Пушкин и его современники — страница 68 из 101

...праведник изнеможденный,

На казнь неправдой осужденный... [39]

Но это объясняется тем, что в 1823 г. для Пушкина еще был жив облик Кюхельбекера-элегика; еще только шел разговор о новом "грибоедовском" направлении поэзии, казавшемся старым друзьям скоропреходящим увлечением. Разговор шел не о враждебных жанрах - они еще не выяснились, - а о самом направлении поэзии. Ленский - элегик и остается им на всем протяжении поэмы. В IV главе он даже дает повод к прямой защите элегия, прямой полемике против статьи Кюхельбекера 1824 г. "О направлении поэзии" (строфы XXXII-XXXIII):

Но тише! Слышишь? Критик строгий

Повелевает сбросить нам

Элегии венок убогий...

В следующей строфе XXXIV, впрочем, иронически указывается:

Поклонник славы и свободы, В волненьи бурных дум своих, Владимир и писал бы оды, Да Ольга не читала их.

Мне приходилось отмечать, [40] что в "стихах Ленского" нашло пародическое отражение несколько явлений одного круга, что здесь и воспоминание о двух стихах Рылеева ("Богдан Хмельницкий"), особо запомнившихся ему:

Куда лишь в полдень проникал,

Скользя по водам, луч денницы [41]

(сравнить:

Блеснет заутра луч денницы

И заиграет яркий день;),

что припомнилось здесь и послание Кюхельбекера по поводу "Кавказского пленника":

И не далек быть может час,

Когда при черном входе гроба

Иссякнет нашей жизни ключ,

Когда погаснет свет денницы,

Крылатый бледный блеск зарницы,

В осеннем небе хладный луч.

Кстати, это послание, полученное Пушкиным во время написания I главы, при всей иронии адресата отразилось еще и на строфе XLV главы I "Евгения Онегина":

Страстей игру мы знали оба; Томила жизнь обоих нас; В обоих сердца жар угас; Обоих ожидала злоба Слепой Фортуны и людей.

Сравнить "Послание" Кюхельбекера, обращение к Пушкину: Одной постигнуты судьбою, Мы оба бросили тот свет Где мы равно терзались оба, Где клевета, любовь и злоба Разлучили обоих нас...

Есть общее со "стихами Ленского" также и в стихотворении Кюхельбекера "Пробуждение" ("Соревнователь просвещения и благотворения", 1820, № 2, стр. 197):

...Что несешь мне, день грядущий?

Отцвели мои цветы;

Слышу голое вас зовущий,

Вас, души моей мечты!

...Но не ты ль, любовь святая,

Мне хранителем дана!

Так лети ж, мечта златая,

Увядай, моя весна!

12

В Ленском не только затронут круг литературных вопросов. В чертах геpоя, в главном сюжетном пункте, катастрофе - дуэли - можно проследить конкретные черты: а главное - в романе отчетливо указан путь, по которому должен был пойти высокий поэт. Из конкретных черт можно указать фразу Ленского:

- Я модный свет ваш ненавижу;

Милее мне домашний круг...

В ряде ранних стихотворений Кюхельбекера ("К домоседу", "Как счастлив ты, мой юный, милый друг" [42] и др.) - нападки на "свет" и противопоставление ему тихого сельского уединения. Такова и обширная выписка из Вейсса в "Словаре" - "Картина многих семейств большого света".

Сюжетная катастрофа - дуэль, - как известно. вызвала упреки современной критики в немотивированности; ср. "Московский вестник": "Вызов Ленского называют несообразностью. Il n'est pas du tout motivй, * все кричат в один голос. Взбалмошный Онегин, на месте Ленского, мог вызвать своего противника на дуэль, а Ленский - никак" ("Московский вестник", 1828, ч. VII, № 4). То же - во враждебной критике "Атенея". [43]

Таким образом, характеристика Ленского:

Дух пылкий и довольно странный

и его обидчивость в начале III главы оказались недостаточно сильными мотивировками внезапной дуэли.

По-видимому, ее мотивировали портретные черты прототипа, оставшиеся вне поэмы.

Первым, указавшим на портретность дуэли Онегина и Ленского, был Л. Поливанов: "Вспыльчивость Кюхельбекера, который и в лицее порою выходил из себя от товарищеских шуток над ним, не чужда и Ленскому... К довершению сходства - самому Пушкину суждено было драться на дуэли с этим другом своего детства - и первый вызвал Кюхельбекер". **

* Он ничем не обоснован (франц.).

** А. С. Пушкин. Соч., изд. Л. Поливановым, т. IV, стр. 47.

Вспыльчивость, обидчивость и "бреттерство" Кюхельбекера были анекдотическими.

Дуэль по недостаточным причинам, "из вздора" прочно ассоциировалась в период до ссылки Пушкина с именем Кюхельбекера. По рассказу Ольги Сергеевны Павлищевой, Корф, вызванный Пушкиным за то, что побил его камердинера, ответил ему: "Je n'accepte pas votre dйfi pour une bagatelle semblable, non par ce que vous кtes Pouchkine, mais par ce que je ne suis pas Kuchelbecker". *

Есть еще более показательное свидетельство того же Павлищева: "Обидчивость Кюхельбекера порой, в самом деле, была невыносима... Так, например, рассердился он на мою мать за то, что она на танцевальном вечере у Трубецких выбрала в котильон не его, а Дельвига; в другой же раз на приятельской пирушке у П. А. Катенина Кюхельбекер тоже вломился в амбицию против хозяина, когда Катенин, без всякой задней мысли, налил ему бокал не первому, а четвертому или пятому из гостей". ** Случай с сестрой Пушкину был, без всякого сомнения, известен - а он почти сполна совпадает с причиною дуэли Онегина и Ленского в романе. Если вспомнить, что писание II главы (первое появление Ленского) совпало с ссорой между Пушкиным и Кюхельбекером, которая должна была обновить память о старой дуэли, станет ясно, что

...приятель молодой,

Нескромным взглядом, иль ответом,

Или безделицей иной

Вас оскорбивший за бутылкой,

Иль даже сам, в досаде пылкой

Вас гордо вызвавший на бой

(гл. VI, строфа XXXIV)

* "Я не принимаю вашего вызова из-за подобного пустяка не потому, что вы Пушкин, а потому, что я не Кюхельбекер" (франц.). Л. Павлищев. Из семейной хроники. Воспоминания об А. С. Пушкине. М., 1890, стр. 33.

** Л. Равлищев. Из семейной хроники. Воспоминания об А. С. Пушкине, стр. 32.

- имеет прототипом Кюхельбекера, в гораздо более близкого портретной степени, чем это можно сказать, например, по поводу прототипности для Зарецкого Федора Толстого (прототипность же Толстого для Зарецкого засвидетельствована самим Пушкиным). [44] Любопытно, что дуэль Ленского обросла в романе воспоминаниями лицейского периода и даже воспоминаниями о лицейских друзьях; так, Ленский читает свои предсмертные стихи

...вслух, в лирическом жару,

Как Дельвиг пьяный на пиру.

К XXXIV строфе VI главы сохранились черновые наброски двух строф, причем центральный эпизод относится к войне 1812 -1814 гг., т. е. опять-таки к лицейским годам:

В сражены] [смелым] быть похвально, Но кто не смел в наш храбрый век? Всё дерзко бьется, лжет нахально; Герой, будь прежде человек. Чувствительность бывала в моде И в нашей северной природе. Когда горящая картечь Главу сорвет у друга с плеч, Плачь, воин, не стыдись, плачь вольно...

И т. д.

*

Но плакать и без раны можно

О друге, если был он мил.

Нас не дразнил неосторожно

И нашим прихотям служил.

Но если жница роковая.

Окровавленная, слепая,

В огне, в дыму - в глазах отца

Сразит залетного птенца!

О страх, о горькое мгновенье,

О... когда твой сын

Упал, сражен, и ты один.

[Забыл ты славу] и сраженье

И предал славе ты чужой

Успех, ободренный тобой. *[45]

* А. С. Пушкин. Евгений Онегин. Соч., под ред. В. В. Томашевского, т. IV. ГИХЛ, 1932, стр. 287, 288.

Сын, погибающий в виду отца, - это конечно сын П. А. Строганова, знаменитого "русского якобинца". 23 февраля 1814 г., командуя дивизией и участвуя в битве под Креоном, он получил известие о гибели единственного сына Александра, которому ядром оторвало голову, и сдал команду. Отличился при этом враг Пушкина граф Воронцов, которому всецело приписывали "славу Краона".

Таким образом, предлагаю читать конец строфы:

О страх, о горькое мгновенье,

О [Строганов], когда твой сын

Упал, сражен, и ты один...

И т. д.

П. А. Строганов умер 10 июня 1817 г. - назавтра после окончания Пушкиным и Кюхельбекером лицея, и его похороны могли запомниться Пушкину. Так лицейские воспоминания окружают дуэль Онегина и Ленского.

Путь высокого поэта вел к деятельности литератора-декабриста; а этот путь - к победе или поражению. Поражение могло быть открытым - ссылкой, казнью; могло быть глухим - сельским уединением "охладевших".

Таков смысл строф XXXVII-XXXIX главы шестой ("Быть может, он для блага мира" и т. д.). В 1827 г., когда эти строфы писались, были уже ясны оба эти выхода. Такова неполная XXXVIII строфа, не вошедшая в текст поэмы:

Исполни жизнь свою отравой,

Не сделав многого добра.

Увы, он мог бессмертной славой

Газет наполнить нумера.

Уча людей, мороча братий,

При громе плесков иль проклятий

Он совершить мог грозный путь,

Дабы в последний раз дохнуть

В виду торжественных трофеев,

Как наш Кутузов иль Нельсон,

Иль в ссылке, как Наполеон.

Иль быть повешен как Рылеев. [46]

Это - вовсе не безразличные, абстрактные возможности, открывавшиеся перед "поэтом вообще", - это сугубо конкретный разговор о высоком поэте, о политической журналистике, о политической деятельности, которая могла бы ему предстоять в случае победы декабрьского движения.