом, приехал сюда и пью пиво. И думаю, что же будет дальше. Вот устроят они план «Перехват» или операцию «ВихрьТайфун-Невод-Торнадо» и повяжут меня, бедного, завернут мне ласты за спину… Да только, думаю я, у них ничего не получится. Я ведь их машины и пальцем не тронул, а то, что они ездить не умеют, — их личная проблема. Ну, а кроме всего прочего, у меня и адвокат имеется…

Тут Роман, конечно же, соврал, хотя и не на все сто процентов. Никакого адвоката у него не было, но у Шапиро, естественно, таковой имелся, и не один. Так что можно было считать, что адвокат все-таки есть.

— Ну и, естественно, деньги, — закончил он, — их силу еще никто не отменял. Но я думаю, что деньги не понадобятся. Менты сами виноваты. Нечего гонки по городу устраивать.

— Точно, — кивнул мужчина.

Подумав, он налил себе водки и сказал:

— Синдром мы устранили, а теперь можно выпить уже не для поправки здоровья, а для удовольствия. Ваше здоровье.

Роман кивнул ему в ответ, и мужчина выпил четвертую рюмку.

— Главное — не набраться к вечеру, — сказал он, переведя дух, — а то завтра все сначала.

— Грозилась ворона говна не клевать, — глубокомысленно заметил Роман.

— Тут вы правы, — согласился с ним мужчина, — но… это уж как выйдет. Благими намерениями вымощена дорога в ад, так что их лучше не иметь. Кстати, насчет ада. То есть — насчет религиозных фанатиков и прочих адептов разнообразных религий.

Он закурил очередную сигарету и, облокотившись локтем на стол, задумчиво произнес:

— Достали, тупорылые…

— Это вы кого имеете в виду? — поинтересовался Роман.

— Да этих… — мужчина поморщился, — православных всяких.

— Что значит — всяких?

— А то и значит. Ведь они все православные. Что христиане, что исламисты, евреи опять же… Православный — значит правильный. А остальные, понятное дело, — козлы. А я говорю: какой такой Бог? Нэва хёрд.[4]

Выпустив струйку дыма, которая тут же улетела в сторону залива, мужчина посмотрел на Романа и сказал:

— Итак. Вселенная либо случилась, либо создана. Если она случилась, то и говорить не о чем. Рассмотрим второй вариант. Если она создана, то, соответственно, у нее имеется или был создатель, он же автор. Если был автор, то либо он создал весь этот балаган случайно, либо с намерением. Если случайно, то он либо знает об этом, либо нет. Например: шел в туалет, щелкнул выключателем, и там проскочила искра, которая и есть наша Вселенная. А он и не заметил. Или случайно получилось, а он посмотрел и подумал: ну и хрен с ним. Пусть себе. А уж если Вселенная создана целенаправленно, то… Вот тут-то все и начинается.

Роману стало интересно, и он, решив, что все равно изобразить из себя трезвенника не удастся, подозвал официанта и заказал двести граммов водки и закуску.

— Я так и знал, — кивнул мужчина, — куда ж вы денетесь?

Роман развел руками, подтверждая справедливость сказанного.

Через минуту официант принес водку, и, разлив ее по рюмкам, Роман спросил:

— Как вас называть?

— Меня-то? — мужчина усмехнулся. — Называйте Игорем. Не ошибетесь.

— Очень приятно, — сказал Роман. — Ну, тогда за знакомство!

— За знакомство!

Они выпили, и Игорь, закусив тонким полупрозрачным кусочком твердой колбасы, которая была разложена на небольшой тарелочке, произнес:

— Позвольте для начала сказать о себе. Я категорически отрицательно отношусь к любой религии, но об этом позже, однако в то же время атеистом себя не считаю, потому что если Богом, а также Хогом, Догом, Гогом или Магогом — какая разница! — называть некоего автора Вселенной, то я совершенно не имею ничего против того, что она, возможно, и создана в результате волевого решения, воплотившегося в действие. Я имею в виду акт творения. Между прочим, изготовление котлет — тоже акт творения.

— Согласен, — кивнул Роман, чувствуя, как водка согревает грудь и все еще державшее его после гонки с ментами напряжение начинает спадать.

— Итак, предположим: Вселенная создана. Кто создатель? Ответа на этот вопрос нет и быть не может, потому что степень несоизмеримости человека и этого создателя выходит за рамки любого самого безудержного воображения. И вообще — с вопросами надо быть поосторожнее. Напомню известную поговорку про дурацкий вопрос, на котором могут сломать голову сто мудрецов.

— Простите, — Роман поднял руку, — а какое у вас образование? Вы хорошо излагаете свои мысли.

— Образование обычное, девять классов. Я ушел из школы, когда понял, что главной целью большинства моих учителей было не наполнить меня знаниями, а нагнуть и приспособить к нуждам правящего класса, то есть коммунистов. Так что я даже школу не закончил. И, знаете, нисколько не жалею. Как сказал один известный человек, всему хорошему во мне я обязан книгам.

— Простите, что перебил, — сказал Роман.

Ему определенно нравился этот незнакомый человек.

— Ничего, — легко ответил Игорь. — Так вот, о создателе и всяком таком. Вы уж простите, что я через полчаса знакомства с места в карьер начал излагать вам свои заветные мысли.

— А оно так обычно и бывает, — произнес Роман. — С незнакомым человеком легче говорить о главном.

— Точно, — кивнул Игорь, — а еще по одной?

— С удовольствием!

И они выпили еще по одной.

Игорь вытер лоб рукой и сказал:

— Во! Пробило наконец! Это значит, что организм заработал в нормальном режиме. Ну, я тогда продолжаю. Итак, все знают, что вопрос «зачем идет дождь?» некорректен. И если начать всерьез искать на него ответ, то дело кончится дурдомом. Религиозные люди любят задавать себе идиотские вопросы, на поисках ответа их сознание вылетает в пустое пространство, и остолбенение, граничащее со ступором, в которое они впадают, они принимают за особое состояние прикосновения к великим и главным, хотя и непостижимым вибрациям. Так что «кто создатель?» — вопросик еще тот. А уж «зачем создал?» — берегите головы, ребята! Мозги, они ведь жидкие, закипят…

Роман засмеялся.

— Да, это действительно смешно, если б не было так грустно, — сказал Игорь. — И вот, значит, предполагая ошеломляющее многообразие во Вселенной сущностей, причем трудно доступных хоть для какого-то понимания нами, я со страхом за собственный рассудок бросаю мысленный взор дальше, туда, где попросту ничего не вижу, потому что не могу опознать. И понимаю, что это бессмысленно. Ну, верующие, понятное дело, тут же подают фирменную реплику «уверовал бы — увидел».

— Точно, — кивнул Роман, — сам слышал это много раз.

— Между прочим, о соизмеримости, — Игорь заглянул в пустую пачку, и Роман перебросил ему свою. — Благодарю вас.

Закурив, Игорь сказал:

— Соизмеримость. Любой талантливый математик сможет объяснить то, что я имею в виду, гораздо лучше меня. К примеру, шестнадцать миллиардов световых лет. Таковы известные на сегодняшний день размеры Вселенной. Это о чем-нибудь говорит? Итак, некто развлекается организацией систем такого масштаба, а тут… Тьфу! Смешно говорить! Наша цивилизация, естественным образом имеющая начало и конец — оба параметра неизвестны, но неоспоримы, — просуществует настолько мало времени, что сама вероятность ее существования близка к нулю. Это о времени. А о пространстве? Даже говорить не хочу. Нас просто нет.

— Девять классов, говорите? — хмыкнул Роман.

— И три коридора, — усмехнулся ему в ответ Игорь. — Так вот, я твердо убежден, что интересы создателя системы и интересы человека не могут хоть каким-либо образом пересекаться или совпадать. Что-то вроде визита улиток к белкам. Встретились, но друг друга не увидели. Но если создатель знает о нашем существовании, то никак не может рассчитывать на то, что мы поймем его замыслы. И если он умен, то и надеяться на это не будет. Между прочим, грандиозность масштабов не является свидетельством ума. Возможно, автор всего этого — дурак или больной.

— Да-а-а… — протянул Роман, — попробовали бы вы сказать такое, скажем, в Испании четырнадцатого века.

— За что же вы меня так, — обиженно спросил Игорь, — меня бы там на костре сожгли, а перед этим долго пытали бы с помощью испанского сапога, дыбы…

— Иголки под ногти, — подхватил Роман, — раскаленные щипцы еще…

— Ага, — кивнул Игорь, — этими щипцами мне вырвали бы грешный язык. И как бы я стал петь блюзы?

— А тогда блюзов еще не было, — резонно ответил Роман. — Кроме того, петь бы вы все равно не стали. Сами сказали про костер.

— Да, костер…

Игорь посмотрел на графинчик, и Роман, перехватив его взгляд, сказал:

— А по рюмахе? За Испанию четырнадцатого века?

И они выпили за Америго Веспуччи, хотя он жил не в четырнадцатом, а вовсе даже в пятнадцатом веке, и по происхождению был флорентийцем.

— Боженька… — саркастически произнес Игорь. — А мы, значит, возлюбленные чада божьи? То есть Вселенная — огород, затеянный ради нас. Ну-ну… Да мы через мгновение пропадем и даже следа не останется!

— А мне, — вспомнил Роман, — мне один тупорылый, как вы изволили выразиться, христианин, не лишенный научно-фантастических интересов, сказал, что где-нибудь в созвездии Лебедя вполне могут быть разумные существа, но они, блин, так и проживут в темноте и грехе, если наши христиане не прилетят к ним на ракетах и не вправят им мозги.

— Мдя-я-я, — Игорь покачал головой. — Кстати, я обращаю свой недобрый взор на христиан только потому, что они физически, точнее, территориально самые близкие. Жил бы я в Аравии, щурился бы на мусульман. Хотя там, наверное, недолго бы щурился.

Роман засмеялся.

— Это точно. Там бы вы недолго щурились.

Игорь кивнул и сказал:

— Я делаю очень осторожное предположение: возможно, мысль о том, что мир именно создан, пришла кому-то в голову в первый раз тогда, когда люди перестали жрать подножный корм и кидаться камнями. Когда они стали сами создавать что-то, в их тогдашние деревянные головы забрела мысль: ага, я сделал этот каменный топор. А вокруг полно всяких объектов, причем даже очень больших и сложных. А ведь их тоже наверное, кто-то сделал. Во круто! Да каким же должен быть тот парень, который сделал эту гору? Или это море? И так далее. Возможно…

— Возможно, — согласился Роман.

— Модель мира, которую предлагают все без исключения религии, не имеет ничего общего с настоящим положением дел. Даже с моим ничтожным знанием в этой области я вижу это совершенно ясно. Если мы созданы по образу и подобию автора, то, значит, имеет место и обратное сравнение — он имеет образ и подобие вроде нашего. А раз так — то пошел бы он куда подальше, такой Творила!

— Да, нет на вас Торквемады![5] — заметил Роман.

— Точно, нет. Но у нас тут своя инквизиция была, ничем не хуже. И вообще, я считаю, кстати, не я один, — что религия просто инструмент порабощения. А жрецы, я их иначе не называю — просто корыстная сволочь. Причем корысть их больше, чем примитивное желание денег.

— Власть — вот что им нужно! Повел левой рукой — пять тысяч присели на корточки. Повел правой — двадцать тысяч постучали себя по лбу. Сказал человеку несколько слов — и тот начал мучиться. Другому пошептал — и он отошел облегченно. А к тебе идут, доверчиво спрашивают: а это как? А почему? А ты им отвечаешь… Отвечаешь… Благословляешь, коришь, причем мягко, смиренно… Да при таком раскладе никаких денег не надо! Власть слаще любых сундуков с золотом-брильянтами. А еще они говорят — Бога, ребята, вам увидеть никак нельзя. Но это ничего. Вы свои проблемы, желания, устремления, энергию, таланты, деньги и прочие ценности несите нам. А мы ему передадим. Вы, главное, — верьте. Нам умные не нужны, нам верные нужны. Это, между прочим, цитата из Стругацких. Читали?

— Читал, — ответил Роман, — только цитаты этой не помню.

— Не важно, — Игорь отмахнулся. — Важно то, что в моей жизни однажды настал момент, когда я начал задумываться над значением слов и над тем, как их употребляют. И — ужаснулся. Вот вам маленький современный пример. Один человек с восторгом говорит другому: конкретная машина! Имеются в виду ее превосходные качества. Но ведь «конкретный» значит совсем другое — «именно этот из ряда аналогичных». Элементарная подмена понятий. И когда масса подмененных понятий вырастает до известного предела, происходит подмена сознания. Если в языке конкретных пацанов таких подмененных понятий сотня-другая, то церквояз насчитывает их тысячи и тысячи.

— Ишь ты, церквояз! — усмехнулся Роман. — Не слышал еще такого.

— А я этот термин сам изобрел, — Игорь гордо подбоченился. — Ну что, еще по одной?

— А как же! — охотно согласился Роман. — За новые слова.

И они выпили за новые слова.

Игорь закурил и, подумав, сказал:

— А меня, честно говоря, уже зацепило.

— На старые дрожжи, — со знанием дела кивнул Роман.

— Да, именно так. Они говорят — вера. Грех. Спасение. Благодать. Свобода-равенство-братство. Господь. Господин. Раб. Паства. Стадо. Бараны. Быдло. Пастырь. Чувствуете, чем пахнет? Обманутый человек не способен изменить мир к лучшему. Обманывающий — может. Но только к худшему. Так… О чем это я? Да. Если имеется создатель, то категории его существования не имеют к нам никакого отношения. Говорите, есть он? Не возражаю. Нет его? Хорошо, пусть нет. По большому счету разница та же, болеет ли пегая корова, принадлежащая восьмидесятилетней девственнице, проживающей на осторовах Туамоту, каким-нибудь копытным грибком или нет. Но. Но!!!

Игорь воздел палец.

— Не надо лгать мне. Не надо убеждать меня в том, что есть существо, которому я должен угодить. И вообще, — что я рожден именно для этого.

Роман почувствовал, что его тоже зацепило, и ему было приятно сидеть за этим столиком на берегу залива, да что там залива — моря! И слушать, что говорит это странный, но несомненно умный человек.

— Вера и знание, — возбужденно говорил Игорь, — вера в известном смысле ничто, годится только как временная опора. Знание, как известно, сила. Знание, а не вера. А верить можно во что угодно. Между прочим, у них есть мнение, что грязный троглодит, истово уверовавший, угоднее их Богу, чем умный скептик. А еще они говорят: раньше христианство было неправильное, а вот сейчас оно продвинутое, и мы, современные христиане, стали умные, так что…

Игорь махнул рукой и неожиданно встал.

— Благодарю за компанию, — произнес он, — всего хорошего.

И кивнув Роману, удалился не твердыми, но решительными шагами. Роман удивленно посмотрел ему вслед.

«Ишь как разобрало человека, — подумал он. — Наверное, сегодня опять напьется. А я? А я тоже напьюсь. Вот только что скажет мне утром этот неизвестный мерзавец?»

Глава 13ДАЙТЕ МНЕ ЯДУ!

Час назад, когда Роман оторвался от ментов, он поехал на Васильевский остров, чтобы спокойно посидеть у воды и собраться с мыслями. Ему никогда еще не приходилось удирать от погони, и это новое впечатление оказалось странным и даже где-то приятным. Ну, во-первых, адреналин. Ведь они и на самом деле могли начать стрелять по машине Романа. Откуда им знать — может быть, он и на самом деле опасный преступник и у него есть веские причины не попадаться в руки властей.

Но, с другой стороны, Роман понимал, что эти двое невезучих ментов наверняка знали, за кем гонятся, и каждый перекресток, через который он промчался, преследуемый «девяткой» и «Нивой», увеличивал сумму, которую ему пришлось бы выложить гаишникам, в случае если бы они его догнали. Они прекрасно понимали это и скорее всего никому о своей охоте за нарушителем не сообщили, чтобы не пришлось делиться. Жаба — она и в Африке жаба.

Думая обо всем этом, Роман неторопливо переехал через Тучков мост и, повернув на набережную реки Смоленки, решил было заехать на заправку, что у Смоленского кладбища, но тут трубка, лежавшая на правом сиденье, стала издавать негромкое попискивание. Увидев на дисплее уже знакомый ряд нулей, Роман неохотно поднес ее к уху и склочным голосом произнес:

— Ну, что еще?

— Хороший мальчик, — произнес все тот же голос, — исполнительный. Можешь отдохнуть до завтра. Кстати говоря, не стоит ездить на красный свет. Это опасно, а ты мне еще нужен.

В трубке зазвучали короткие гудки, и Роман, бросив ее на бархатное сиденье, задумался. Только что, пересекая Восьмую линию, он проехал на красный свет, и, значит, неизвестный командир, чьи распоряжения Роман был вынужден выполнять, видел его. Резко приняв вправо и остановившись, Роман оглянулся в надежде увидеть следившего за ним человека, но где там… Мимо «Линкольна», за рулем которого сидел Роман, нескончаемой чередой катились машины, и попробуй тут узнать, в которой из них сидит его враг!

Но тут Роман заметил, что в пятидесяти метрах позади него остановились потрепанные зеленые «Жигули». За рулем сидел мужчина в темных очках, и Роману показалось, что он только что отвел руку от головы. А в этой руке могла быть трубка, и, может быть, именно он сейчас разговаривал с Романом.

Вывернув руль влево, Роман утопил педаль газа в пол, и массивный «Линкольн», с визгом оставляя за собой две черные полосы, начал разворачиваться на месте. К счастью, дорога была свободна, потому что на перекрестке Восьмой линии и набережной Смоленки горел красный свет, и Роману удалось ни в кого не врезаться. Зеленый «Жигуль» тоже рванул с места и резко нырнул на Тринадцатую линию.

— Ага! — выкрикнул Роман. — Ну, сейчас я тебя урою! — и, завершив разворот, бросился вслед за уже исчезнувшей за поворотом зеленой «шестеркой». Он знал, что будет делать, — просто протаранит эту машину, а там посмотрим. Ошибиться Роман не боялся, потому что знал: если этот водитель ни при чем, то две-три тысячи долларов моментально закроют тему.

Но, повернув за угол, Роман был вынужден тут же нажать на тормоз, потому что дорогу перегородил огромный трейлер, выезжавший из ворот музыкальной фабрики. Зеленая «шестерка» успела проскочить между трейлером и стоявшими на противоположной стороне улицы машинами, а Роману это уже не удалось.

Ругаясь на чем свет стоит, Роман остановился перед трейлером, и тут лежавшая на сиденье трубка снова запиликала. Роман поднес ее к уху и услышал:

— Не надо ездить за мной, а то взорвется какая-нибудь школа… Тебе ведь жалко детей, не правда ли?

Затем раздались короткие гудки.

Роман уставился на трубку и, если бы его взгляд обладал способностью испепелять, то от трубки моментально остался бы только обугленный кусок пластмассы.

Но делать было нечего, поэтому Роман вздохнул, медленно сосчитал до десяти и поехал дальше. А дальше было открытое кафе «Бочонок амонтильядо», нетрезвый музыкант Игорь и его рассуждения о религиозном дурмане.

* * *

— Ну ты, артист, даешь! — Арбуз усмехнулся и посмотрел на Романа. — Значит, один в яму, а другой в Невку?

— Ага, — самодовольно ответил Роман, — именно так. Но это приключение не стоит того, чтобы говорить о нем сейчас. Меня гораздо больше интересует человек, который звонит мне и навязывает свою волю. И ведь я не могу послать его куда подальше, потому что уверен, что он не шутит. Он действительно может взорвать школу. Скотина…

Вокруг знаменитого стеклянного стола, стоявшего в офисе Арбуза, сидели сам Арбуз, Роман, Боровик и Лиза. На столе теснились бутылки с пивом и тарелки с соответствующей закуской, а именно с копченым балыком, раками и, конечно же, воблой.

— Навязывает свою волю… — Лиза задумчиво посмотрела в потолок, — волю… А может быть, это опять «Воля народа»?[6]

— Тьфу-тьфу-тьфу! — воскликнул Роман. — Только этого еще не хватает для полного счастья!

— А почему нет? — рассудительно заметил Боровик. — Ты принес им много радостей и вообще незабываемых впечатлений, так почему они должны о тебе забыть? Месть, знаешь ли, хороша именно в холодном виде, когда ты будешь думать, что все уже кончилось, что ты в безопасности, что все уже забыто…

— Да вы философ, сударь! — засмеялся Арбуз.

— А тебе, между прочим, — ответил Боровик, — не к лицу забывать об элементарных вещах. Ты ведь криминальный авторитет, а у вас такие вещи, как месть, весьма в ходу. Причем именно в холодном виде. Вот ты лично — ты умеешь терпеть и ждать?

— Умею, — кивнул Арбуз, — еще как умею.

— Вот. А почему же эти народовольцы, чьи методы и цели мало отличаются от твоих, не должны уметь?

— Ты меня с ними не ровняй! — Арбуз нахмурился. — Тоже мне, методы и цели у нас одни… Мои цели совершенно другие.

— Ну-ка, ну-ка, — оживился Боровик, — расскажи-ка мне о своих целях! Странно, но почему-то мы с тобой ни разу не говорили на эту чрезвычайно интересную тему.

— А что с тобой говорить, нехороший человек, — усмехнулся Арбуз.

Пока они препирались, Лиза сосредоточенно копалась в своей сумочке и наконец вытащила из нее небольшой картонный прямоугольник с золотым обрезом. Поправив упавшие на лоб волосы, она посмотрела на Арбуза и сказала:

— Уважаемый Михаил Александрович, вы не могли бы на минутку прекратить болтать языком попусту и обратить свое драгоценное внимание на скромную участницу этого собрания?

Заткнувшись на середине фразы, Арбуз удивленно посмотрел на нее и ответил:

— О да, конечно! Я не могу не выполнить просьбы прекрасной дамы, которая…

— Вот и хорошо, — прервала его Лиза.

Посмотрев на визитку, она прочитала:

— Кирилл Сергеевич Таратайкин, председатель Петербургского отделения Всероссийского комитета по управлению… И так далее. Хорошо, что мы, женщины, не выбрасываем всякие мелочи вроде этой визитки.

— Действительно, хорошо. Это тот самый, у которого наш золотой портсигарчик остался? — спросил Роман.

— Он самый, — кивнул Арбуз, — и портсигарчик, между прочим, не наш, а мой.

— Проклятый частный собственник, — фыркнул Боровик.

— Жаль только, что батарейка в нем закончилась, — сказал Арбуз, — а то бы мы сейчас еще что-нибудь интересненькое узнали…

— А мы и так можем узнать, — Лиза пожала плечами. — Он ведь, когда мне эту визитку вручал, пожирал меня глазами и аж слюной исходил.

— Соблазнительница, — пробурчал Роман.

— Да, соблазнительница! — Лиза повела плечами и многозначительно посмотрела на Романа. — Разве я не соблазнительна?

— Молчать! — Роман обвел приятелей грозным взглядом. — Господа гусары, молчать!

— А мы и так молчим, — ответил Боровик и потянулся за бутылкой пива.

— Значит, так, — Лиза села прямо и расправила плечи. — У меня есть план.

— Мистер Фикс, — добавил Арбуз.

— Вы, кажется, обещали молчать, — Лиза, прищурившись, посмотрела на него.

— Это он обещал, а не я, — Арбуз ткнул пальцем в Боровика.

— Не важно. Попрошу не перебивать и тем более не перечить.

Лиза выдержала паузу и сказала:

— Я позвоню этому противному сладострастному хмырю и назначу ему свидание. Он не откажется, потому что… Потому что я прекрасно помню, какое впечатление произвела на него.

— Соблазнительное, — вполголоса произнес Арбуз.

— Да, соблазнительное, — кивнула Лиза, — и выведаю у него все, что нужно.

— Ну, положим, такие, как он, — Арбуз налил себе пива, — начинают выбалтывать женщине свои секреты только в постели…

— Да уж… — кивнул Роман.

— А до постели у вас с ним дело вряд ли дойдет, — закончил свою мысль Арбуз.

— Это точно, — согласилась с ним Лиза.

— Поэтому… — Арбуз внимательно посмотрел на кончики своих ухоженных ногтей, — поэтому… Я окажу вам некоторую помощь.

Он встал и, подойдя к небольшому сейфу, стоявшему в углу кабинета, глубоко задумался.

— Семнадцать направо… или налево? Ладно, попробуем.

Повертев цифровое колесо сейфа, он облегченно вздохнул и распахнул толстую стальную дверь. Достав из сейфа маленькую коробочку, он повернулся к обществу и проникновенно произнес:

— Для себя берег… На черный день.

— Цианистый калий, что ли? — предположил Роман.

— Цианистый дурак! — ответил Арбуз и вернулся на свое место.

Положив коробочку перед собой, он посмотрел на Лизу и сказал:

— В этом контейнере находится то, что в просторечии называется сывороткой правды. какое-то длинное название типа тетра… нитро… белла… черт его знает! В общем, это неважно. Короче говоря, — Арбуз открыл коробочку и достал из нее маленький серебристый шарик, — достаточно одной таблетки.

— Не виноватая я, он сам пришел! — процитировала Лиза.

— Во-во, примерно так, — кивнул Арбуз, — только клиент после этой таблетки падать и засыпать вовсе не будет, а даже наоборот, будет готов к помощи и сотрудничеству. Этот психотропный препарат возбуждает в человеке, если выражаться обычным языком, способность к состраданию, переходящую в готовность разбиться в лепешку ради человека, нуждающегося в его помощи. Исходя из этого, вам, Лиза, предстоит сосредоточить внимание этого Таратайкина исключительно на себе…

— Да он и так от меня глаз не отведет, — засмеялась Лиза.

— Возможно, — согласился Арбуз, — но так или иначе вам следует внушить ему, что вы страшно нуждаетесь в его помощи и от него зависит буквально ваша судьба. Вплоть до вашей жизни. Тогда он не будет способен сопротивляться императиву содействия, который будет возбужден этой чудесной таблеточкой, и вы сможете выудить из него все что угодно. Главное — держите его внимание на себе. И не на своих прелестях, а на том, что вам нужно. Понимаете?

— А что ей нужно? — спросил Роман.

— В том-то все и дело, — Арбуз потер подбородок. — Не спрашивать же у него напрямую, кто охотится за певцом Романом Меньшиковым.

— Не нужно заранее строить план разговора, — сказала Лиза, — на месте будет видно. А пока что я позвоню ему. Может быть, его и в городе-то нет, и тогда мы зря тут разглагольствуем.

— Верно, — сказал Арбуз, — сначала нужно убедиться, что он еще жив.

— Вот именно, — ответила Лиза.

Лиза достала из сумочки микроскопический дамский телефончик и, тыкая ногтем в крошечные кнопки, набрала номер, напечатанный на визитке бронзовыми буквами.

— Кирилл Сергеевич? — произнесла она томным голосом. — Как я рада, что снова слышу ваш голос.

Арбуз зажал рот рукой, Роман усмехнулся, а Боровик вытаращил на Лизу глаза. Лиза погрозила кулачком сразу всем и продолжила с постельными интонациями:

— Надеюсь, вы меня не забыли? Несколько месяцев назад мы с вами виделись в ресторане «Северная амброзия». Вспомнили? Ах, как я рада! С тех пор я часто вспоминала о вас… Вы произвели на меня неизгладимое впечатление. И я на вас тоже? Какая прелесть! Я понимаю, что даме неловко самой назначать свидание, но… Конечно! Конечно! Это будет просто прекрасно. В том же платье? Ах, к сожалению, я забыла его в Испании, в отеле «Риц»… Конечно, не важно. Мы можем увидеться сегодня? Тогда, если вы не возражаете, в том же ресторане. И вы знаете… После той нашей встречи я много раз заходила в «Северную амброзию», садилась за тот же столик и вспоминала тот вечер… Благодарю вас. Вы льстец! Ах, перестаньте! Ну хорошо, в семь часов. Нет, спасибо, я сама доберусь. До встречи, шалун!

Лиза выключила телефончик и победно взглянула на Арбуза.

— Вот так! — торжественно сказала она, убирая дорогую игрушку в сумочку. — Бац, бац — и в дамки. Вам, мужикам, такое и не снилось.

— Ну… — Арбуз поджал губы, — я бы сказал, что вы были несколько пошловаты.

— Это для вас, — парировала Лиза, — а для таких, как этот Кирилл Мефодьевич, то бишь Сергеевич, такая манера в самый раз. Они воспринимают это как высший класс поведения женщины. Поверьте мне, я знаю.

Арбуз развел руками и сказал:

— Молчу, молчу!

— Давайте мне свою таблетку.

Арбуз встрепенулся и, подтолкнув пальцем лежавшую на столе таблетку в сторону Лизы, произнес:

— Как я уже сказал, одной будет более чем достаточно. Разжимать ему зубы не требуется, просто бросьте этот шарик в его бокал. Растворится моментально.

— А зеленого дыма не будет? — поинтересовалась Лиза.

— Не будет, — улыбнулся Арбуз, — даже пузырей не будет. Просто растворится, и все тут.

— Хорошо…

Лиза осторожно взяла таблетку и стала искать, куда бы ее положить.

— Ладно, не мучайтесь, — смилостивился Арбуз, — примерьте-ка это.

Он достал из коробочки перстень с большим темным камнем и протянул его Лизе. Она придирчиво осмотрела перстень и догадливо спросила:

— А как он открывается?

— Вот тут, сбоку. Нажмете вот на это…

И Арбуз показал, на что нажимать.

Камень откинулся в сторону, и под ним оказалось небольшое углубление. Арбуз положил туда шарик и закрыл перстень. Лиза нетерпеливо забрала перстень у Арбуза, надела его на средний палец правой руки, отставила ее в сторону и сказала:

— Ах, дорогой Кирилл Сергеевич, смотрите, какая там красивая ворона! Он отворачивается, и в это время я…

Лиза протянула руку к пустой вазочке, стоявшей на столе и нажала на перстень большим пальцем той же руки. Перстень открылся, и шарик выкатился в вазочку.

— Ах, любезный Кирилл Сергеевич! Давайте выпьем этого прекрасного вина! Тут он, конечно, выпивает… А как скоро подействует препарат?

— Ну… — Арбуз пожал плечами, — не скажу точно, но через полчаса можете быть совершенно уверены. За эти полчаса вам нужно перевести разговор на свою персону и удерживать тему.

— Удержу, — уверенно сказала Лиза. — Вы не знаете, как долго женщина способна говорить о себе.

— Почему же не знаю? — удивился Арбуз. — Очень даже знаю.

— А откуда?

— Не важно. Лучше послушайте, что я вам скажу. Примерно через полчаса вам следует проверить, подействовал ли препарат. Для этого нужно попросить клиента выполнить какую-нибудь странную просьбу. В том случае, если он уже созрел, просьба будет выполнена незамедлительно и без колебаний. Можете даже попросить его перерезать себе вены. Если вы убедите его в том, что для вас это жизненно необходимо, он сделает это.

Боровик, с живым интересом следивший за разговором, кашлянул и спросил:

— А откуда у тебя, интересно, такие таблеточки?

— А оттуда же, откуда ваши спецы берут разные аналогичные средства. Из секретных, сам понимаешь, лабораторий. Извини, адресочка не дам, фамилий не назову и явок не открою.

— Больно надо, — Боровик сделал вид, что ему все равно, и налил себе пива.

Лиза тем временем рассматривала перстень у себя на руке.

— А скажите, Михаил, — спросила она, — перстенек этот вам тоже в лаборатории дали? В комплекте, так сказать.

— Нет, — Арбуз засмеялся, — перстенек мне сделал один хороший ювелир.

— Действительно хороший, — кивнула Лиза, — я тоже хочу такой.

— Вы имеете в виду — с тайником?

— Не обязательно. Но с тайником интереснее.

— Тогда он ваш.

— Правда?

— Правда!

Лиза посмотрела на Романа и сказала:

— А ты, между прочим, за все время не подарил мне ни одной безделушки.

— Ну, это… — Роман смутился. — Зато я тебе себя подарил!

Довольный тем, что ему удалось ловко выкрутиться, он засмеялся, а Лиза грустно вздохнула:

— Оно конечно… Но женщины так любят безделушки!

Глава 14ДА ВСЮ ПРАВДУ РАССКАЖИ…

Кирилл Сергеевич Таратайкин был на седьмом небе.

Совершенно неожиданно ему позвонила та самая девушка, которая забыла на столике в ресторане массивный золотой портсигар с огромным камнем, но черт с ним, с портсигаром, тем более что примерно через месяц Таратайкин его потерял. Утрата такой безделицы, как кусок золота стоимостью в несколько тысяч долларов, не шла ни в какое сравнение с потерей прекрасной женщины, которую Таратайкин частенько вспоминал со вздохом сожаления. Конечно же, за это время он встречался со многими женщинами, но все они были легкодоступны и вообще продажны.

Обычно Таратайкин не тратил время на знакомства и прочие предварительные процедуры. Он давал распоряжение одному из своих сотрудников, и в кратчайший срок Таратайкин получал проститутку, обладающую всеми заказанными тактико-техническими данными. Например, — блондинку с большим бюстом, маленьким задом, склонную к анальному сексу. Или наоборот — брюнетку с массивным крупом, ничтожной грудью, любящую минет. Но каждый раз после того, как сиюминутная прихоть была удовлетворена, Таратайкин чувствовал себя обманутым. Недаром в одной из книг, которую он прочитал, еще будучи студентом, было сказано, что общение с девушками приносит настоящее удовлетворение только через преодоление препятствий.

Несколько месяцев назад произошла незабываемая встреча. Кирилл Сергеевич Таратайкин остановил машину напротив входа в ресторан «Северная амброзия», что на Садовой.

Войдя в зал ресторана, Кирилл Сергеевич огляделся и, не обращая внимания на засуетившегося рядом с ним лысого полноватого официанта, направился к большому столу, стоявшему у окна.

— Я вас слушаю, — сладко произнес лысый лакей.

— Любезный… э-э-э… Для начала принесите мне минеральной воды.

— Так… — официант черкнул в блокноте с усердием пророка Моисея, спешащего запечатлеть на скрижалях инструкции Создателя.

— И меню, — Кирилл Сергеевич откинулся на бархатную спинку стула. — А насчет воды… У вас «Ессентуки» семнадцатый номер есть?

— Обязательно! — заверил его официант.

Кирилл Сергеевич постучал пальцами по белоснежной скатерти и лениво окинул взором зал ресторана. Все вокруг было привычно и знакомо ему, и жалкие потуги хозяина создать впечатление роскоши были видны как на ладони.

Но только таким людям, как он.

А прочему плебсу, независимо от уровня доходов, присутствие в таком роскошном месте, как ресторан «Северная амброзия», придавало сладости в жизни и уверенности в себе. В зале было пусто, и поэтому, когда витражная дверь медленно открылась, Кирилл Сергеевич машинально посмотрел в ту сторону.

И тут же поправил галстук.

В пустой зал вошла девушка лет тридцати. Была ли она комсомолкой — неизвестно, но в том, что она красавица и спортсменка, у Кирилла Сергеевича не возникло никаких сомнений.

Девушка сделала несколько медленных шагов, будто не могла решить, за какой стол ей сесть, и Кирилл Сергеевич успел за это время оглядеть и оценить ее.

Во-первых, она не была проституткой, заглянувшей в ресторан в поисках клиента.

Во-вторых, эта девушка была одета совершенно не в современном стиле, а ему было известно, что если хочешь выглядеть привлекательно, то ни в коем случае не следуй моде.

Это придавало девушке дополнительную прелесть.

А ее основные прелести заключались в густых каштановых волосах, волной падавших на плечи, в самих плечах, обнаженных и спортивно развернутых, в благородной осанке и плавных, но уверенных движениях, а также просто в красоте, которая не вызывала никаких сомнений.

Скромное, но дорогое длинное темно-зеленое платье, классические туфли на высоком каблуке, матово блеснувший тонкий браслет на запястье — все это говорило о прекрасном вкусе и скрытом за хорошо продуманной скромностью богатстве.

Кроме того, на лице девушки не было никакой косметики.

Сам удивляясь себе, он встал с кресла и шагнул навстречу этой удивительной девушке. Чем именно она его удивила, он не знал, но чувствовал, что для овладения этой женщиной ему нужно будет сильно постараться.

Давно забытый азарт мужчины проснулся в нем, и Таратайкин ощутил в себе неожиданно проснувшийся инстинкт самца, стремящегося к достижению известных целей. Но в тот день ничего не произошло, красавица Лиза ушла, оставив на столе дорогой портсигар, который через некоторое время пропал неизвестно каким образом, и единственной надеждой Таратайкина на продолжение любовного приключения была его визитка, которую Лиза благосклонно приняла в момент расставания.

Время шло, а Лиза все не звонила, и Таратайкин уже весь извелся в ожидании, как вдруг в тот самый момент, когда он в очередной раз собирался распорядиться насчет сауны с развеселыми девчонками, его мобильник исполнил первые такты из «Гимна великому городу».

Увидев на дисплее незнакомый номер, Таратайкин помедлил, решая, стоит ли отвечать, но все же поднес трубку к уху.

— Я слушаю, — утомленно произнес он.

— Кирилл Сергеевич? Как я рада, что снова слышу ваш голос.

— Э-э-э… С кем имею честь? — Таратайкин оживился, потому что молодые женщины с таким приятным голосом нечасто звонили ему.

Точнее говоря — вообще не звонили.

А когда его собеседница назвала себя, Таратайкин едва не выскочил из кресла.

Это была та самая красавица, о встрече с которой он часто мечтал в свободное от основных размышлений время. Таратайкин был приятно удивлен, а Лиза разговаривала с ним так, что никаких сомнений в грядущем успехе у Таратайкина не осталось. Они договорились встретиться через час, и теперь Таратайкин сидел за ресторанным столиком, заставленным дорогой снедью и экзотическими напитками, и нетерпеливо поглядывал на часы.

Наконец массивная дверь отворилась, и в зал ресторана вошла Лиза. Таратайкин тут же поднялся из-за стола и поспешил ей навстречу.

— Здравствуйте, милая Лиза! — сказал он, продолжая удивляться самому себе, — никогда прежде ему не приходилось произносить этих слов.

— Здравствуйте, Кирилл Сергеевич, — ответила Лиза и сладко улыбнулась.

Таратайкин склонился к ее правой руке и прикоснулся губами к гладкой коже. При этом он обратил внимание на дорогой и, судя по всему, старинный перстень с большим темным камнем, красовавшийся на среднем пальце. Помимо воли Таратайкин моментально оценил этот перстень, и получилось несколько тысяч долларов. Одновременно в его голове пронеслась мысль о том, что если Лиза такая забывчивая, то может оставить у него и перстень… Однако эти размышления возникли машинально и тут же унеслись.

Выпрямившись, Таратайкин взял Лизу под руку и, подведя к столу, усадил в бархатное кресло. Расположившись напротив нее, он положил руки перед собой и сказал:

— Ваш звонок был для меня полной неожиданностью. Я уже почти потерял надежду, но… Но судьба смилостивилась надо мной.

Таратайкин говорил и только диву давался, какие странные и непривычные слова вылетают у него изо рта.

— Ах, перестаньте, Кирилл Сергеевич, — Лиза улыбнулась, — я позвонила бы вам раньше, но у меня были дела. Вы можете поверить в то, что у женщины могут быть дела?

— Конечно! — с готовностью согласился Таратайкин.

— Вот и хорошо, — кивнула Лиза.

Осмотрев стол, она снова улыбнулась и сказала:

— Вы хорошо подготовились к встрече со мной. Очко в вашу пользу.

— Благодарю вас, — Таратайкин наклонил голову. — Если бы я не подготовился, то перестал бы уважать себя.

Конечно, Таратайкин подготовился.

А чтобы в решительный момент не ударить в грязь лицом, он всегда имел при себе стеклянную трубочку с маленькими розовыми таблетками. Он презирал всякую разрекламированную дешевую дрянь вроде «Виагры» и предпочитал использовать разработанное в кремлевских лабораториях средство с откровенным названием «Стояк».

— Ну, тогда налейте мне шампанского, — разрешила Лиза.

— Сию минуту, — ответил Таратайкин.

Достав из тяжелого мельхиорового ведерка со льдом бутылку шампанского, Таратайкин аккуратно снял с нее проволочную узду и осторожно вытащил пробку.

— Ах, как ловко вы это делаете! — восхитилась Лиза.

Таратайкин самодовольно ухмыльнулся и наполнил бокалы.

Лиза посмотрела мимо его плеча и спросила:

— А вы случайно не знаете, кто написал вон ту картину?

И указала пальцем за спину Таратайкина.

Он поставил бутылку на стол и оглянулся.

В этот момент Лиза протянула руку к его бокалу, и в пенящееся шампанское упал серебристый шарик. Он растворился прежде, чем достиг дна, и Лиза удовлетворенно кивнула.

Таратайкин в это время разглядывал висевшую на стене мазню неизвестного художника, которая изображала гордого черкеса на лошади, вставшей на дыбы. Все это вместе сильно напоминало «Медного всадника», но горы на заднем плане создавали определенный колорит, и мелочами вроде самурайского меча в руке черкеса можно было пренебречь.

Повернувшись к Лизе, Таратайкин пожал плечами и сказал:

— Нет, пожалуй, я не знаю автора.

— А мне кажется, — Лиза профессионально прищурилась на картину, — что это копия с малоизвестной картины Лермонтова «Утро в горах».

— А разве Лермонтов писал картины? — удивился Таратайкин.

— Конечно, писал, — уверенно ответила Лиза, — только об этой стороне его творчества мало известно. Однако…

Она взяла бокал.

— Однако я хочу выпить за нашу встречу, — сказала она.

Таратайкин тут же забыл о малоизвестной картине Лермонтова и, подняв бокал, произнес:

— Признаюсь вам, Лиза, в моей жизни так мало радостей… Но ваш звонок вдохнул в меня жизнь, и я снова чувствую себя молодым и полным сил.

— Ну, что вы такое говорите, — запротестовала Лиза, — кто же скажет, что вы не молоды? Вы зрелы, а это лучше любой молодости, поверьте мне. А насчет сил… — она двусмысленно улыбнулась, — насчет сил, как мне кажется, вы просто прибедняетесь.

Она подняла бокал:

— За нашу встречу. Я надеюсь, вы не разочаруете меня.

— Можете быть уверены! — с горячностью произнес Таратайкин. — Вы меня еще не знаете.

— Но я надеюсь, что скоро узнаю, — Лиза склонила голову набок и ласково посмотрела на Таратайкина.

От этих слов дыхание у него сперло, и, подняв бокал, Таратайкин сказал:

— За вас.

Лиза кивнула, и они выпили шампанское.

Поставив бокал на стол, Таратайкин несколько секунд боролся с газами, потом посмотрел на Лизу и сказал:

— Простите… Итак, чего вы желаете?

Он обвел рукой стол.

Лиза проследила за его жестом и ответила:

— Ну, для начала хотя бы вот это. Кстати, а что это такое?

— Это? — Таратайкин посмотрел на указанное Лизой блюдо. — А, это… Это, если я не ошибаюсь, лобстер в кляре. Очень рекомендую.

— Ну, тогда положите мне кусочек.

Следующие двадцать минут, наполненные гастрономическими репликами и взаимной застольной любезностью, пролетели незаметно, и Лиза, улучив момент, украдкой посмотрела на часы. Средство, брошенное в бокал Таратайкина, уже должно было начать действовать, и она решила провести небольшой эксперимент.

Отложив вилку, Лиза аккуратно вытерла губы уголком салфетки и спросила:

— А скажите, Кирилл Сергеевич, вы вообще сильный человек?

Таратайкин слегка удивился, но ответил:

— Не скажу, что очень сильный, но регулярно посещаю тренажерный зал и… Как бы сказать… Руки-ноги работают. Пресс тоже. А что?

Лиза подалась вперед и произнесла с доверительными интонациями:

— Если я попрошу вас кое о чем…

— Все, что угодно, — с готовностью ответил Таратайкин.

— Понимаете, может быть, моя просьба покажется вам несколько странной…

— Говорите, я вас слушаю.

В интонациях Таратайкина появилось что-то новое, и Лиза с интересом взглянула на него. Сидевший напротив ее немолодой, но и не старый еще мужчина — ему наверняка не было еще пятидесяти — внимательно смотрел на девушку, и в его глазах была готовность выполнить любой каприз.

— Если вы сильный мужчина, а я в этом не сомневаюсь, — Лиза с уверенностью кивнула, — то не могли бы вы…

То, о чем собиралась попросить Лиза, было явной глупостью, однако Арбуз как раз и рекомендовал ей проверить действие препарата, предложив клиенту совершить что-нибудь из ряда вон выходящее.

Лиза глубоко вздохнула, как перед прыжком в воду, и произнесла:

— Понимаете, это очень важно для меня, слишком многое зависит от этого. Вы можете прямо сейчас отжаться от пола сорок раз?

Она приготовилась ко всему, например, к тому, что Таратайкин попросту рассмеется, или удивится, или встанет и уйдет.

Но он лишь озабоченно поднял брови, потом прищурился и сказал:

— За сорок не ручаюсь, но раз двадцать точно будет.

Он спокойно поднялся с кресла и непринужденно скинул пиджак.

Лиза представила себе, как он, побагровев, отжимается от пола под изумленными взглядами официантов, и слегка запаниковала.

— Подождите, — торопливо сказала она, — не сейчас. Потом. Сядьте, прошу вас.

Таратайкин пожал плечами и, снова надев пиджак, послушно сел на место.

— Я хотела убедиться в том, что вы решительный и сильный человек, но лучше мы сделаем это в другом месте.

— Как вам будет угодно, — ответил Таратайкин и улыбнулся.

Увидев его улыбку, Лиза ужаснулась.

Перед ней сидел очень хороший и добрый человек. Он ласково улыбался сидевшей напротив него девушке, и при мысли о том, что сейчас она будет подло копаться в его памяти, Лизе стало не по себе. Эта улыбка, совершенно обезоружившая ее, вовсе не была профессиональна или фальшива. Так мог бы улыбнуться Иисус Христос, глядя на гулькающего младенца.

Лиза стиснула зубы и заставила себя вспомнить о том, кем на самом деле является тот, кто сидит в кресле напротив и доверчиво смотрит на нее.

— Налейте мне вина, пожалуйста, — попросила она слегка севшим голосом.

— О, конечно!

Таратайкин, на лице которого играла слабая и очень странная улыбка, взял бутылку шампанского и стал разливать вино по бокалам.

А Лиза в это время лихорадочно думала о том, как правильно выстроить вопросы. Кроме того, не мешало бы еще разочек удостовериться в том, что готовность выполнить ее идиотскую просьбу была вызвана именно препаратом, а не желанием Таратайкина погусарить перед ней.

Когда бокалы были наполнены, Лиза взяла свой и, посмотрев на Таратайкина, сказала:

— Я хочу узнать о вас больше. Это, я надеюсь, понятное желание. Женщина всегда хочет узнать о мужчине больше. Это важно для женщины. Вы готовы ответить на мои вопросы?

— Да, конечно, — со спокойной улыбкой ответил Таратайкин.

— Как вас зовут?

— Таратайкин Кирилл Сергеевич.

— Сколько вам лет?

— Сорок семь.

— Каков ваш месячный доход от неофициальных источников?

— В среднем тридцать тысяч долларов, — совершенно спокойно ответил Таратайкин.

Лиза поняла, что клиент созрел и пора переходить к операции «Федя, дичь!».

Она помедлила секунду и спросила:

— Кто такой Роман Меньшиков?

— Популярный исполнитель блатного шансона, — без запинки ответил Таратайкин.

— У него есть враги?

— Да.

— Кто они?

Таратайкин открыл было рот, но промолчал.

— Поймите, — Лиза быстро пересела на кресло, стоявшее рядом с креслом Таратайкина, — это очень важно. От этого зависят человеческие жизни. Жизни очень многих людей. Детей, женщин и стариков.

«Боже мой, что я несу!» — пронеслось в ее голове.

— Это вопрос жизни и смерти. Я умоляю вас!

Она положила руку на колено Таратайкина, но, похоже, эротические возбудители отошли на второй план, потому что он совершенно не заметил этого.

— Да, у него есть враги, — повторил Таратайкин, — один из них — очень серьезный человек.

— Как его зовут? Прошу вас, это очень важно. Вы должны мне помочь. Помогите мне. Говорите же!

— Его зовут Адольф Богданович Самоедов.

— Кто он такой?

Помедлив, Таратайкин ответил:

— Отставной генерал-лейтенант МВД и бывший депутат Государственной думы.

— Это его официальный статус. А кто он еще?

Таратайкин молчал.

— Дорогой Кирилл Сергеевич, говорите же! Ваши слова спасут жизни очень многих людей!

Лиза поняла, что повторяется, но Таратайкин посмотрел ей в глаза и ответил:

— Он же — бывший руководитель северо-западного регионального отделения «Воли народа».

— Я знаю об этом, — на всякий случай сказала Лиза. — Но почему он враг Роману Меньшикову?

— Самоедов потерял из-за Меньшикова положение, его изгнали из «Воли народа». Обычно мы не прощаем таких промахов, какие допустил Самоедов при работе с Меньшиковым, но его милостиво оставили в живых.

— Расскажите мне о нем еще.

— Теперь Самоедов частное лицо, но он остался при множестве прежних связей и при больших деньгах, которые получил за время работы в «Воле народа».

— И он ненавидит Романа Меньшикова и хочет ему отомстить?

— Да.

— Он готов на все?

— Абсолютно на все, — кивнул Таратайкин.

Лиза узнала почти все, что было нужно, и дальнейшая беседа потеряла смысл, однако ей было неловко просто встать и уйти. И причиной этому была метаморфоза, произошедшая с Таратайкиным. Не зря Арбуз сказал, что клиент будет готов к помощи и сотрудничеству, а также к состраданию, переходящему в готовность разбиться в лепешку ради человека, нуждающегося в его помощи. Еще императив содействия какой-то… Под воздействием этого препарата Таратайкин превратился в совершенно другого человека, и Лизе было попросту стыдно.

Поболтав с Таратайкиным о каких-то пустяках и задав ему еще несколько сопутствующих основной теме разговора вопросов, Лиза сказала:

— Посмотрите на меня.

Он послушно посмотрел на нее и улыбнулся.

— Я вам нравлюсь?

— Очень, — ответил Таратайкин.

И опять Лизе стало не по себе.

За интонации, с которыми он произнес это короткое слово, любая женщина отдала бы все, что угодно. И эти интонации были совершенно искренними.

«Ну и препаратик!» — подумала Лиза и сказала:

— Тогда объясните мне, где тут можно попудрить нос.

— Секунду! — и Таратайкин, повернувшись к стоявшему в дальнем углу официанту, сделал повелительный жест.

Официант немедленно подошел к их столику, и Таратайкин надменно произнес:

— Проводите даму!

Это было сказано таким тоном, что совесть Лизы тут же успокоилась.

Перед ней снова был наглый и неприятный тип.

Правда, всего лишь несколькими словами в доброго и на все готового человека его можно было опять превратить, но наваждение уже прошло, и Лиза, облегченно вздохнув, развратно улыбнулась ему и сказала:

— Не скучайте тут без меня. Распорядитесь, чтобы принесли фрукты.

После этих слов она встала, захватила со стола сумочку и вышла вслед за официантом в фойе. Дождавшись, когда за ней медленно закроется тяжелая дверь, ведущая в зал, Лиза кивнула официанту и вышла на улицу.

Глава 15КОШМАР НАМ ТОЛЬКО СНИТСЯ

Роман с отвращением оттолкнул от себя блюдо с устрицами и, посмотрев на Лизу, которая ловко вскрывала их и с видимым удовольствием отправляла в рот, сказал:

— Ну не понимаю я, что такого в этих поганых моллюсках? Почему, спрашивается, если аристократ, то обязательно должен устрицы жрать, да еще и дюжинами? Не понимаю!

— Ну, для некоторых слаще морковки вообще ничего нету, — ответила Лиза, ловко разделавшись с очередной устрицей и бросив пустую раковину в затейливую серебряную мисочку.

— Что значит — слаще морковки? — возмутился Роман. — Сиживали мы за столом, сиживали, так что — не надо!

— Сиживали они! — фыркнула Лиза. — Ты лучше скажи, что будешь делать с этим Самоедовым.

— Пока не знаю, — вздохнул Роман. — Утро вечера мудренее. А вообще-то я хотел бы, чтобы Самоедов в соответствии со своей фамилией сожрал себя сам и этим закрыл проблему.

— Не дождешься, — авторитетно заявила Лиза. — Налей-ка мне лучше еще этого пива.

— Это не пиво, а эль! — ядовито заметил Роман.

Ресторан «Мак-Лауд», в котором они сидели, располагался в центре города, в одном из старинных особняков и, по непроверенным сведениям, принадлежал какому-то фантастически богатому ирландцу.

Мрачный зал освещался настоящими факелами, воткнутыми в специальные гнезда на стенах, но горел в них какой-то газ. Если бы там горело то же, что и четыреста лет назад, то в этом ресторане было бы не продохнуть от чада и копоти.

В полумраке под сводами зала виднелись мощные потолочные балки, потемневшие от времени. Стены, сложенные из камня, тоже были темными, кое-где на почерневших железных кольцах, вделанных в кладку, висели толстые цепи, в тени простенков можно было увидеть рыцарские латы, старинное зазубренное оружие, от одного вида которого мороз пробегал по коже — в общем, колорит создавался специфический. Но это было таинственно и романтично.

Кто знает, может быть, именно за этим толстым дубовым столом, наверняка привезенным из самой Англии, сидели древние британские короли, Шекспиры всякие, Гамлеты…

Кто знает…

Роман постучал кулаком по столу, но звук от этого был не сильнее, чем если бы он постучал по асфальту. Ничего себе столик, подумал он, окинув взглядом мощную деревянную панель толщиной сантиметров пятнадцать, сделанную, как видно, из мореного дуба и стоявшую на грубо вырезанных тумбах, изображавших когтистые и мускулистые звериные лапы. Назвать их ножками язык не поворачивался. Величины этого стола вполне хватило бы на то, чтобы уложить на него целого жареного быка, а вокруг расставить штук двадцать блюд с закусками, да еще и бутылки с элем.

А еще на этом столе можно…

И Роман посмотрел на Лизу.

Почувствовав его взгляд, она оторвалась от созерцания висевшего на ближайшей стене старинного гобелена, на котором были изображены кони, рыцари и девушки. Все они были с короткими ногами, бочкообразными плотными туловищами и непропорционально большими головами. Кони ржали, рыцари красиво подбоченивались, а девушки смотрели на все это с восхищением и страхом.

— Слушай, — сказал Роман Лизе, кивнув на гобелен, — как ты думаешь, они на самом деле были такими или это только на гобелене?

— А что тебе не нравится?

— Да понимаешь… — Роман потер щеку, — вот девушки тут какие-то не такие, я бы, честно говоря, от таких девушек держался подальше.

— Вот это правильно, — одобрила его ответ Лиза, — и не только от таких, а вообще от всех.

— Ну, это я понимаю. А ты сама стала бы хвостом вертеть перед такими парнями, как, например, вот этот, в полосатых штанах?

Роман ткнул пальцем в одного из изображенных на гобелене воинов, и тут же понял, что жестоко промахнулся. Был этот воин, конечно, весьма корявым, приземистым и широким, лицо у него было, как у дауна, на голове странная металлическая шляпа, а на левой руке — шесть пальцев. Зато в его полосатых штанах, туго обтягивавших мощные короткие ляжки, судя по всему, скрывалось такое, чему мог бы позавидовать и конь. Плотно набитый гульфик полосатых штанов был размером с человеческую голову.

Лиза, по-видимому, тоже обратила на это особое внимание и, оценивающе прищурившись, сказала:

— Перед этим? Ну-у… Ты знаешь, вообще-то стала бы. Дело ведь не в полосках на штанах, а в том, что в самих штанах.

— Так, — сказал Роман. — Может быть, мне вообще пойти погулять?

— Да ладно, сиди себе, — засмеялась Лиза. — Вот если бы он был не нарисованный, тогда — другое дело. А так — кому он нужен? А кроме того, нарисовать-то можно все что угодно, сам знаешь.

— Ну спасибо тебе, благодетельница, — с облегчением вздохнул Роман, — утешила. Я тут, кстати, посмотрел на этот милый столик, и мне в голову пришла неплохая мысль.

Лиза поняла его с полуслова:

— Да ты с ума сошел, кругом люди сидят.

— А я и не говорю, что прямо сейчас, просто можно потом договориться с хозяином и… Ну, сама понимаешь.

— Понимаю, — кивнула Лиза, — понимаю и поддерживаю.

— Вот и хорошо.

Вся посуда в этом весьма дорогом ресторане была сделана из серебра и покрыта чеканкой и резьбой. Все было увесистым и надежным. Ничто не могло разбиться или сломаться. Беря в руки вилку, Роман чувствовал себя вооруженным, а большое серебряное блюдо, на котором сиротливо лежали несколько не съеденных Лизой устриц, вполне могло послужить защитой и выдержать удар меча или алебарды.

Роман взял со стола высокий и тяжелый серебряный сосуд с откидывающейся крышкой и наполнил серебряные рюмки темным и густым вином «Кровь рыцаря», в самом деле по цвету напоминавшим черную кровь, которая…

… черную кровь, которая толчками выплескивается из дырки в простреленной голове Корявого.

Роман отодвинул свою рюмку и огляделся в поисках официанта.

Он оказался рядом быстрее, чем Роман успел моргнуть два раза.

— Принесите мне что-нибудь прозрачное, — сказал Роман.

— Прошу прощения, сэр, что вы имеете в виду? — официант недоуменно, но учтиво приподнял бровь.

Роман засмеялся и ответил:

— Простите, я был неточен. Я имею в виду напиток. Ну, какой-нибудь джин, виски или еще что-нибудь крепкое, только чтобы это было не красного цвета.

— Я понял вас, сэр, — официант кивнул и понизил голос: — И я скажу вам, сэр, что вы далеко не первый посетитель, которому в этой старинной обстановке вино напоминает кровь.

Он еще раз кивнул, понимающе поджав губы, и спросил:

— Так все-таки джин или виски, сэр?

Роман посмотрел на Лизу, и она, взглянув на свой кубок, тоже отодвинула его и сказала:

— Джин. Нам обоим — джин.

— Слушаюсь, сэр.

И они увидели удаляющуюся худую спину официанта, в которой было столько истинного британского достоинства, что его с лихвой хватило бы на всю Новгородскую область.

— Слушай-ка, Лиза, — сказал Роман, глядя вслед официанту, — а тебе не кажется, что мы слишком расслабились?

— Что значит — расслабились?

— А то, что нужно действовать, а мы с тобой на африканских островах отдыхаем, в английских кабаках устриц трескаем, а в это время…

— Милый, успокойся, — Лиза положила прохладную ладонь на его руку, — я прекрасно понимаю, что с тобой происходит.

— Ну и что же со мной происходит? — недовольно поинтересовался Роман, не убирая, впрочем, руки.

— А происходит с тобой вот что… — начала Лиза, но в это время официант принес квадратную серебряную флягу, которую держал в белоснежной салфетке с вышитыми по углам коронами.

— Ваш джин, — негромко провозгласил он и, продемонстрировав флягу сначала Лизе, а потом Роману, вознамерился налить.

— Благодарю вас, — Роман остановил его жестом, — мы сами.

— Как вам угодно, сэр, — официант наклонил голову, показав пробор, напоминавший тонкий и ровный шрам, и поставил флягу перед Романом.

Когда он удалился, Роман взял тяжелый серебряный сосуд в руки и стал его рассматривать.

Фляга была покрыта тончайшей виртуозной резьбой, изображавшей охоту на оленя. Гладкошерстные собаки с длинными гибкими туловищами и вытянутыми узкими мордами мчались сквозь прихотливо ветвящиеся кусты за небольшим оленем. Олень закинул рога на спину и косился на приближавшихся собак испуганным глазом. За собаками мчались кони, на которых, судя по вычурным одеждам, сидели сэры, пэры и таны, трубившие в рожки и размахивавшие оружием. Смерть оленя была не за горами. Один из охотников на всем скаку прикладывал к губам какой-то духовой инструмент, подозрительно напоминавший бутылку. Наверное, это и есть бутылка, решил Роман, и налил в рюмки джина, от которого крепко пахло можжевельником.

Они чокнулись, издав рюмками плывущий металлический звук, и выпили.

Джин был что надо.

Приятно обжигая, он проскользнул в желудок Романа, и в его груди загорелось мягкое пламя, которое согревало и возбуждало. Во рту бушевал хвойный вихрь, сразу же проникший в мозг и щекотавший за ушами. Это Роману понравилось, и он решил в скором времени повторить такую приятную процедуру.

А вот Лиза, смело выпив свою дозу, вдруг застыла, будто ей вонзили в спину старинный английский кинжал, и уставилась на Романа расширившимися глазами, в которых тут же показались слезы.

Она открыла рот и примерно минуту молчала, все так же глядя на Романа с выражением Цезаря, не ожидавшего такого сюрприза от старого верного Брута, потом закрыла его и тут же, снова открыв, спросила:

— Как только вы можете пить этот скипидар?

Роман пожал плечами и с достоинством ответил:

— Кому — устрицы, кому — джин. Каждому, знаешь ли, свое.

— И сколько в нем градусов?

— Не меньше сорока семи, — ответил Роман со знанием дела.

— Мне показалось, что все двести, — ошеломленно сказала Лиза, все еще не пришедшая в себя после напитка настоящих мужчин.

— Это тебе не какая-нибудь женская сладенькая водичка, — весомо сказал Роман. — Ты как хочешь, а я повторю.

— Только без меня, — с ужасом сказала Лиза.

— Очень хорошо, мне больше достанется.

Роман взял флягу, а Лиза подозвала официанта и попросила чего-нибудь послабее, но только опять же не красного цвета.

Официант почтительно кивнул, потом посмотрел на Романа и подмигнул.

Роман подмигнул в ответ и налил себе еще.

В дальнем углу зала послышалась негромкая музыка. Посмотрев туда, Роман и Лиза увидели, что на небольшой сцене, неярко освещенной свечами, появились молодой волосатый парень с какой-то странной многострунной гитарой и высокая рыжая девушка с погремушкой в руке.

Оба были одеты в старинную английскую одежду, во всяком случае так показалось Роману, и пели старинную английскую песню. Парень при этом играл на гитаре, а девушка трясла погремушкой в такт словам.

Песня была о том, как молодой крестьянин отправился искать по свету счастье, а когда не нашел его нигде, то вернулся в свою деревню и узнал, что девушка, которую он любил, уже умерла. И тогда он понял, что в далеких странах счастья нет, и пошел на ее могилу. А там какой-то кустик, который вырос на могиле, спел ему голосом девушки о том, что он идиот, а она умерла от тоски по нему.

Вот такая была грустная песня.

Роман помрачнел, Лиза прослезилась.

Когда песня закончилась, все стали хлопать и кричать «браво».

Потом Роман подозвал официанта, потребовал еще джина для себя и вина для леди, а кроме того, вручил ему двести долларов и попросил передать их музыкантам.

Гулять так гулять!

Глава 16ВЗРЫВ В ПЕРВОМ ТАЙМЕ

Резко сев на кровати, Роман обвел бессмысленным взглядом спальню и глубоко вздохнул.

Он поднялся с постели и, потирая слегка занемевшую руку, подошел к музыкальному центру. Подумав немного, взял с полки лазерный диск с дирижаблем и римской цифрой «три» на обложке и засунул в проигрыватель. В массивных колонках мощностью по пятьсот ватт каждая зашипело, и квартиру сотрясли звуки Immigrant Song.

Сразу взбодрившись, Роман подошел к окну, распахнул его и, еще раз глубоко вздохнув, но теперь уже с удовольствием, собрался было отправиться в душ, но тут зазвонил телефон.

— Черт бы их всех побрал, — побурчал Роман и взял трубку радиотелефона: — Кто еще хочет комиссарского тела?

— Мне твое тело ни к чему, — брюзгливо произнес Самоедов. — Слушай внимательно. Давайка теперь сыграем в другую игру. Сегодня на стадионе «Петровский» матч «Зенит» — «Эстонские метеоры». Там спрятана хорошенькая бомбочка. Придешь туда ровно к началу. Найдешь бомбочку — будешь молодец. Не найдешь — будет много дыма и мяса. Даю подсказку: хочешь похудеть — спроси меня, как.

И Самоедов повесил трубку.

— Сука поганая! — воскликнул Роман, бросив телефон на развороченную постель. — Когда я тебя найду, то ты, падла, пожалеешь, что родился!

В это время телефон зазвонил снова.

Роман схватил трубку и злобно бросил в нее:

— Ну, что тебе еще!

— Мне? — удивился Арбуз. — Мне ровным счетом ничего. А вот ты мне лучше скажи, вы с Лизой что — поссорились?

— С чего ты взял?

— Ну как с чего… Она приехала ко мне вчера поздно вечером и попросилась переночевать. Объяснять что-либо отказалась, и поэтому я уложил ее на диванчик в гостиной, а сам пошел давить морду в свою законную спальню. Утром проснулся — а ее уже нет. Вот я и спрашиваю — вы что, поссорились?

— Странно… — Роман почесал взъерошенную голову, — мы вовсе не ссорились. Вчера мы провели вечер в ресторане «Мак-Лауд». Очень рекомендую — там ирландский колорит и прекрасный эль. Но не в этом дело. После ресторана Лиза сказала мне, что устала и хочет поехать домой. Одна. Ну, я возражать не стал, поймал ей такси и отправил домой. Если девушка хочет отдохнуть, кто ж ей станет возражать? Вот и все.

— Ну, не знаю я ваших дел, — утомленно сказал Арбуз. — Идите оба в задницу!

— И тебе того же, — любезно ответил Роман. — А вот скажи мне лучше, как правильно? Идите оба — это если посылаешь двух мужиков. Идите обе — если двух баб. А если бабу и мужика, то как?

— Я точно знаю, что если одного мужика, то это будет — иди в жопу!

И Арбуз отключился.

Роман усмехнулся, потом подумал и набрал номер Лизы.

Ответа не было.

Тогда он позвонил ей на трубку — тот же результат.

Покачав головой, он снова бросил телефон на кровать, потом посмотрел на Шныря, сидевшего у двери в кухню, и сказал:

— Может быть, еще ты мне позвонишь с какими-нибудь приятными новостями?

Шнырь беззвучно открыл рот, и Роман ответил:

— Это ты пытаешься показать мне, что от голода потерял голос. Да?

— Мяу! — ответил Шнырь.

— Подождешь, — решительно сказал Роман. — Я все-таки сначала приму душ.

* * *

Роман подъехал к стадиону «Петровский» за час до начала матча.

Оставив машину в начале Малого проспекта Петроградской стороны, он влился в толпу, уверенно двигавшуюся к стадиону, и вдруг понял, что никогда в жизни не ходил на футбол. Да и вообще не интересовался этим видом спорта, разве что на самом высоком уровне. Например, финал кубка мира.

Прочие состязания тоже не привлекали его, но, опять же, посмотреть, как два здоровых лба умело метелят друг друга на ринге за титул чем-пиона мира, совсем другое дело. Иногда Роман смотрел по телевизору бои без правил, под настроение можно было и прыжками с гигантского трамплина развлечься, но что ему совершенно не нравилось, так это фигурное катание и синхронное плавание.

Однако размышлять на отвлеченные темы было некогда, потому что толпа принесла Романа ко входу на стадион, где милиция тщательно проверяла сумки и одежду болельщиков. Увидев это, Роман саркастически ухмыльнулся — знали бы они, кого на самом деле стоило бы проверить… И вообще, интересно, как Самоедов пронес на стадион бомбу?

Выбравшись из толпы, Роман купил у спекулянта билет и направился к турникетам. Милиционер прошелся по его одежде металлодетектором и подтолкнул в сторону контролера. Тот небрежно оторвал полбилета, и Роман наконец оказался на территории стадиона. Отойдя в сторонку, он посмотрел на часы. Было десять минут третьего. До начала матча оставалось еще пятьдесят минут.

Та-а-ак… Ну и где эта бомба?

На трибунах ее быть не может, значит — под ними.

Роман прошелся взглядом по трибунам, и ему стало тоскливо. В трибунах, опиравшихся на облупившиеся каменные колонны, было множество окон и дверей. Бомба наверняка спрятана в одном из помещений под трибунами, и попробуй угадать, в котором именно!

И еще подсказка эта дурацкая — «хочешь похудеть — спроси меня, как».

Может быть, Самоедов имел в виду какуюнибудь секцию похудения? Или фитнес-клуб? Места под трибунами было не так уж и много, но небольшой спортзал там вполне мог разместиться.

Роман закурил и, облокотившись на парапет, попытался собраться с мыслями.

Вокруг него сновали возбужденные фанаты, украшенные бело-синими шарфами, шапочками и прочими предметами туалета, выполненными с соблюдением зенитовской символики. От белосиних флажков рябило в глазах.

«Вот она, толпа, — подумал Роман, — и делай с ней что хочешь. Хочешь — они разнесут стадион, хочешь — сровняют с землей американское консульство… Только умей управлять ею, и все дела. Все эти вожди — они умели. Умели и любили. Наверняка все, что они наворотили за долгую историю человечества, было продиктовано не какими-то идеями, а именно этой жаждой повелевать толпой. А музыканты эти стадионные? Шевчук тот же, Кинчев — мы, мол, вместе!»

Покрутив головой, Роман отогнал неуместные мысли о повелителях толпы и неторопливо пошел вдоль стадиона. Большинство служебных дверей, за одной из которых находилась бомба, были закрыты. Пройдя вокруг стадиона один раз, Роман начал второй обход, надеясь натолкнуться на что-то, чего он не заметил с первого раза, и тут в его кармане ожила трубка.

Даже не глядя на дисплей, Роман наверняка знал, что это Самоедов.

Поднеся трубку к уху, он спросил:

— Ну что, интересно стало?

— А ты не умничай, — ответил Самоедов, — лучше поторопись, а то ведь, сам знаешь, мясо грузовиками вывозить будут. Осталось всего пятнадцать минут.

— Как это — пятнадцать? — удивился Роман.

Посмотрев на часы, он сказал:

— Еще только двадцать минут третьего.

— Выбрось свои часы, — посоветовал Самоедов, — и поторопись.

Он отключился, а Роман, убрав трубку в карман, торопливо перевел часы.

Как бы то ни было, а спорить с террористом бесполезно. Если он говорит: осталось пятнадцать минут, значит, так оно и есть.

В какой-то момент их короткого разговора Роману страшно захотелось сказать: а я знаю, кто ты такой, понял, Самоедов? Но, понимая, что это было бы непоправимой глупостью, Роман сдержался. Пока Самоедов думает, что Роман не знает, с кем разговаривает, имеется хоть маленький, но все-таки козырь. И этот козырь мог в какой-то момент сыграть большую роль. Роман не знал еще, что это может быть за момент и какую роль сыграет козырь, но пренебрегать им не следовало.

Почти все болельщики уже заняли места на трибунах, и вокруг стадиона было пусто. Роман торопливо пошел по второму кругу, внимательно разглядывая двери. Одна из них была открыта, и над ней имелась надпись «Комната смеха».

— Вот смеху-то будет, если я не найду бомбу… — пробормотал Роман, подходя к двери, рядом с которой сидела пенсионерка, собирающая деньги за вход. У нее на груди висела табличка — «10 рублей».

— Желаете посмеяться? — устало оживилась контролерша.

— Не до смеху, — ответил Роман и заглянул в дверь.

Внутри помещения с косым потолком царила полутьма. Хотя, скорее всего, Роману это просто показалось после яркого солнечного света. Обведя взглядом ряды кривых зеркал, он собрался было повернуться и уйти, но тут заметил краем глаза силуэт худого, как палка от швабры, субъекта, колыхавшегося в одном из зеркал на фоне ярко освещенного прямоугольника двери.

Это было его отражение.

В голове вдруг всплыла рекомендация Самоедова: «хочешь похудеть — спроси меня, как».

Роман замер на секунду, потом решительно шагнул внутрь и немедленно услышал протестующий голос контролерши:

— А деньги, молодой человек?!

Отмахнувшись, Роман подошел к кривому зеркалу, установленному в грубо сколоченной деревянной раме, и заглянул за него.

На полу стоял туго набитый чем-то инкассаторский баул.

— Вы собираетсь платить? — раздалось за спиной Романа.

— Уходите немедленно! — ответил Роман, не сводя взгляда с баула.

— Я вот щас тебе уйду! Я вот щас милицию вызову, и она тебе уйдет, — пригрозила контролерша.

Роман услышал удаляющиеся шаги и присел на корточки около баула.

Внутри баула зловеще тикало.

«Хорошо хоть с часовым механизмом, а не с радиовзрывателем…» — облегченно подумал Роман и осторожно пошевелил баул рукой.

Ничего не произошло.

А если бы и произошло, то Роман наверняка ничего бы не успел заметить.

Бах — и ты уже на небесах.

А может быть, там и часики, и радио?

От такой мысли Роману стало не по себе, и он посмотрел на часы.

Без трех минут три.

— Ну, это уже слишком! — решительно сказал он и, стиснув зубы, оторвал уве систый баул от пола.

Бомба весила килограммов пятнадцать, не меньше, поэтому на улицу Роман выскочил, перекосившись на один бок. И тут же увидел контролершу и трех ментов, которые спешили к павильону кривых зеркал. Контролерша размахивала руками, указывая на Романа, а менты, запакованные в бронежилеты, кивали, и, увидев Романа, дружно закричали:

— Стоять! Лежать! Руки в гору! Брось баул!

Один из ментов воскликнул:

— У него инкассаторский баул! Это ограбление! Стой! Лежать! Стрелять буду!

— Идиоты! — закричал Роман в ответ. — Это бомба! Сейчас всем кирдык придет!

— Нашел дураков! — крикнул мент. — А ну дай сюда, а сам — руки за голову!

На Романа были направлены сразу три ствола, поэтому он бросил баул на асфальт и, заложив руки за голову, отбежал в сторону.

— Куда! — заорал мент. — Сейчас лоб зеленкой намажу! Стоять!

Двое ментов присели над баулом, а тот, который кричал громче всех, держал Романа на мушке, оглядываясь, впрочем, на своих не к месту любопытных коллег.

Один из них взялся за замок баула, и, увидев это, Роман бросился на землю и, перекатившись, скрылся за массивным основанием высокого флагштока, на котором реял зенитовский флаг.

— Куда, бля?! Убью! — взревел мент.

Но ему не суждено было выполнить свое грозное обещание.

Над стадионом раздался громовой удар.

Он совсем не походил на тот красивый и романтичный звук взрыва, который можно услышать в любом приключенческом фильме. Просто чудовищно громкий удар, будто великан ростом с гору ударил кулаком по огромному столу. Над Романом, скрючившимся за бетонным блоком, пронесся вихрь, будто тот же великан махнул огромным веником, и, посмотрев вверх, Роман увидел плывущие по небу ошметки.

Это было все, что осталось от ментов и контролерши.

Встав, Роман посмотрел на закопченное пятно в месте взрыва и решил, что пора делать ноги. Задание Самоедова выполнено, и теперь его присутствие здесь будет совершенно лишним. Забежав под колоннаду, Роман прижался к стене, и вовремя — из-за угла выбежали менты. Но, к счастью, из дверей тоже повыскакивал всякий народ, и Роману удалось благополучно смешаться с толпой. Старательно придав лицу то же испуганное выражение, что и у остальных, он торопливо направился к выходу. Над стадионом висел непрекращающийся вопль, и Роман не мог понять, то ли футболисты так радуют болельщиков, то ли это звуки страха и паники.

Добравшись до машины, Роман сел за руль и, отъехав от стадиона на несколько кварталов, остановился. Заглушив двигатель, он закурил, потом достал телефон и, положив его на сиденье, стал ждать.

Через несколько минут телефон ожил, и на дисплее высветилась вереница нулей. Роман усмехнулся и, глядя на телефон, глубоко затянулся. Телефон звонил, но Роман не отвечал. Наконец звонков через пятнадцать он сжалился и, поднеся трубку к уху, произнес:

— Преисподняя слушает.

— Ты, козел! — в голосе Самоедова было явное облегчение. — Ты такие шуточки брось, а то они тебе дорого обойдутся! Я уже думал, что ты взлетел на воздух. А это мне совершенно не нужно, потому что… Сейчас сам поймешь. Слушай последнее задание, и поверь мне, ты наизнанку вывернешься, чтобы его выполнить.

В трубке раздались шорохи, и голос Лизы произнес:

— Ромка, найди его и убей!

Раздался звук пощечины, потом в трубке снова зашуршало, и Самоедов сказал:

— Понял? Убить меня — это тебе слабо, а вот найти придется. Тут твоя краля совершенно права. Кстати сказать, пистолетик-то у нее хоть куда, позолоченный, но только он такой тяжелый, что она его выронила, когда доставала. Значит, найдешь меня за двенадцать часов — получишь свою девку. Не найдешь — получишь ее сиськи в полиэтиленовом мешке. И на этот раз без подсказок.

Трубка умолкла, и Роман, ошарашенно уставившись на дисплей, шевелил губами, беззвучно произнося матерные слова.

— Значит, вот так решил, — произнес он вслух, — значит, так… Ну, ладно.

Набирая номер Арбуза, Роман повторял:

— Ладненько… Значит, вот так вот… Хорошо, паскуда. Найти тебя? Найдем. И убивать не будем, это ты правильно сообразил. Мы тебе лучше сделаем… Гораздо лучше.

Когда Арбуз снял трубку, Роман без приветствия спросил:

— Где твой пистолет?

— Вот и я думаю — где? — удивленно ответил Арбуз.

— Сейчас я к тебе приеду и все расскажу. Жди.

Глава 17ДОПРОС СО СТРАСТЬЮ

Лиза сидела в кресле, откинувшись на подголовник и закрыв глаза.

По ее подбородку стекала струйка крови, белая шелковая блузка была разорвана до пояса, и Самоедов с вожделением смотрел на обнаженную загорелую грудь Лизы, туго привязанной к большому офисному креслу.

— Да-а-а… Баба хоть куда…

Самоедов соскочил со стола, на котором сидел, и подошел к Лизе вплотную.

— Вот ты мне все расскажешь, потом я тебя оттарабаню во все дыры, а потом… А потом — посмотрим. Но обещаю тебе: то, что будет потом, не понравится тебе еще больше.

Он повернулся к Лизе спиной и, подойдя к столу, закурил.

Глубоко затянувшись, он снова подошел к Лизе и выпустил дым ей в лицо.

— И ведь как ты, сука, ко мне подъехала! — он усмехнулся. — А я и рад, перья распустил…

Самоедов взял стоявший у стенки стул, поставил его спинкой вперед напротив Лизы и уселся на стул верхом. Положив руки на спинку, он оперся на них подбородком и задумался.

Он хотел выяснить, что полезного Лиза может рассказать о Романе и вообще чем все это пахнет. И для этого он был готов на все, и ему было интересно узнать, что же он услышит, когда заставит эту красивую суку говорить. А в том, что он сможет развязать ей язык, он не сомневался ни секунды.

— Ну что же, — сказал Самоедов, решившись наконец начать допрос, — время пришло. Я не буду тебя ни о чем спрашивать, потому что ты сама прекрасно знаешь, что меня интересует. А для того, чтобы ты начала рассказывать об интересующих меня вещах, я сам расскажу тебе, что буду делать для того, чтобы ты стала разговорчивой.

— Дай сигарету, жаба, — сказала Лиза, презрительно глядя на Самоедова.

Он удивленно поднял брови и, улыбнувшись, заметил:

— А как же «вы», а как же «сударь» и прочее?

— Обойдешься.

— Что ж… Это упрощает дело. Пытать женщину из высшего общества, может быть, и занятно, но такую… Такую — проще. А сигарету я, конечно же, дам.

Он достал из кармана сигареты, прикурил одну и сунул в губы Лизы огоньком вперед. Лиза дернулась и отвернулась, насколько позволял скотч, обмотанный вокруг ее шеи.

— Ах, простите, ошибся! — воскликнул Самоедов, перевернул сигарету и вставил ее Лизе в рот. — Я вас не обжег?

Она презрительно посмотрела на него и глубоко затянулась.

Пока Лиза курила, пепел падал ей на ноги, и Самоедов следил за тем, как серые невесомые комочки скатывались на ее гладкие бедра, едва прикрытые и без того короткой, а теперь, после возни с привязыванием к креслу, высоко задранной белой юбкой.

Докурив сигарету до самого фильтра, Лиза выплюнула окурок, и Самоедов, проследив за тем, как он закатился под стол, сказал:

— Это тебе не идет. Впрочем, скоро тебе мало что пойдет.

И вдруг, подавшись к ней, заорал:

— Ты что, курва, о себе думаешь? Сука!

И, так же неожиданно успокоившись, усмехнулся и сказал:

— Посмотри на свои гладкие ухоженные ногти. Я вырву их плоскогубцами, и ты будешь всю оставшуюся жизнь прятать свои изящные пальчики. Это, конечно, если они успеют зажить до того, как ты превратишься в холодное гнилое мясо. А еще…

Он посмотрел на ее грудь.

— А еще я возьму кусачки и откушу твои соски. Твои прекрасные крупные и твердые соски. Как, нравится?

— Нет, не очень. А ты сам собираешься делать это? Не стошнит?

— Не стошнит. А если стошнит, то позову кое-кого из своих… сотрудников. Некоторые любят такое.

— А самому, значит, слабо, — разочарованно протянула Лиза.

— Ну и слабо, — согласился Самоедов. — Только для тебя от этого ничего не меняется. А еще… Ты знаешь, что значит — осквернить рану?

— Пока не знаю, хотя слышала это выражение.

— Так я тебе расскажу, — кивнул Самоедов и, достав сигареты, закурил. — Это когда грязный бандит всаживает тебе в бок нож, а потом, вынув его, начинает трахать тебя в эту дырку. В горяченькую и мокренькую. Сечешь?

— Ага. Так меня еще не трахали.

— Могу устроить.

— А что еще можешь, кроме этого?

— Я много чего могу. Но в первую очередь тебя будут трахать до тех пор, пока у тебя матка через рот не вылезет. Это — точно.

— Так меня тоже еще не трахали.

— Уверяю тебя, это не так приятно даже для нимфоманки. Первые несколько часов ты, может быть, еще сможешь получать удовольствие. Но потом начнется кое-что другое. А часиков через тридцать… Ну, сама увидишь.

Лиза посмотрела на Самоедова и сказала:

— Дай еще сигарету.

— Да сколько угодно! — ответил он и вставил ей в губы прикуренную сигарету, но на этот раз уже без фокусов.

Прищурившись от дыма, попавшего в глаз, Лиза задрала голову, выпустила дым в потолок и спросила:

— Хорошо. А если я расскажу тебе все, что тогда? Ты меня отпустишь?

— Не знаю. А что — ты уже готова рассказать? А как же партизанская твердость, а как же это, как его… «умираю, но не сдаюсь»?

— Ты знаешь, Самоедов, — Лиза впервые назвала его так, — все бы ничего, но вот соски… Понимаешь, я очень люблю ходить в футболке и без лифчика. И чтобы соски торчали. Понимаешь?

— Понимаю, — ответил Самоедов и уставился на ее соски, — очень даже понимаю. И одобряю.

— Но то, что я скажу, изменит твои планы, очень сильно изменит.

— О-о-о… Я слышу в твоих словах угрозу, — улыбнулся Самоедов. — Это уже интересно. Ты хоть понимаешь, что сейчас ты, как говорят злодеи в кино, в моих руках?

— Конечно, понимаю. А ты понимаешь, что в твоих руках может оказаться ядовитая змея или, например, граната с выдернутой чекой!

— Ого! Это как понимать?

— Сейчас поймешь. Ты хотел узнать все? Сейчас узнаешь. Принеси пива.

— Что-о? А устриц тебе не хочется?

— Сейчас — нет. Давай шевелись. Ты хотел разговора — ты его получишь. Считай, что ты меня уговорил. Или — испугал. Это как тебе больше нравится.

Самоедов изумленно покрутил головой, но обернулся к двери и крикнул:

— Фантомас!

Дверь открылась, и на пороге показался человек, полностью соответствовавший этому прозвищу. У него не было ни прически, ни бровей, ни ресниц, и если бы его выкрасили в зеленый цвет, он стал бы вылитым Фантомасом, но раза в два помощнее.

— Принеси пива.

Фатомас молча кивнул и ушел.

— Освободи мне руки, — потребовала Лиза.

— А больше ты ничего не хочешь? — ехидно поинтересовался Самоедов.

— Ты что — боишься меня? У тебя же тут полный дом вооруженных бандитов, а я — всего лишь слабая женщина.

— Знаем мы таких слабых женщин, — недовольно пробурчал Самоедов, но все же взял из канцелярского набора, стоявшего на офисном столе, небольшой ножичек и разрезал скотч на руках Лизы.

С треском отодрав руку от кресла, она немедленно всунула палец в ухо и стала яростно чесать его. При этом она бормотала:

— Ни хрена-то ты не понимаешь в пытках. Все тебе — щипцы, мясо, ногти… Вот китайцы — молодцы. Таракана в ухо, и все дела. А ты — мясник, вот ты кто.

Самоедов с удивлением и интересом уставился на Лизу, чувствуя, что она все-таки нравится ему. В это время за его спиной открылась дверь, и прозвучал хриплый голос Фантомаса:

— Я пиво принес.

— Поставь на стол, — сказал Самоедов, не поворачиваясь.

Фантомас поставил поднос с пивом и стаканами на стол, бросил жадный взгляд на задорно прыгавшую в такт чесательным движениям обнаженную грудь Лизы и вышел, закрыв за собой дверь.

Наконец Лиза закончила чесаться и сказала:

— Ты лопух, Самоедов. Оно чесалось уже полчаса. И через какие-нибудь десять минут я и так рассказала бы тебе все. Без всяких пыток, только за возможность почесаться. Давай наливай.

Налив пиво в стакан и протянув его Лизе, Самоедов развернул стул в нормальное положение и удобно уселся на него.

— Ну, я слушаю тебя, — сказал он и приложился к пиву.

Лиза опустошила свой стакан, деликатно рыгнула и, взглянув на Самоедова, сказала:

— А говорить-то особенно и нечего. Ты, я вижу приготовился слушать двухчасовую исповедь… Расслабся. Ничего такого не будет.

И она протянула Самоедову пустой стакан.

Он послушно наполнил его, и Лиза, сделав глоток, сказала:

— Все очень просто. Ты хочешь отомстить Роману, но он теперь знает, кто стоит за всеми его неприятностями. А у Романа отличные друзья, и друзья эти вовсе не на помойке найдены. Ты себя, наверное, крутым считаешь, так вот они покруче тебя будут. Не веришь — убедишься. Ты думал, что ты, оставаясь инкогнито, охотишься за артистиком, развлекаешься, а он, поверь мне, очень серьезный человек и, если будет нужно, убьет тебя собственными руками. Вот, собственно, и все.

Самоедов помолчал, потом на его лице отразилась решимость, и он, глядя Лизе в глаза, сказал:

— Понятно. Все понятно. Я оказался перед достойным противником… Что ж, это даже интересно.

Он с силой потер ладонями лицо и снова посмотрел на Лизу:

— Теперь ты будешь у меня в заложницах. И я не посмотрю на то, какая ты красивая да изящная, какая ты умная и какой у тебя высокий полет. Я изуродую тебя, как бог черепаху, и отпущу. И весь остаток жизни ты будешь корчиться, как раздавленная лягушка. Ты мне веришь?

И он приблизил лицо к глазам Лизы, прикоснувшись носом к ее носу.

Она увидела в его зрачках жестокость и… и страх.

— Верю, — ответила она.

— Верь, — кивнул Самоедов и отодвинулся.

Он встал, повернулся к Лизе спиной и громко позвал:

— Фантомас!

Фантомас тут же появился на пороге.

— Отвезите эту девку в Лупполово и охраняйте. Если что — можете ее трахнуть как хотите. Я скоро приеду туда сам.

Он повернулся к Лизе и закончил:

— Нравится?

— Нравится. Вы понесете меня вместе с креслом или все-таки освободите?

Самоедов хмыкнул и, взяв со стола канцелярский ножичек, разрезал скотч.

Лиза отодралась от кресла и встала. Подойдя к Самоедову, она с силой наступила высоким и острым каблуком ему на ногу и сказала:

— Это тебе за сигарету.

Самоедов сморщился от боли, но не убрал ногу.

А через минуту, глядя, как ее уводят трое здоровенных братков, он усмехнулся и пробормотал.

— А все-таки ничего бабенка у певца…

Когда Лизу увели, Самоедов уселся в то самое кресло, к которому только что была привязана Лиза, закурил тонкую коричневую сигарку и, выпустив дым в потолок, задумался.

Как же она смогла найти его?

Ответить на этот вопрос, а он был первым из тех, которые Самоедов задал привязанной к креслу девушке, она отказалась наотрез. Он не стал настаивать, но теперь снова вернулся к этому вопросу и ответа не находил.

Если бы он знал, что Таратайкин, кроме всего прочего, рассказал Лизе о том, где именно Самоедов с регулярностью человека, тщательно следящего за своим здоровьем, совершает ежедневную утреннюю пробежку…

Утром, позвонив Роману и дав ему инструкцию насчет бомбы на стадионе, Самоедов надел спортивный костюм и, спустившись по широкой лестнице пешком, кивнул консьержу и направился в Сосновку. В этом парке он бегал уже восемь лет и, будучи человеком суеверным, не отказывался от ежедневных пробежек не только из соображений спорта и здоровья, но также и от непонятно откуда возникшей уверенности в том, что у него все будет хорошо до тех пор, пока он по утрам отдает дань свежему воздуху и движению.

Подойдя к входу в парк, он увидел «Мерседес», перед открытым капотом которого в глубокой задумчивости стояла красивая темноволосая девушка в белой блузке и белой же короткой юбке. Увидев Самоедова, она с надеждой посмотрела на него и сказала:

— Может быть, вы поможете… Я совершенно ничего не понимаю.

Она растерянно развела руками, и Самоедов, расправив плечи, подошел к «Мерседесу».

Теперь, вспоминая то, как Лиза зацепила его, он только усмехался, понимая, что видел этот способ знакомства тысячу раз в комедийных и детективных фильмах, но тогда, у ворот, ведущих в Сосновку, гормоны ударили ему в голову, пробежка стала не такой уж и обязательной, и через час они с Лизой уже сидели в открытом ресторанчике, располагавшемся в той же Сосновке, и мило беседовали о пустяках.

Но еще через пятнадцать минут, когда Лиза, извинившись перед Самоедовым, удалилась, он, бросив случайный взгляд на лежавший на столе телефон, принадлежавший молодой красавице, на которую Самоедов уже имел весьма серьезные постельные виды, почувствовал, как холодная волна пробежала по его спине.

На дисплее в разделе «непринятые звонки» было написано «Роман Меньшиков».

И номер телефона, того самого, по которому полтора часа назад Самоедов давал Роману подсказку, как найти бомбу.

— Вот как… — прошептал он, — вот оно как…

Бросив взгляд в сторону небольшого двухдверного строения, в котором скрылась Лиза, он пробормотал:

— Ладно. Так будет еще интереснее.

Когда Лиза вернулась из мест общего пользования, Самоедов сказал:

— Мне только что позвонили по службе, и я должен срочно посетить одну организацию. Но это ненадолго, минут на пять, мне всего лишь нужно подписать важную бумагу, а потом мы можем продолжить наше знакомство. Кстати сказать, могу предложить вам весьма необычное развлечение. Какое именно — сюрприз. Но уверяю вас, впечатления будут незабываемые. Согласны?

— Конечно, — улыбнулась Лиза. — У меня сегодня свободный день, так что…

— Решено!

Самоедов встал и, небрежно бросив на стол тысячную купюру, посмотрел на Лизу:

— Ну что, поехали?

— Поехали, — Лиза тоже встала и, взяв со стола свой телефон, положила его в сумочку.

— Только… — Самоедов нахмурился, — давайте доедем до моей машины и пересядем в нее.

— Вы боитесь доверять свою жизнь женщине? — Лиза с усмешкой посмотрела на него.

— Нет, — Самоедов улыбнулся, — но я привык ездить быстро… И лично управлять машиной. Привычка руководителя, знаете ли.

— Согласна, — Лиза кивнула.

— Вот и хорошо.

Самоедов сделал шаг в сторону и радушно повел рукой в сторону выхода из парка, пропуская Лизу вперед.

Они быстро доехали до платной стоянки, где стояла «Фронтера» Самоедова, пересели в нее и через десять минут подъехали к невзрачному пятиэтажному дому, стоявшему на пустынной улице в ряду таких же унылых нежилых строений.

Лиза подняла бровь и, посмотрев на Самоедова, который уже взялся за ручку двери, спросила:

— Что-то не похоже, что здесь имеется какая-то организация, в которой подписывают какие-то бумаги.

Самоедов посмотрел на нее, потом оглянулся назад, в ту сторону, откуда они только что приехали, затем бросил быстрый взгляд вперед и, убедившись, что в пределах видимости никого нет, ответил:

— Точно. Так оно и есть. Вы совершенно правы. Но это место как нельзя более подходит для того, чтобы задать вам один вопрос.

— Какой же? — поинтересовалась Лиза, незаметно расстегивая сумочку, в которой лежал здоровенный позолоченный «Магнум», который она этой ночью стащила у Арбуза.

— А вот такой, — Самоедов резко подался к ней: — Зачем вы звонили сегодня утром Роману Меньшикову?

— Зачем? — Лиза прищурилась. — А вот зачем!

И она попыталась выхватить пистолет из сумочки.

Но «Магнум» зацепился мушкой за молнию, и Лиза выронила его на пол машины. Самоедов удивленно посмотрел на пистолет, потом схватил Лизу за волосы и, резко притянув ее к себе, раздельно произнес:

— Ну вот все и выяснилось. А насчет того, что тут за фирма, так я тебе отвечу. Тут моя фирма. И она очень широкого профиля. Сама увидишь.

Через десять минут Лиза сидела, примотанная к креслу широким строительным скотчем, а братки, которые давно уже служили Самоедову, но больше за страх, чем за совесть, бродили с оружием в руках по расселенному зданию, на котором все же была табличка, очень скромная и поэтому почти незаметная:

«Частное предприятие „Арнаут“.

И еще одна:

«Объект охраняется УВД».

Глава 18У НАС ДЛИННЫЕ РУКИ!

— Получается, что Лиза, желая защитить тебя, украла у меня пистолет и решила сама разобраться с Самоедовым, — произнес Арбуз. — Но случился конфуз. Самоедов оказался ловчее и скрутил ее.

— Получается так, — кивнул Роман. — Надо найти Самоедова и разобраться с ним. Но как?

— Как найти или как разобраться? — подал голос Боровик.

Они сидели в офисе Арбуза и, дружно дымя сигаретами, обсуждали события нескольких последних дней. Стеклянный стол был плотно заставлен бутылками пива — полными и уже пустыми.

— Как найти, — ответил Роман. — Как разобраться, я знаю.

Он помолчал и задумчиво произнес:

— Адольф Богданович Самоедов. Да-а-а… Это тебе не какой-нибудь бандит средней руки, разобраться с которым не представляет особенного труда. Для этого у нас Арбуз имеется. А Самоедов — это опасный профессиональный интриган, связанный старыми связями со спецслужбами и силовыми структурами. И то, что его изгнали из «Воли народа», в результате чего он лишился прежней власти, не делает мерзавца менее опасным. Связи и деньги — вот что здесь важно. И то и другое у него имеется, а тот факт, что он встал на тропу войны, имея перед собой меня в качестве врага, очень и очень неприятен. То, что Самоедов не остановится после того, как я выполню его очередное головоломное распоряжение, было очевидным. А что в конце? Логика подсказывает, что в конце будут похороны, причем на этот раз натуральные. И в самом деле, неужели Самоедов скажет: ладно, я удовлетворен, можешь жить спокойно? Смешно! Поэтому, если и будут похороны, то нужно приложить все усилия, чтобы в гробу лежал не я, а он, Самоедов. Иначе вся эта история будет не только прискорбной, но и невероятно несправедливой.

— Складно излагаешь, артист! — усмехнулся Арбуз.

— Век бы слушал! — поддержал его Боровик.

— Два идиота! — взорвался Роман. — Там Лиза сидит в плену у этого урода, а они тут паясничают!

— Ладно тебе, — Арбуз примирительно поднял ладони. — Пока ты тут кудахтал в панике, я работал головой.

— Ну и что ты наработал? — Роман налил себе пива.

— Так ведь все очень просто! — Арбуз повернулся к Боровику. — Давай-ка, дорогой товарищ бывший спец, пошевели задницей для своего друга детства.

— Пошевелить-то я пошевелю, но как именно?

— Очень просто. Самоедов, насколько я понимаю, фамилию не менял и в подполье не уходил. Далее. Он по своему внутреннему устройству человек, как бы это сказать… административный. Поэтому я отдам три, нет — даже четыре зуба за то, что у него имеется какая-то фирма. Понятное дело, ничего особенного она не производит, но официальная ширма для его маклей обязательно должна быть. Поэтому давайка, Боровичок, позвони своим шпионам — пусть они пороются в своих досье и найдут нам этого самого Самоедова.

— Конечно, позвоню, — Боровик протянул руку к телефону, — но только ты не думай, что у нас… Тьфу, черт, теперь-то уже у них. Что у них там, прямо как в ФБР, все граждане по полочкам разложены.

— Согласен, — кивнул Арбуз. — Понятное дело, каждого Васю-водопроводчика там вряд ли найдешь, но люди выдающиеся — а Самоедов всяко выделяется из общей массы — там должны быть. Так что давай звони.

Боровик снял трубку, потом посмотрел в потолок, шевеля губами, и наконец набрал номер.

Арбуз с Романом переглянулись и открыли по бутылке пива.

— Эй, а про меня что — забыли? — запротестовал Боровик.

И тут же заговорил в трубку:

— Самохина, пожалуйста. Это Боровик. А, привет, Генка! Не узнал, богатым будешь. Ну, и я тоже, конечно. Да ничего, потихоньку. Хожу в партикулярном платье, оружия не имею, за преступниками не гоняюсь. В общем — спокойная жизнь.

— Во врет-то! — шепотом вскричал Арбуз.

— Ага, — так же шепотом ответил ему Роман.

Боровик показал им кулак и продолжил:

— Ну ты мне, это… Самохина-то позови.

По-видимому, Генка пошел-таки за Самохиным, потому что Боровик зажал трубку рукой и сказал:

— Вы тут не особенно резвитесь! Я, между прочим, в очень серьезную организацию звоню.

— В ООН, что ли? — удивился Арбуз.

— В международную лигу сексуальных реформ, — ответил Боровик.

И снова, махнув на Арбуза рукой, заговорил в трубку:

— Толик, привет! Обо мне потом, лучше у меня дома и под водочку. А сейчас у меня к тебе имеется очень важное и очень срочное дело. Да, действительно важное. Найди мне все, что сможешь, о человеке по имени Адольф Богданович Самоедов. Что, известное имечко? — Боровик показал приятелям большой палец. — Ну так оно и лучше. Давай. Я подожду у телефона. Сам позвонишь? Лады.

Боровик повесил трубку и посмотрел на Романа:

— Везет тебе, Романчик-бананчик! Они там как раз по самоедовской теме что-то роют. Так что для нас главное — успеть раньше них. А поскольку у нас на все про все имеется только двенадцать часов…

— Десять с половиной, — поправил его Роман, посмотрев на часы.

— Хорошо, — кивнул Боровик, — для ровного счета — десять. В общем, мы всяко успеем раньше. А где мое пиво?

— Здесь все пиво твое, — Арбуз великодушным жестом обвел рукой стол.

— В общем, не дергаемся и ждем звонка.

— А вдруг он не позвонит? — обеспокоенно произнес Роман.

— Позвонит, — Боровик открыл бутылку пива. — Он, понимаешь ли, мой должник.

— Денег должен? — поинтересовался Арбуз.

— Дурак ты, и уши у тебя холодные. Вы, криминальные авторитеты, кроме денег, ни о чем думать не можете.

— Почему же? — Арбуз пожал плечами. — Кроме просто денег мы можем думать про много денег.

— Я ему жизнь спас, — коротко сообщил Боровик.

— А-а… Тогда понятно, — кивнул Арбуз.

Некоторое время друзья сидели, демонстративно не глядя на телефон и рассказывая друг другу бородатые анекдоты, потом Роман не выдержал и буркнул:

— Ну что он не звонит-то, этот твой, как его?…

— Толик его зовут, — ответил Боровик. — Позвонит, не беспокойся.

И словно в подтверждение его слов, телефон издал мелодичный звонок.

Боровик схватил трубку и торопливо произнес:

— Толик? Ну что?

После ответа собеседника Боровик стал озираться, и понятливый Арбуз расторопно подсунул ему бумагу и ручку.

Боровик начал записывать, и Арбуз, заглянув через его плечо, покачал головой:

— Ну и почерк! Как курица лапой…

Наконец Боровик записал все, что рассказал ему Толик, поблагодарил и повесил трубку.

— А вот интересно… — Арбуз взглянул на Боровика, — откуда он знал, куда перезванивать надо?

— Ну ты тупой! — усмехнулся Боровик. — Там, куда я звонил, все звонки регистрируются компьютером, и на экране сразу высвечивается все о том, кто звонит.

— И обо мне тоже? — прищурился Арбуз.

— А как же! — засмеялся Боровик. — Толик мне так и сказал: привет, говорит, Арбузу!

— Мне только этих приветов не хватало… — Арбуз нахмурился.

— Да ладно тебе! Ты что думаешь — кому надо, ничего о тебе не знают? Я тебя умоляю!

— Что он там сказал? — Роман нетерпеливо потянул бумагу к себе.

— Цыть! — Боровик шлепнул его по руке. — Ты моего почерка все равно не поймешь.

Он отставил бумагу на расстояние вытянутой руки и прочитал:

— Самоедов Адольф Богданович. Тысяча девятьсот… Так, год рождения нам не нужен. Прописка… Тоже ни к чему — это нужно полным идиотом быть, чтобы держать заложницу дома. Машины… Частное предприятие «Арнаут». Понятно. А вот то, что нам и нужно. Фазенда в Лупполово, зарегистрированная на другого человека. Адрес — Березовая дорога, дом два.

— Точно, — кивнул Арбуз. — Наверняка он держит Лизу там.

— А если нет? — засомневался Роман, — мы ведь тогда время потеряем.

— У тебя есть другие предложения? — Арбуз внимательно посмотрел на Романа.

— Нету…

— Значит, едем в Лупполово.

Арбуз встал, подошел к стене и нажал какуюто незаметную кнопочку.

В стене открылась ниша, и Роман с удивлением увидел за стальной плитой, имевшей цвет и фактуру стены, целую выставку огнестрельного оружия — от привычного всем «макарова» до израильского «узи» и ручных гранат.

— Вооружайтесь, чем бог послал, — голосом гостеприимного хозяина произнес Арбуз.

— Ну ты даешь! — воскликнул Боровик, поднимаясь с кресла.

— Добро должно быть с кулаками, — высокомерно ответил вор в законе Арбуз.

* * *

Въехав в Лупполово, Роман снизил скорость и, свернув к серому кирпичному бункеру с надписью «Магазин», остановился. Заглушив двигатель, он повернулся к сидевшим на заднем сиденье Арбузу и Боровику и сказал:

— Посидите пока. Я узнаю, где эта Березовая дорога.

Боровик пробурчал что-то невнятное, а Арбуз промолчал и полез в карман за сигаретами.

Выйдя из машины, Роман потянулся и подошел к двери убогого сельского супермаркета. Рядом с дверью на ящике сидел местный алкоголик в ватнике и, гордо хмуря брови, смотрел в грядущее. В одной руке он держал бутылку пива, другой — гладил собаку, положившую голову на его колени. И он, и собака — оба они были неизвестной породы и неопределенного возраста.

Из открытой двери магазина несло сложной смесью запахов, и этот замысловатый коктейль вовсе не был неприятным. В нем угадывались селедка, халва, керосин, черный хлеб, колбаса, пряники, какая-то смазка — в общем, все, что продавалось в лавке. Такое же парадоксально приятное впечатление производит порой запах навоза, прилетевший как неожиданное дополнение к деревенскому пейзажу.

Роман с удовольствием втянул носом этот знакомый с детства запах и обратился к аборигену:

— Простите, вы не скажете, где находится Березовая дорога?

Сидевший на ящике алкаш встал, держась за стеночку, качнулся несколько раз влево-вправо, потом утвердился в вертикальном положении и, отцепившись от стены, посмотрел на Романа. Собака тоже встала и тоже посмотрела на него.

— Это тебе профессорская дача нужна, что ли? — спросил он.

— Я не знаю, что там за дача, — ответил Роман. — Просто адрес. Березовая дорога, дом 2.

— А там, на Березовой, кроме этой дачи, ничего и нету, — сказал алкаш и снова уселся на ящик.

Собака села рядом и опять положила голову на его колени.

— А что тебе на этой даче нужно? — поинтересовался абориген и приложился в бутылке. — Вот сколько лет она тут торчит, а что там — никто не знает. Да туда и не попасть. Забор метра три…

— Так где она, дача эта, ты мне так и не сказал, прервал его Роман.

— Дача-то? — сказал алкаш. — А вот по этой дороге в лес, и через километр будет. Слышь, дай пару рублей, а то шланги горят, а пивом голову не обманешь.

Роман сунул ему сотню и повернулся к машине.

Когда он уселся за руль, алкаш уже протягивал свалившуюся с неба сотню продавщице. В его глазах светилась радость жизни, а собака стояла рядом с ним и виляла хвостом, зная, что ей обязательно достанется кусок колбасы.

Дорога, на которую указал алкаш, уходила в лес и была извилистой и не очень наезженной. Подумав, Роман предложил не ехать к базе на машине, а спокойно, не привлекая к себе внимания, прогуляться пешочком.

Друзья вышли из машины и направились в указанную алкашом сторону.

Войдя в лес, Роман остановился. Он подошел к толстой ели, росшей у самой дороги, приложил руку к теплому чешуйчатому стволу и с удовольствием почувствовал под ладонью мягкую каплю смолы, напоминавшую воск, стекающий со свечи. Поднеся ладонь к лицу, Роман вдохнул скипидарный аромат, и это навело его на неожиданную мысль о том, что в лес надо ходить чаще.

Поместье, принадлежавшее Самоедову и оформленное на спившегося профессора, состояло из трехэтажной дачи, сарая, кирпичного гаража и бани. Все это умещалось на площади в двадцать соток и было окружено трехметровой кирпичной стеной.

Самоедов в этот момент находился в ванной комнате на втором этаже, и две девки делали ему массаж. На самом деле массаж они делать не умели, но Самоедов не придавал этому значения, и их ласковые поглаживания доставляли ему удовольствие.

А Лиза сидела в сыром и холодном подвале среди кадок с соленьями и изобретала страшную месть.

Наконец друзья увидели впереди высокий кирпичный забор, за которым в деревянном трехэтажном тереме, построенном с типично советскими представленииями о красивой жизни, находились Самоедов и его жертва.

Не торопясь, но и не мешкая, Роман, Арбуз и Боровик направились к стене.

Арбуз, на ходу забивая в «вальтер» обойму, сказал:

— Вот ведь жаба! У него даже телекамер тут нету. Жлобяра!

— Да, — согласился с ним Роман, — жадный платит дважды.

— А как насчет охраны? — поинтересовался Боровик.

— Ну, — отозвался Арбуз, — может быть, дватри человека тут имеются. Больше — вряд ли.

Но он слегка ошибался, потому что Самоедов, при всей своей самоуверенности, жизнью очень даже дорожил. На первом этаже его дорогой избы перед телевизором сидели трое бандюков и, красуясь друг перед другом, поигрывали пистолетами. На экране Майк Тайсон отправлял на пол одного боксера за другим. Фильм назывался «Лучшие бои Майка Тайсона». Эту кассету они смотрели часто и, когда били людей, не готовых к нападению или не могущих себя защитить, старались быть похожими на знаменитого панчера.

Еще трое охранников засели в гараже и резались в секу. А в баньке третья самоедовская массажистка тайком от своего хозяина обслуживала сразу двух конкретных пацанов. Она была раздета и стояла на коленях на широкой банной скамье, а они, не забывая, что находятся при исполнении, ограничились только спущенными штанами. Оба держали в руках пистолеты и, кряхтя от удовольствия, время от времени поглядывали через полуоткрытую дверь во двор.

Боровик подставил Арбузу руки, и когда тот встал на них, легко поднял его. Арбуз осторожно заглянул во двор и, убедившись, что там никого нет, соскочил внутрь. Роман быстро последовал за ним, а потом через забор перебрался и сам Боровик.

Спрятавшись за кустами черноплодной рябины, буйно росшими вдоль ограды, друзья внимательно осматривали двор. Из баньки, стоявшей в десятке метров от того места, где они притаились, донесся стон. Они прислушались. Стон повторился, потом раздались недвусмысленные вздохи и стало понятно, что там происходит.

Арбуз, поманив за собой Романа, тихо направился к баньке. Боровику он указал на гараж, и тот, понимающе кивнув головой, обменялся выразительными взглядами с Романом. Подкравшись к баньке, Арбуз жестом приказал Роману приготовиться, затем резко распахнул дверь, и они ворвались внутрь.

Там они увидели нормальную картинку из низкопробной порнухи. Девка, стоявшая на широкой скамье раком, была занята с обоих концов. Два быка со спущенными штанами и с пистолетами в руках, стоявшие друг напротив друга, зажмурив глаза, издавали те самые страстные стоны, которые и выдали их.

Когда распахнулась дверь, это стало полной неожиданностью для находящихся в баньке, и первым звуком, прервавшим голубиные стоны братков, был дикий крик, вырвавшийся у того из бандитов, который стоял со стороны рта обслуживавшей их шлюхи. От неожиданности у нее свело челюсти, и она своими острыми мелкими зубками прикусила ему член.

Может быть, она и не откусила его до конца, но обладателю члена это все равно не понравилось и, взбесившись от боли и от ужаса, который охватил бы любого мужчину в подобной ситуации, он выстрелил ей два раза в голову. Ее челюсти судорожно сжались, и она, уже мертвая, повалилась на пол, держа в зубах невольную добычу. Бандюган, вопя не своим голосом и истекая кровью, повалился на нее.

Первым опомнился Арбуз и немедленно всадил пулю в грудь того, кто пока еще оставался полноценным мужчиной. Через секунду Роман сделал то же самое с пострадавшим от острых зубов марухи. Оба бандюка рухнули на пол рядом с мертвой шлюхой, и еще два выстрела гарантировали то, что их билеты действительны только в один конец.

Прозвучавшие в баньке выстрелы были, конечно же, слышны и в доме, и в каждом углу самоедовского поместья. Нежданный визит перестал быть тайной, и настало время открытого боя.

Как только раздался крик укушенного братка, трое находившихся в гараже бандитов побросали карты и выскочили во двор, держа в руках пистолеты. Там их встретили выстрелы резво выскочивших из баньки Арбуза и Романа. Двое бандитов рухнули на землю, а третий, увидев, что силы не равны, бросился обратно в гараж. При этом он зацепился пистолетом за дверь и выронил его. Задерживаться, чтобы подобрать оружие, было слишком опасно, и он, громко матерясь, скрылся в гараже и захлопнул за собой дверь.

В окне первого этажа со звоном вылетело стекло, и оттуда раздались выстрелы. Арбуз незамедлительно упал на землю и откатился в сторону. Боровик же избрал другой путь и, подскочив к двери гаража, ударом ноги сорвал ее с петель и ворвался внутрь, как паровоз без машиниста.

Оказавшись в гараже, он сразу отскочил в сторону и правильно сделал, потому что находившийся там бандит уже летел ему навстречу, выставив перед собой огородные вилы. Не попав в Боровика с первого раза, он развернулся и повторил попытку. Но Боровик уже был готов и встретил нападавшего как следует. Шагнув влево, он отбил направленные на него кривые и грязные зубья правой рукой и тут же пробил левой в голову. Бандит выронил вилы и поплыл. Боровик без суеты переместился в удобное положение и еще раз ударил его, но уже навылет. Голова бандита мотнулась в воздухе, как арбуз в сетке, и он оказался на полу в глубоком нокауте, выйти из которого ему было не суждено. Боровик поднял с пола вилы и всадил их бандиту в грудь. Тот немножко покорчился и скоренько сдох.

Тем временем Арбуз и Роман рванули с места, удачно пробежали через двор, не попав под выстрелы из окна, и скрылись за углом дома. Теперь они были вне прямой опасности, чего нельзя было сказать о Боровике. Он оставался в гараже, находившемся прямо напротив того окна, из которого вели огонь окруженные бандиты.

Подойдя к выломанной двери, Боровик осторожно выглянул из-за косяка, и из окна напротив сразу же раздался выстрел. Боровик тут же убрался обратно, но все же успел прикинуть расстояние до дома. Достав из кармана гранату, он выдернул чеку и, сосредоточившись и представив, где находится окно, снова высунулся, бросил туда гранату и снова спрятался. Но из окна снова успели выстрелить, и пуля продырявила Боровику ухо. Он разозлился, а через несколько секунд разозлился еще больше, потому что граната в окно не попала, а взорвалась в бочке с водой, по традиции стоявшей у крыльца под водосточной трубой.

Взрыв получился глухим, но эффектным. Двести литров дождевой воды взлетели в воздух и дали Арбузу возможность тоже бросить гранату. Она попала, куда надо, и в доме прозвучал взрыв, а затем — крики и ругательства раненых.

Воспользовавшись этим, Арбуз выскочил из-за угла, взбежал на крыльцо и, с ходу распахнув дверь, бросил внутрь дома третью гранату. Раздался взрыв, и после этого настала относительная тишина. Со второго этажа доносился женский визг и невнятные мужские ругательства. Трое бандитов, которые несколько минут назад любовались зубодробительными подвигами Тайсона, валялись на полу. Шевелился только один из них. Арбуз выстрелил три раза, и с ними было покончено.

С противоположной стороны, держа наготове пистолет, в гостиную вошел Роман.

— А где Боровик? — спросил Арбуз.

— Да здесь я, здесь, — с улицы, звякая и гремя железом, вошел ругающийся Боровик.

Он сильно хромал, и этому была серьезная причина. Странные звуки, сопровождавшие его появление в разгромленной взрывами гранат гостиной, происходили от висящего на его ноге волчьего капкана.

— Они там у него вдоль всего забора наставлены, — сказал он сквозь зубы, пока Арбуз освобождал его ногу. — Вот падла! А если дети влезут?

— Нам повезло, — сказал Арбуз, сняв наконец капкан. — Не хватало только угодить в капкан с самого начала.

— Да уж… — только и сказал Боровик, растирая поврежденную ногу.

Крики на втором этаже не прекращались.

— Пошли туда, пора кончать это дело, — сказал Арбуз и вставил в «вальтер» новую обойму. — Лизы наверняка там нет.

— Да, уж она не стала бы так визжать, — подтвердил Роман.

Они начали осторожно подниматься по лестнице.

Дверь на втором этаже, из-за которой раздавались женские крики, была полуоткрыта. Кивнув Арбузу, Боровик распахнул ее ногой и, вломившись в комнату, резко принял вправо. Роман, последовавший за ним, повернул налево.

В комнате не было никого. На диванах валялись шмотки, столик был заставлен бутылками и хрусталем, а тайваньский музыкальный центр, стоявший на комоде, гундосил какую-то попсовую песню.

Арбуз поморщился и пальнул в приемник. Аппарат замолчал, и из соседнего помещения, которое, судя по мокрым следам около двери, было ванной, раздался хриплый голос Самоедова:

— Да заткнись ты, сучка драная!

После этого прозвучала оплеуха, и сучка заткнулась, а Самоедов продолжил:

— Что, падлы, за Самоедовым пришли? Имейте в виду, у меня тут две девки, так что, если сунетесь, я их убивать начну. Я знаю, вы там сильно благородные, так что отваливайте, а то я их пришью.

Арбуз посмотрел на Романа, потом на остальных и сказал:

— Это тебе только кажется, что ты их пришьешь. Это мы сейчас пришьем твоих прошмандовок вместе с тобой. Ты лучше скажи, где Лиза.

Самоедов помолчал, а потом ответил:

— А Лиза ваша тоже здесь! И я ее первую на ленточки резать начну.

Роман посмотрел на Арбуза и отрицательно покачал головой.

Арбуз усмехнулся и кивнул.

— Лиза у тебя, говоришь? — громко сказал Роман. — Ну так пусть она за тебя попросит.

Боровик фыркнул и зажал рот рукой.

Роман облегченно улыбнулся и сказал:

— Дырку тебе от бублика, а не Лизу!

Боровик не выдержал и захохотал.

— А что вы там ржете, козлы? — злобно выкрикнул Самоедов.

— Как-то вы, Адольф Богданович, неизящно выражаетесь, — укоризненно произнес Роман. — Вроде человек культурный, в организациях разных состояли… Или вы притворялись? Ну, не хотите открывать, тогда пеняйте на себя.

Роман посмотрел на Арбуза и тихо сказал:

— Не хочется его убивать. Он мне живой нужен.

— А девок тех, что там визжат, хочется? — ответил Арбуз.

— Тогда стреляем поверху.

И все трое, отойдя подальше, открыли огонь.

От двери летели щепки, из ванной были слышны испуганные крики массажисток, мат Самоедова, звуки разбивающегося стекла и фаянса и плеск воды.

Наконец Самоедов крикнул:

— Ладно, сдаюсь!

Арбуз ударил ногой в раскуроченную дверь, и все увидели, что голый Самоедов сидит в углу за большой расколотой пополам ванной, а обе его шлюхи прижались к батарее и дрожат крупной дрожью. В общем, картинка была симпатичная.

Роман, не глядя на Самоедова, спросил:

— Где Лиза?

— В подвале. — Самоедов с ненавистью посмотрел на него. — Нужно было грохнуть тебя еще тогда, когда ты закочевряжился по зонам ехать.

Роман развел руками:

— Что поделаешь, сделанного не воротишь. А говоря попросту, поезд ушел. Так что можешь теперь грызть ногти на ногах.

Он пошел к лестнице, которая, судя по всему, вела в подвал. Спустившись до самого низа, Роман действительно оказался в просторном подвале и увидел в дальнем его углу стальную дверь, запертую на массивный засов. Подойдя к ней, он осторожно постучал.

— Тук-тук, кто в теремочке живет? — негромко спросил он.

— Открывай скорее, я в туалет хочу! — раздался оттуда радостный голос Лизы.

Когда Роман отодвинул засов, дверь распахнулась, ударив его по лбу, и мимо него вихрем пронеслась Лиза, на лице которой было написано сильнейшее нетерпение. Она скрылась за другой дверью, находившейся в противоположном углу подвала, и Роман, потирая ушибленный лоб, крикнул ей вслед:

— Поаккуратнее бы! Убьешь ведь…

Ответа не последовало.

Через некоторое время дверь в туалет отворилась, и на пороге показалась Лиза, которая вытирала мокрые руки длинной полосой бумажного полотенца.

— Ура моему спасителю! — провозгласила она и, отбросив полотенце, бросилась Роману на шею.

Обняв Лизу, Роман вдохнул запах ее волос и спросил:

— Страшно было?

— Немножко… — ответила Лиза, положив голову ему на плечо.

Потом она отстранилась и, посмотрев Роману в глаза, добавила:

— Только Самоедову было страшнее, чем мне. Надеюсь, вы его не убили?

— Нет. Но его участь будет пострашнее.

— Тогда пойдем наверх, я хочу кое-что ему сказать.

Глава 19КАЖДОМУ — СВОЕ

Как-то уж так повелось, что все влиятельные люди строят себе дома за городом, на природе. Тот, кто всю жизнь провел в деревне и по горло сыт ее унылыми прелестями, рвется в город. А тот, кому надоел асфальт, ряды каменных домов, пыль и шум, наоборот, стремятся за город и обустраиваются там в меру своих финансовых возможностей.

Партийные боссы, высокопоставленные чиновники, состоятельные предприниматели, удачливые жулики, а также криминальные авторитеты — все они, как только у них появляется достаточное количество денег, строят себе загородные виллы и живут там, наслаждаясь свежим воздухом, пением птичек и прочими пасторальными вибрациями.

Яков Михайлович Тягайло, он же Тягач, пожилой, но еще крепкий мужик, криминальный авторитет, к мнению которого прислушивался даже городской смотрящий, не был исключением из общего правила и давно уже обзавелся фазендой, поскольку любил подчеркивать свою старорежимность, которую считал признаком солидности и основательности. Он не признавал всяких там новомодных офисов и практически безвылазно сидел в своей, как он выражался, берлоге, выбираясь из нее только в случае крайней необходимости. Оттуда и делами руководил.

Берлога была под стать хозяину.

Еще в конце восьмидесятых, как только представилась легальная возможность, Тягач отхватил себе участок соток в восемьдесят в Парголове, прямо у Шуваловского парка. До Тягача там тихо бедствовал какой-то полуразвалившийся Дом культуры, который Тягач приватизировал и тут же снес под корень. Потом к участку были приплюсованы еще соток пятьдесят за счет соседей из числа местных аборигенов, страшно обрадовавшихся тому, что их переселили из старых бревенчатых домов без водопровода и канализации в отдельные двухкомнатные хрущевки где-то под Гореловом. О реальной цене своих участков аборигены, понятное дело, и не задумывались.

Обосновался Тягач в трехэтажной доминекрепости с узкими, как бойницы, окнами. Меблировка соответствовала: всюду ковры, хрустальные люстры, резные буфеты и горки из красного дерева, глубокие удобные кресла, диваны с валиками, торшеры. По стенам были развешаны сверкающие начищенной медью барометры, лосиные рога, жанровые картины художниковпередвижников. Переднюю украшало чучело медведя, заваленного когда-то лично Тягачом на охоте.

Кроме домины-крепости, на участке имелись также баня, пруд с карасями и разнообразные хозяйственные постройки, крепкие и приземистые. Излишеств не наблюдалось, разве что пара застекленных теплиц с подогревом, предназначенных для бесперебойной поставки на стол свежих и экологически чистых овощей, да тир в подвале, который правильнее было бы назвать бункером и в котором Тягач любил побаловаться на досуге стрельбой из охотничьей двустволки-вертикалки «зауэр» образца 1956 года и двадцатизарядного пистолета «маузер К-96». Никаких других видов стрелкового оружия он не признавал и относился к ним с презрением.

Двухметровый кирпичный забор с установленными по периметру камерами видеонаблюдения и с десяток неприметных охранников, по внешнему виду ничем не отличающихся от стандартных окрестных мужичков, надежно оберегали покой хозяина. Соседи из числа простых парголовских аборигенов даже не догадывались, чем на самом деле занимается Тягач, и считали его кем-то вроде среднего ранга партийного или хозяйственного руководителя советских времен на пенсии.

Тягач соседей не обижал и жил с ними в мире и согласии. Выбираясь время от времени в Шуваловский парк на прогулку, он со всеми здоровался и никому не отказывал в мелких просьбах — денежек там одолжить до получки или бабушку чью-нибудь подбросить до городского собеса. Ну, а после того, как вдруг оказались заасфальтированными и прекрасно освещенными все прилегающие к берлоге Тягача непролазные проселки и из Шуваловского парка, как по мановению волшебной палочки, исчезли наводнявшие его с незапамятных времен хулиганы, соседи окончательно прониклись безграничным уважением к Тягачу и стали называть его не иначе, как благодетелем.

Тягач короновался еще в семидесятых, имел почетный стаж в виде добрых двух десятков лет лагерей и пересылок и держал сейчас практически весь север ленинградской области — от бывшей финской границы по реке Сестре и до нынешней. Ну, а после того, как под этого кряжистого шестидесятивосьмилетнего старикана с кустистыми седыми бровями легли еще и бензоколонки нефтяного олигарха Дерибасковича, его авторитет стал вообще непререкаемым.

Одну лишь слабость имел Тягач: пригрел старенького пейсатого еврея, бывшего знаменитого карточного шулера Зиновия Исааковича Гробмана, проигравшегося в свое время до смертельной закладки.

Тягач выкупил его и сделал чем-то вроде своего секретаря.

Многие удивлялись странной прихоти серьезного человека, гадали, чем же так угодил ему вышедший в тираж шулер. Да ничем. Просто Тягач навсегда сохранил воспоминание о том, как, будучи беспризорником в тяжелые послевоенные годы, он попал в детский приемник на каком-то вокзале и после этого долго болтался по разным начальникам, пока не попал в детский дом. Неизгладимое впечатление произвела на юного беспризорника манера общения начальников с простыми смертными — только через секретаря. Вот и реализовал Яков Михайлович, как только представилась возможность, свою детскую мечту — чтобы не он звонил, а его соединяли. Похожий на суетливую мартышку Гробман пришелся как нельзя более кстати, потому что вносил в этот процесс немало оживления.

И теперь Гробман суетился в гостиной тягачевской фазенды, расставляя стулья и вообще готовясь к приему дорогих гостей, которые должны были появиться с минуты на минуту.

С одной стороны овального дубового стола были аккуратно расставлены шесть стульев с высокими спинками, обтянутыми черной кожей, бронзовые пирамидальные шляпки обивочных гвоздей на них тускло мерцали в свете подвешенной к лепному потолку лампы под оранжевым абажуром с бахромой.

На столе в этот день была скромная закуска, а именно: икорка черная, икорка красная, также рыбка белая и красная, колбаска твердая, балычок, помидорчики свежие и маринованные, грибки соленые, маринованные и фаршированные зеленью, а еще жирные черные маслины, ветчинка и буженинка, язык отварной и холодец домашний с чесночком и хреном… А также несколько бутылок с водкой, коньяком, пивом и минеральной водой.

Напротив стола, у дальней стены, стояла обычная табуретка, которая была предназначена гостю особому, хотя и совершенно не почетному. И никаких разносолов этому гостю не полагалось, потому что гость этот будет держать ответ, а потом…

Двухметровые напольные часы в углу зашипели, и гостиная наполнилась мелодичным звоном. Не успели они отзвонить, как раздался стук в дверь.

— А вот и они, — сказал Тягач и пошел лично встречать гостей.

Гостеприимно распахнув дверь, Тягач шагнул в сторону, и в гостиную начали входить люди. Первым порог перешагнул Арбуз, за ним — Боровик, потом Роман с Лизой, и, наконец, двое братков ввели затравленно озиравшегося Самоедова.

— Этого туда, — Тягач указал на табурет.

Один из братков кивнул, и Самоедова усадили на табурет.

Браток присел на корточки и приковал одну ногу Самоедова к короткой цепи, одним концом прикрепленной к вделанному в пол металлическому кольцу.

— Спасибо, дорогой, — кивнул Тягач. — Можешь идти.

Братки удалились, и Тягач, повернувшись к Арбузу, сказал:

— Ну, здравствуй, Михайло Александрович!

— Здравствуй, Яков Михалыч! — ответил Арбуз.

После этого они обнялись крест-накрест и похлопали друг друга по спине.

Отпустив Арбуза, Тягач посмотрел на Боровика и улыбнулся:

— Не думал, что буду в своем доме мента принимать, но ведь ты же у нас не простой мент, верно?

— Не простой, — ответил Боровик без улыбки.

— Строг, строг… Но это ничего. Сегодня мы на одной стороне.

Тягач протянул Боровику руку, и они обменялись крепким рукопожатием.

— А вот и певец наш! — Тягач пожал руку Роману. — И девушка его. И где вы, артисты, таких красавиц берете?

Тягач слегка склонился и поцеловал Лизе руку.

— А вот станьте артистом, Яков Михайлович, — засмеялся Роман, — и тогда у вас таких красавиц будет миллион до неба.

— Миллион до неба, говоришь? — усмехнулся Тягач, неохотно отпуская руку Лизы. — Мне столько не надо. Мне бы одну, да скромную и честную… Да только где ж ее взять!

На Самоедова, сидевшего у стены, внимания обращали не больше, чем на собаку. Будто его и не было в гостиной. Словно он был вещью. Чувствуя это, Самоедов понимал, что для него дело поворачивается очень неприятной и мрачной стороной. Но поделать он ничего не мог, поэтому просто сидел и наблюдал, как приветствуют друг друга эти такие разные, но в одном совершенно одинаковые люди. А одинаковость их состояла в том, что они были свободны и могли распоряжаться собой. Кроме того, Самоедов смутно понимал, что их жизнь будет продолжаться столько, сколько отпустит судьба, а его, Самоедова, существование ограничено их волей.

С приветствиями было покончено, и Тягач, широко поведя рукой в сторону стола, сказал:

— Прошу присаживаться. — Повернувшись к Лизе, он понизил голос: — У нас не принято говорить «садиться».

— Я знаю, — улыбнулась Лиза, опускаясь на стул.

— А у тебя правильная девушка, Роман! — одобрительно произнес Тягач.

— Конечно, правильная, — согласился с ним Роман. — А если бы вы знали о некоторых ее подвигах…

— Смерти хочешь? — Лиза сдвинула брови.

— Из твоих рук приму что угодно, — ответил Роман.

Наконец все расселись, и Тягач, посмотрев на пустой стул, хлопнул себя по лбу и сказал:

— Ах я, старый дурак, совсем памяти не стало!

Он повернулся к двери и зычно воззвал:

— Зяма!

Дверь тут же приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась лысоватая голова с внушительными пейсами:

— Звали, Яков Михайлович?

— Давай, заходи-садись. Без тебя не начнем.

Зяма бесшумно прошмыгнул к своему стулу и осторожно уселся на него, а Тягач, похлопав его по щуплому плечу здоровенной лапой, сказал:

— Прошу любить и жаловать: Зиновий Исаакович Гробман. Мой секретарь и… советник.

— В Италии эта должность называется «консильори», — заметила Лиза, с любопытством разглядывая пожилого Зяму.

— Да?… — Тягач поднял брови.

— Да, — кивнула Лиза. — А вы, я так понимаю, — дон.

— Дон… Ишь ты! — Тягач густо хохотнул. — Ну, у нас тут не «Коза ностра», так что…

Он посмотрел на Самоедова и сказал:

— Однако давайте переходить к делу.

— Давайте, — согласился с ним Роман. — Мне, честно говоря, совершенно не доставляет удовольствия видеть перед собой этого… человека.

— Ну, тогда тебе и слово, — рассудительно произнес Тягач. — А водочки выпьешь?

— А выпью, — кивнул Роман.

— Ну так наливай. И без тостов. Каждый сам себе. А тосты будут, когда с этим закончим.

И Тягач презрительно кивнул в сторону съежившегося на табуретке Самоедова.

Налив себе водки, а Лизе коньяку, Роман хлопнул стопочку, закусил соленым огурчиком, закурил и, поудобнее устроившись на стуле, сказал:

— Ну вот. Мы видим перед собой человека, принимавшего наиболее деятельное участие в организации проблем как для уважаемого общества, — Роман слегка поклонился в сторону Арбуза, Тягача и Гробмана, — так и для меня лично. А также и для моей любимой женщины и моего друга детства Сани Боровика.

Стряхнув пепел в мраморную пепельницу, Роман продолжил:

— И сегодня мы будем его судить. Слышь, ты, урод, это к тебе относится!

Самоедов, смотревший в сторону, повернул голову к Роману.

— Вот так. Смотри на меня. Мы знаем почти все о произошедших за последние полгода событиях, но я позволю себе напомнить о них. Итак, начнем сначала. Была такая организация —

«Воля народа». Может быть, она и сейчас существует, но это не важно. Организация эта — неофициальная, я бы даже сказал — подпольная. Тайная. Я не буду расписывать их цели, но на некоторых из них все же считаю нужным остановиться. Когда я был гостем на известном собрании, то говорил кое-что о том, что приготовили люди из «Воли народа» для зэков, сидящих на зонах и в тюрьмах России. А сейчас расскажу кое-какие подробности. Они решили уничтожить всех, сидящих за решеткой. Это, между прочим, почти полтора миллиона человек. И решение это они приняли вовсе не из соображений борьбы с преступностью и не в целях искоренения криминала. Это было бы полбеды. Ими двигала обычная жаба. Просто эта операция позволила бы им воспользоваться дыркой в бюджете и хапнуть зэковские деньги за целый год. Представляете?

— Ах ты, пидар! — Тягач приподнялся со стула, и Самоедов втянул голову в плечи.

— Подождите, Яков Михайлович, — успокоил его Роман, — это еще не все.

Тягач опустился на стул, буравя Самоедова взглядом, а Роман, налив себе еще водки, сказал:

— А для этого им обязательно был нужен я. Зачем именно — сказать не могу. Не имею права. Это слишком опасно. Но ради того, чтобы заставить меня выполнить их задание — причем я должен был выполнить его втемную, то есть сам бы я не знал, что делаю, — они подставили меня сначала под кражу винчестера…

— Какого еще винчестера? — нахмурился Тягач. — Ствола, что ли?

— Нет, — Роман улыбнулся, — ну, в общем, компьютера, на котором был записан мой альбом, стоимостью в несколько миллионов долларов. А когда из этого ничего не вышло, они попытались убить моего друга Саню Боровика и опять же подставить меня под это дело. А еще они хотели отправить по тюрьмам и зонам поезд с бациллами чумы под видом прививок от туберкулеза. И во главе всех этих, с позволения сказать, операций стоял именно этот человек. Потом его за неудачное выполнение заданий поперли из «Воли народа», но не грохнули, как у них принято, а оставили в живых. И он начал мстить мне. Сначала его люди убили экспедитора и водителя трейлера, на котором из Москвы перевозился тираж моих дисков. Диски забрали себе и продали. Между прочим, лично я на этом потерял шесть с половиной миллионов долларов. Потом — взрыв в клубе «Бешеные яйца». Потом взрыв на стадионе «Петровский».

— Так это он, гаденыш? — Тягач сузил глаза. — А я как раз в тот день футбол смотрел…

— Он, — кивнул Роман. — Кроме все прочего…

Роман собирался сказать о похищении дочки Арбуза, но, посмотрев на него, увидел, что тот отрицательно покачал головой.

— Кроме всего прочего, он похитил Лизу. В общем… Что скажешь, урод?

Все посмотрели на Самоедова, и он, ответив взглядом, полным страха и ненависти, пробурчал:

— А что тут говорить…

— Вот и я так думаю, — кивнул Роман, — говорить тут нечего. Тебя нужно просто грохнуть.

— Точно, — поддержал его Арбуз, — пристрелить и все тут.

— А может быть… — Боровик задумчиво потеребил подбородок, — может быть, передать его куда следует? И тогда с этой «Волей народа» тоже можно будет разобраться.

— Наивный ты, — Роман глубоко вздохнул, — ну такой наивный, что прямо хочется тебя идиотом назвать. Забыл, где живешь? А кроме того, если всплывет некоторая информация, то плохо будет всем.

— Правильно, — сказал Тягач. — А может, ему эту самую чуму привить? Чтобы почувствовал на собственной шкуре?

— Ну и где ты его, чумного, будешь держать? — усмехнулся Арбуз. — В спальне своей, что ли?

— Зачем в спальне? В сарае.

— Ага, — саркастически кивнул Арбуз, — а потом на твою фазенду, как на гнездо чумной заразы, навалятся все бактериологические службы города. Вот весело будет!

— Я знаю, что с ним нужно делать, — подал вдруг голос Зяма Гробман.

Все повернулись к нему, но Зяма, смутившись, сказал:

— Я потом скажу, не при девушке. А к сказанному уважаемым Романом… э-э-э…

— Просто Романом.

— Хорошо. Просто Романом. Я добавлю, что я таки вспомнил кое-что. Получается так, что этот Самоедов, как представитель «Воли народа», причастен к осквернению могил на еврейском кладбище. И теперь у меня к нему свой счет.

— Вот, шняга ты конская, — Тягач повернулся к Самоедову, — даже у Зямы к тебе претензии имеются. И претензии не маленькие. Так что…

— Тебе, Самоедов, смерть, — подытожил Арбуз. — А какая именно — выпало решать уважаемому Зиновию Исааковичу.

— И здесь жиды успели… — прошипел Самоедов.

— Ага, — кивнул Роман, — именно так. Это чтобы тебе приятнее было. А еще могу моего Шапиру позвать. Хочешь?

Самоедов дернул головой и отвернулся.

Посмотрев на него, Тягач слегка пристукнул по столу массивными ладонями и сказал:

— Значит, решено.

Он встал, подошел к окну и, открыв его, приказал:

— Уведите его.

— Хорошо, Яков Михайлович, — донеслось с улицы.

Открыв окно пошире, Тягач брезгливо потянул носом и сказал:

— Пущай проветрится после этого…

Он кивнул в сторону угрюмо понурившегося Самоедова и сел на свое место.

В гостиную вошли те же двое братков, отцепили Самоедова от кольца в полу и вывели его вон. Когда за ними закрылась дверь, Тягач оживился и провозгласил:

— А теперь, когда дела сделаны, можно и за свиданьице выпить. Лександрыч, — он посмотрел на Арбуза, — поухаживай за гостями. А я тут пока кое-что… По-своему, по-стариковски…

Он подошел к стоявшему в углу антикварному, красного дерева, граммофону с огромной зеленой трубой, накрутил его ручку, поколдовал над иглой, раздалось шипение, а затем по гостиной, выливаясь через широко открытое окно на улицу, поплыли звуки старинного романса:

«Я встретил вас, и все былое…»

В этот момент Тягач неожиданно стал похож на Папанова из «Бриллиантовой руки», и Лиза, фыркнув, спрятала улыбку в носовом платке, который торопливо поднесла к лицу. Тягач взглянул на нее и снисходительно усмехнулся:

— Погоди, красотка, доживешь до моего, тоже романсы слушать будешь. А то что это сейчас — дрын-брын, и ни хрена не поймешь!

* * *

Самоедов лежал, туго обмотанный широким скотчем, за кучей строительного мусора и с ужасом пытался понять, что с ним происходит. Одна его нога была привязана к толстому ржавому крюку, торчавшему из большого бетонного блока, а веревка, привязанная к другой ноге, уходила куда-то за пределы видимости.

Глядя в голубое небо, по которому медленно плыли мелкие облачка, Самоедов прислушивался к доносившимся до него звукам, говорившим о том, что он находится на территории какой-то стройки. Братки, которые привезли его сюда в уже упакованном виде, тщательно привязали к его ногам два куска альпинистского шнура, прикрепили один конец к бетонной чушке весом никак не меньше тонны, другой утащили куда-то за мусорный бак и исчезли. Уходя, один из них зловеще подмигнул Самоедову, и его сердце сжалось.

Он лежал уже почти час, и ничего не происходило. И вот, когда в его темноватой испуганной душе уже начала зарождаться надежда на то, что сейчас его обнаружит какой-нибудь работяга, который, естественно, спасет его, из-за мусорного кургана послышался хриплый голос:

— Да пошел он на хрен! Мне за рейсы платят, а не за простой. Если ему надо, то пусть обращается к начальнику колонны!

После этого заскрежетал стартер и завелся двигатель грузовика.

Несколько раз дав газу, водитель тронул грузовик с места, и Самоедов с ужасом заметил, что длинная веревка, привязанная к его левой ноге и лежавшая на земле несколькими свободными петлями, стала натягиваться. Он мгновенно все понял и, извиваясь всем телом, попытался закричать, но скотч, обматывавший его лицо, держался крепко.

Гриня Быков, водитель грузовика, увозящего со стройки мусор, прождал два с половиной часа, но его так и не загрузили. Поэтому он послал всех во все возможные места и решил вернуться на базу. А там раскатать со слесарями бутылочку, да не одну, водки, вызвать проституток, специализировавшихся на автомобильной отрасли, и оттянуться по полной.

Забравшись в кабину, он с грохотом захлопнул дверь, выплюнул на улицу окурок беломорины, завел двигатель и тронулся с места. Проехав несколько метров и оказавшись на прямом участке раздолбанной дороги, ведущей к выезду со стройплощадки, Гриня дал газу и, подпрыгивая на сиденье, пробормотал:

— А хрен вам всем в глотку! Щас пару пузырей, и годится…

Вдруг он услышал крики, причем кричали сразу несколько человек:

— Стой! Стой, бля! Да стой же, тебе говорят!

Подумав, что наехал на кого-нибудь, Гриня резко нажал на тормоз, и грузовик, подпрыгнув, остановился. Высунувшись в окно аж по пояс, Гриня хрипло поинтересовался:

— Ну чо вы орете, блин?!

— А ты выйди да посмотри, — ответил работяга в облезлой женской шляпке.

— Ну и выйду!

Выпрыгнув из кабины, Гриня зашел за грузовик и посмотрел.

Сначала он ничего не понял, а потом до него дошло, что к буксировочному крюку на длинной веревке привязана оторванная человеческая нога, из которой в месте отрыва густо сочилась кровь. Оторвана она была, судя по всему, по самый пах. А раз из нее сочилась кровь, то, значит, где-то недалеко должно было быть и остальное.

— Ни хрена себе! — удивился Гриня.

И пошел вместе с остальными работягами искать туловище, принадлежавшее этой ноге. За кучей строительного мусора обнаружился замотанный скотчем и привязанный к бетонному блоку труп человека, одетого в приличный административный костюм. У него не хватало одной ноги, а кровь, вылившаяся из него через разорванную бедренную артерию, стояла темной лужей, поблескивающей на солнце.

— Это мафия, — авторитетно заявил сварщик Костя, — и к бабке не ходи.

— Мафия в Италии, — ответил Гриня, — а тут простые бандюганы. И что теперь?

— А что? — каменщик Володя пожал плечами. — Зови прораба, вот что.

ЭПИЛОГ