В половине девятого раздавался звонок к ужину. После ужина до 10 часов – рекреация, то есть отдых. В 10 – вечерняя молитва, сон. В коридоре на ночь ставились ночники во всех арках. Дежурный дядька мерными шагами ходил по коридору.
Обед состоял из трех блюд (по праздникам из четырех). За ужином подавалось два.
Кормили лицеистов очень хорошо. При утреннем чае всегда подавалась крупитчатая белая булка, за вечерним – полбулки. В столовой по понедельникам выставлялось меню на всю неделю. Тут совершалась мена порциями по вкусу. Сначала даже давали по полстакана портера за обедом, но потом сочли это излишним и заменили английское темное пиво отечественным квасом и чистой водой.
Носили лицеисты форменную одежду.
Первоначально форма состояла из двубортного синего сюртука или легкой куртки с красным воротником и оторочкой, синего суконного жилета и прямых длинных брюк.
Для парадных случаев служил мундир с красными обшлагами и воротником, украшенный золотыми (для старшего возраста) или серебряными (для младшего) петлицами. Под него надевали белый пикейный жилет и щеголеватые белые панталоны с ботфортами.
Зимой лицеисты носили шинели серого сукна с красной отделкой и синюю фуражку с лакированным козырьком.
Кроме того, по обычаю того времени, предусмотрены были ночные чепчики, бумажные колпаки, варежки, полусапожки, башмаки, калоши.
Но с началом войны 1812 года на одежде пришлось экономить, и вместо красивых синих сюртуков лицеистам стали выдавать скучные серые, почти такие же, как у малолетних придворных певчих. Жаловались юноши и на то, что казенное платье часто плохо сидело. К тому же шилось оно долгие сроки и успевало износиться. Те из лицеистов, кому позволяли средства, заказывали свое платье. Ну а те, кто был победнее, вынуждены были латать прохудившуюся одежду.
Пушкин как ученик
Пушкин поразил всех товарищей ранним развитием, обширным умом и в то же время раздражительностью и необузданностью. Даже его ближайшие друзья признавали, что общаться с ним временами было тяжело. Он был неловок и очень неровен в обращении: то шумливо весел, то грустен, то робок, то дерзок, то добродушен, то вспыльчив и легкомыслен. Замечали, что он то расшалится без удержу, то вдруг задумается и сидит неподвижно. Периоды словоохотливости и остроумия сменялись меланхолией и долгим молчанием. Из-за своего неровного вспыльчивого характера и злого языка Пушкин легко наживал себе врагов.
Красавцем он не был: небольшого роста, но довольно крепкий по сложению, широкоплечий, худощавый, темноволосый и очень курчавый, у него были светло-голубые глаза, высокий лоб и толстые губы.
Учился Пушкин очень небрежно и только благодаря хорошей памяти смог сдать хорошо большинство экзаменов за исключением математики и немецкого языка.
Учителя математики вздыхали, понимая, что дарования Пушкина лежат в другой области.
Как-то раз вызвал его профессор к доске и задал алгебраическую задачу. Пушкин долго переминался с ноги на ногу и все писал молча какие-то формулы.
Учитель спросил его наконец:
– Что ж вышло? Чему равняется икс?
Пушкин, смущенно улыбаясь, ответил:
– Нулю!
Хорошо! У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи. [11]
К длительной прилежной работе Александр был неспособен: в нем было мало постоянства и твердости. При остром уме он совершенно не понимал логику, в чем сам признавался. А вот французским Александр владел отменно, за что даже получил у одноклассников прозвище «француз»!
До нас дошли официальные характеристики, данные юному Александру Сергеевичу его учителями и наставниками:
«Пушкин (Александр), 13 лет. Имеет более блистательные, нежели основательные дарования, более пылкий и тонкий, нежели глубокий ум. Прилежание его к чтению посредственно, ибо трудолюбие не сделалось еще его добродетелью… Знания его вообще поверхностны, хотя начинает несколько привыкать к основательному размышлению. Самолюбие вместе с честолюбием, делающее его иногда застенчивым, чувствительность с сердцем, жаркие порывы вспыльчивости, легкомысленность и особенная словоохотливость с остроумием ему свойственны. Между тем приметно в нем и добродушие, познавая свои слабости, он охотно принимает советы с некоторым успехом. Его словоохотливость и остроумие восприняли новый и лучший вид с счастливой переменой образа его мыслей, но в характере его вообще мало постоянства и твердости»[12]. «А. Пушкин. Легкомыслен, ветрен, неопрятен, нерадив, впрочем, добродушен, усерден, учтив, имеет особенную страсть к поэзии»[13].
Развлечения лицеистов
Скучать лицеистам не приходилось!
На квартире гувернера Чирикова проходили литературные собрания. Участники по очереди рассказывали повесть: начинает один, другие продолжают. Лучшим рассказчиком считался, однако, не Пушкин, а Антон Дельвиг, впоследствии тоже ставший неплохим поэтом[14].
Бывали и балы! Несмотря на природную музыкальность, Пушкин не был хорошим танцором: мешал африканский темперамент. Современники подсмеивались над его «женолюбием», наблюдая, как от одного прикосновения к руке танцующей он краснел, пыхтел и сопел, как ретивый конь среди молодого табуна.
Именно в лицее Пушкин начал писать первые стихи на русском языке. Это были посвящения друзьям-лицеистам, а также случайно встреченным им хорошеньким женщинам: крепостной актрисе Наталье или же сестрам своих товарищей. Конечно, как любой подросток, Пушкин писал и фривольные эротические стихотворения: «Монах», «Тень Баркова«… Некоторые он потом уничтожил сам, другие же успели разойтись в списках.
Шалости и наказания
Пушкин желал во всем быть первым, но никому не завидовал. Он вообще начисто был лишен этого крайне неприятного качества и всегда радовался успехам друзей. Он постоянно и деятельно участвовал во всех лицейских журналах, импровизировал, на ходу сочиняя песни, наподобие народных, строчил на всех эпиграммы. Привезя с собой из Москвы огромный запас французской литературы, начал свой творческий путь с того, что писал стихотворения на привычном ему французском, а затем переводил их на русский.
Стихотворчество в начале XIX века считалось непременным умением каждого образованного человека. Многие лицеисты писали стихи: Яковлев – басни, Илличевский – эпиграммы, Дельвиг – подражания древним грекам. Над стихами Вильгельма Кюхельбекера Пушкин часто подсмеивался, иногда переходя грань. Порой Пушкин неуместными шутками, неловкими колкостями сам ставил себя в затруднительное положение, не умея потом из него выйти. Так, однажды осенью 1814 года он читал друзьям стихотворение «Пирующие студенты». В то время Пушкин хворал и находился в лазарете. Друзья собрались у него в палате, началось чтение: «Друзья! Досужный час настал, / Все тихо, все в покое…»
Все слушали с восхищением, особенно был увлечен Кюхельбекер. И вот дело дошло до последней строфы: «Писатель! За свои грехи / Ты с виду всех трезвее: / Вильгельм, прочти свои стихи, / Чтоб мне заснуть скорее!»
И все расхохотались. Но в тот раз добряк Кюхля простил друга. [15].
А вот потом, уже после окончания Лицея, дело между друзьями все же дошло до дуэли. Это случилось из-за эпиграммы «За ужином объелся я. Да Яков запер дверь оплошно, так было мне, мои друзья, и кюхельбекерно, и тошно».
Про эту дуэль рассказывают много разного: кто говорит, что друзья зарядили пистолеты не настоящими пулями, а клюквой, поэтому обошлось без жертв. Другие же утверждают, что пока Кюхельбекер целился, Пушкин вдруг крикнул своему секунданту, а им был Антон Дельвиг: «Стань на мое место. Тут безопаснее». Пистолет дрогнул, и пуля пробила фуражку на голове Дельвига. Ну а Пушкин кинул свой пистолет прочь и, желая обнять товарища, кинулся к Кюхле со словами: «Я в тебя стрелять не буду». Друзья помирились.
Высмеивал Пушкин и других лицеистов.
Как-то раз воспитанникам Лицея было задано написать в классе сочинение на тему «восход солнца». Один из учеников по фамилии Мясоедов написал первую, довольно нелепую строчку, и задумался. А строчка была такая: «Блеснул на западе румяный царь природы».
– Что ж ты не кончаешь? – спросил Пушкин, прочитав написанное.
– Да ничего на ум нейдет, помоги, пожалуйста, – ответил Мясоедов.
– Изволь! – И Пушкин так окончил начатое стихотворение:
«И изумленные народы
Не знают, что́ начать:
Ложиться спать
Или вставать?»
Товарищ Пушкина не потрудился даже прочесть написанного, и тотчас отдал сочинение учителю. [16] То-то смеху было!
Даже профессора побаивались злого остроумного языка подростка Пушкина. Александр часто забывал свое место и приличествующую его положению скромность. Надо сказать, что этим качеством был он совершенно обделен. Увы, эта черта отличала его всю жизнь и изрядно портила ему существование.
Когда один из профессоров отнял у лицеиста Дельвига некое бранное сочинение, Пушкин во всеуслышание заявил:
– Как вы смеете брать наши бумаги! Стало быть, и письма наши из ящика будете брать.
О, он тогда не знал, сколько еще раз ему придется столкнуться с грубым вмешательством в его частную жизнь и с перлюстрацией писем!
Юношей Пушкин не испытывал никакого трепета перед власть имущими. Однажды сам император Александр Павлович оказал лицею честь своим посещением. Прохаживаясь по классам, он поинтересовался:
– Кто здесь первый?
– Здесь нет, ваше императорское величество, первых: все вторые, – тут же ответил Пушкин.
Все были ошеломлены этой дерзостью, но император весело рассмеялся, и в тот раз шутник отделался лишь строгим внушением.