<Н. Е.> Федосеева к <Н. К.> Михайловскому. <…> Эта пачка писем была найдена в архиве Михайловского. Мы ее подготовили, но тогдашний директор Института Маркса – Энгельса <В. В.> Адоратский <…> решил, что «право первой ночи» публикации уже напечатанного в томе должно принадлежать журналу «Пролетарская революция», органу Истпарта. Это такой позор, трудно себе представить большую чушь, чем была сделана тогда с нашим первым томом. Все было варварски проделано. <…> Двадцать две страницы были выброшены, и видно, как это было выброшено, торчат обрезки вырезанных страниц208.
«Подлинное лицо классической литературы» закономерно оказывалось предметом ведения сталинской власти, потому как, по словам авторов редакционной заметки, «на <историко-литературном> участке почти бесконтрольно хозяйничали формалисты и другие буржуазные ученые, их подголоски – меньшевики и троцкисты»209.
Вскоре редакция «Литературного наследства», допустившая несколько «политических промахов» при подготовке первого тома, но при поддержке Сталина избежавшая роковых последствий, приняла решение усилить контроль над отбором и обработкой публикуемого материала, а также персонализировать ответственность за принимаемые решения. Поэтому уже во втором томе, подписанном к печати 5 апреля 1932 года, содержалась информация о 16 (!) сотрудниках, «наблюдавших» за всеми стадиями производства тиража (примечательно, что уже в третьем томе, вышедшем несколькими месяцами позднее, такой перечень «наблюдателей» напечатан не был). Вместе с тем второй том оказался последним, который вышел с логотипами РАППа и Института литературы и языка Комакадемии, потому что третий том был подписан к печати 5 июня 1932 года, уже после официальной ликвидации ассоциации пролетарских писателей и фактического освобождения «Литературного наследства» от рапповского диктата. Одной из важных тенденций в изменении наполнения первых трех томов оказалось закономерное увеличение процентной доли материалов, связанных с литературной жизнью Российской империи XIX века, и уменьшение (если не полное исчезновение) материалов по истории зарубежных литератур. Однако наметившаяся диспропорция была устранена вышедшим в конце 1932 года 1000-страничным сборником (т. 4–6. М.: Журнально-газетное объединение, 1932), посвященным творчеству «великого демократа» И. В. фон Гёте (в нем составители впервые привлекли документы из зарубежных архивохранилищ, а сам Зильберштейн пророчил ему «мировое признание»). Думается, что выход этого тома, приуроченного к 100-летней годовщине со дня смерти Гёте и сопровожденного полемическим предисловием от редакции, был отчасти ответом на германское «национал-социалистическое возрождение», в ходе которого уже тогда ощутимо наметились политические успехи гитлеровского «лагеря победоносного пролетариата»210.
По точному замечанию Д. С. Московской,
научное поле, где до появления в 1931 г. «Литературного наследства» специализировались журналы «Красный архив», «Каторга и ссылка», «Минувшее», подвизавшиеся в архивных разысканиях на поле публикации документальных материалов «Пролетарская революция», «Звезда», «Новый мир» и издательство «Academia», лишь осваивалось211.
Однако уже тогда, в начале 1930‑х, самую серьезную конкуренцию «Литературному наследству» составлял проект аналогичных по концепции сборников материалов и документов «Звенья»212, выходивших под эгидой издательства «Academia» в 1932–1936 годах. Изначально Горький, будучи председателем редколлегии, выступал против отхода от ранее намеченного издательского плана, о чем писал в личном письме директору «Academia» И. И. Ионову от 23 января 1932 года: «Издание „Архивных материалов“ тоже не дело „Академии“. И не вижу необходимости тратить „хорошую“ бумагу на все эти издания, не вошедшие в план»213. Копия этого письма была отправлена Сталину через два дня, 25 января, в результате чего Ионов был снят с занимаемой должности. Последовавшая по инициативе назначенного директором издательства Л. Б. Каменева внутренняя реформа предполагала, несмотря на позицию Горького, наличие специальной серии, в которой публиковались бы неизвестные архивные материалы.
Редакция «Литературного наследства» проявляла внимание к деятельности издательства «Academia», пытаясь наладить по возможности тесное сотрудничество. Архивная история их взаимоотношений начинается с безобидных просьб о предоставлении вышедших в издательстве книг для литнаследских обзоров214. Однако вскоре возникли первые издательские конфликты, которые привели к усилению конкуренции по поводу публикации материалов. Так, например, 2 декабря 1932 года М. Е. Кольцов написал А. Н. Тихонову письмо с просьбой уступить «Литературному наследству» право на полную публикацию переписки Тургенева с Анненским215. Но и. о. заведующего издательством И. Е. Гершензон и заведовавший Редакционным отделом Тихонов отказали Кольцову в письме от 19 декабря 1932 года:
Уважаемый Михаил Ефимович, <в> ответ на Ваше письмо от 2 ноября (sic!) мы должны сообщить Вам, что 1) в момент получения Вашего письма 3‑я книга трудов Библиотеки им. Ленина уже находилась в производстве и 2) при переговорах с директором библиотеки им. Ленина, т. В. И. Невским, мы выяснили нежелание дирекции библиотеки вносить изменения в состав сборника. Поэтому мы не видим возможности удовлетворить Вашу просьбу216.
Еще сильнее конфликт обострился в связи с параллельной подготовкой «Литературного наследства» и «Звеньев».
В редколлегию специально предназначенного под публикаторские нужды издания входили В. Д. Бонч-Бруевич, А. В. Луначарский и Л. Б. Каменев, вскоре возглавивший издательство. При формальном сходстве задач, которые ставили перед собой устроители двух этих проектов, сильно различались их идеологические установки. В небольшом редакционном предисловии к первому сборнику «Звеньев» (М.; Л.: Academia, 1932) задача издания формулируется предельно конкретно:
Полагая, что научная разработка публикуемых исторических и историко-литературных материалов с коммунистической точки зрения должна составлять задачу существующей уже довольно обширной сети специальных исследовательских организаций и исторических и литературоведческих журналов, «Звенья» свою основную задачу видят именно в публикации материалов, в том, чтобы возможно больше расширить ту сумму фактов и документов, на которых базирует свои выводы коммунистическая историография и коммунистическое литературоведение.
Илл. 7. Звенья: Сборник материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIX века. М.; Л.: Academia, 1932. [Вып.] 1
Сознательный уход от осмысления «наследства»217 в сторону его аккумуляции – то, что отличало объективистски настроенные «Звенья» от изначально определенного в «партийном» смысле «Литературного наследства». (Именно это различие подходов порой становилось решающим в борьбе за квалифицированного читателя, зачастую предпочитавшего «Звенья» «Литературному наследству»218.) Однако оба проекта имели целью сформировать сферу «классического» (то есть наиболее «прогрессивного», «ценного»), выделив ее из общего поля культуры прошлого.
Институциональная связь «Звеньев» с архивохранилищами Пушкинского Дома и Центрального музея художественной литературы (с 1935 года – Государственного литературного музея), с одной стороны, была преимуществом серии, но, с другой стороны, невыгодно ограничивала тот спектр материалов, который появлялся на страницах сборников. Закономерно сужалась и их тематика – «история литературы, искусство и общественная жизнь XIX века». Параллельная же разработка одних и тех же тем219 и усиливавшаяся конкуренция двух проектов требовала максимального охвата доступных источников. В этом отношении преимущество было на стороне редакции «Литературного наследства», что в итоге дало ей возможность сначала влиять на содержание готовящихся выпусков «Звеньев», а затем, воспользовавшись организационными сложностями в издательстве «Academia», попросту вытеснить конкурента.
Первой явной атакой стало личное письмо Зильберштейна И. Е. Гершензону от 10 февраля 1933 года. В нем содержались многочисленные претензии к тому, как осуществляется параллельный выпуск «Литературного наследства» и «Звеньев»:
Обращаем Ваше внимание на ряд фактов бессмысленного дублирования работы журнала «Литературное Наследство», проводимого сборниками «Звенья», выпускаемыми изд. «Академия».
В вышедшем только что втором номере «Звеньев» в сообщении «Новые автографы Гёте» приведены 4 автографа из Ленинградской Публичной Библиотеки и один автограф из Пушкинского Дома. В действительности же в Публичной Библиотеке находится 8 автографов, в Институте Русской Литературы – 7 автографов. Мы же собрали по СССР и опубликовали в гетевском номере нашего журнала 32 автографа Гёте. Несмотря на наш<е> предупреждение, В. Д. Бонч-Бруевич все же воспроизвел 5 автографов, причем выбор их ничем не оправдан, случаен, и воспроизведены они с ненужной роскошью – дорогостоящими вклейками. Обращаем Ваше внимание и на то, что одна иллюстрация воспроизведена техничес<к>и совершенно безграмотно – это надпись Гёте на книге, подаренной им Кюхельбекеру (в «Звеньях» на стр. 15, в нашем гетевском номере на стр. 393). Вообще весь подбор иллюстраций к гетевским материалам в «Звеньях» совершенно случаен. –