499.
В мае Благой, уехавший на отдых в пансионат «Колхида» в Гаграх, был готов приступить к подготовке статьи и публикационных материалов и попросил Зильберштейна об авансе500. Однако вскоре в связи с началом активной работы по собиранию «пушкинского» выпуска планы редакции переменились: сперва Благого хотели привлечь к работе над подготовкой неопубликованных тютчевских писем501, а затем к написанию статьи о проблемах научной биографии Пушкина, реферат которой поступил в редакцию 19 ноября 1933 года.
В конце декабря 1933 года редакция начала собирать материалы для заключительных разделов тома, в связи с чем Сергиевский попросил у Благого кратко изложить содержание книги, над которой тот работал:
У меня к Вам еще одна просьба. Боюсь, что при личном свидании передать Вам ее забуду, а поэтому сообщаю о ней письменно. Напишите, пожалуйста, для нашего пушкинского сборника совсем маленький автореферат Вашей биографии Пушкина, которую Вы пишете для «Мира», странички на две на машинке. Мы поместим его в хронике пушкинского сборника, в которой думаем осветить с максимальной полнотой все делающееся сейчас в области пушкиноведения. <…>502
Важно, что Сергиевский высоко ценил «интересные и верные по основным своим положениям» пушкиноведческие работы Благого конца 1920‑х – начала 1930‑х, о чем свидетельствует хотя бы статья «Эстетические взгляды Пушкина» (опубл.: Литературный критик. 1935. № 4). Этим и было продиктовано доброжелательное отношение к ученому. Основная работа над статьей развернулась лишь в январе 1934 года. Однако скорому завершению текста помешал сильный грипп, подтолкнувший Благого уехать в Дом отдыха КСУ в подмосковном Болшеве. Именно туда и было адресовано письмо Сергиевского от 7 февраля:
Неужели Ваш грип<п> так сильно на Вас подействовал, что Вы вынуждены были уехать на отдых? Как Вы сейчас себя чувствуете? Если Вы все еще не выздоровели, то мне очень грустно, что приходится дергать Вас своими напоминаниями. Но ничего не поделаешь. Ждать еще сколько-нибудь длительный срок Вашей статьи мы, честное слово, не можем. Я твердо надеюсь, что в Болшеве Вы безусловно заняты ее окончанием. Послезавтра Зильберштейн уезжает на несколько дней в Ленинград, чтобы забрать там остатки наших ленинградских долгов по пушкинскому сборнику. Так что этими несколькими днями Вы еще можете располагать. Но за это время Вам нужно окончить работу обязательно. Ответьте. <…>503
Илл. 23–24. Реферат статьи Д. Д. Благого «Проблемы научной биографии Пушкина», предназначавшейся для «пушкинского» тома «Литературного наследства». 29 ноября 1933 года. РГАЛИ
Илл. 25. Письмо И. В. Сергиевского к Д. Д. Благому. 11 декабря 1934 года. РГАЛИ
В это время редакция почти собрала центральные разделы тома и начала размышлять над возможными форматами «обрамляющих» материалов. По большей части этим и было вызвано предложение Зильберштейна об участии Благого, М. Б. Храпченко и А. Н. Михайловой в импровизированной дискуссии:
Уважаемый товарищ.
В подготовляемом нами в настоящее время пушкинском сборнике нашего издания мы предполагаем развернуть широкую дискуссию о современных задачах марксистско-ленинского пушкиноведения. Считаем в высшей степени желательным Ваше участие в этой дискуссии. В качестве отправного ее пункта у нас пойдет статья Сергиевского «Пути марксистско-ленинского изучения Пушкина». По получении Вашего принципиального согласия на участие в дискуссии мы предоставим Вам эту статью для ознакомления и тогда же договоримся с Вами о разных технических подробностях. Повторяем, что на Ваше участие мы твердо рассчитываем.
Зав. редакцией /Зильберштейн/504
К июню гранки статьи были готовы и отправлены Благому в Кисловодск, где он занимался корректурой; работа над исправлением текста растянулась на все лето 1934 года. О начале работы литературовед сообщил 21 июня:
Дорогой Илья Самойлович, как только начал себя чувствовать сколько-нибудь сносно, что случилось примерно через неделю после моего здесь пребывания, принялся за корректуры.
Было нелегко закончить примечания без московской библиотеки, но с немалыми усилиями раздобыл все, что надо, и все сделал.
Итак: шлю гранки, <нрзб.>, примечания на 12 листках и половину к предварительной заметке – она написана мною на 120‑й гранке и обороте.
Все это усиленно прошу Вас включить не только из уважения к моим стараниям, но и поскольку это абсолютно необходимо по существу дела, и для моего спокойствия черкните мне, что это сделано. Рассчитываю и на то, что Вы не откажете проверить оригинал после переписывания его на машинке. <…>505
Об окончании – 22 августа:
Уважаемый Илья Самойлович, посылаю Вам «предокончание» моей статьи. Не негодуйте и не огорчайтесь: окончание последует незамедлительно (завтра, maximum, послезавтра) – не больше десяти еще таких страничек. Если бы Вы знали, как трудно мне было вообще заниматься этим в Кисловодске… впрочем, вы знаете!
Сердечный привет Ивану Васильевичу. Последнее впечатление мое от Москвы – та трогательная заботливость, с которой вы вынашиваете свой пушкинский сборник и которая расположила меня к Вам до чрезвычайности. <…>506
В конце 1934 года началась верстка, в связи с чем редакция попросила Благого в кратчайшие сроки сократить присланный им текст, имевший заглавие «Проблемы построения научной биографии Пушкина». Он оказался заключительным в первом – «парадном» – разделе «пушкинского» тома.
Размах задуманного Зильберштейном и его соратниками был настолько велик, что реализовать все в намеченные сроки было попросту невозможно; неудивительно, что некоторые предназначавшиеся для тома исследования так и не были завершены к моменту сдачи его в набор507. (Не была, например, написана обещанная статья Оксмана «Пушкин и Белинский», о чем Зильберштейн не преминул напомнить ученому почти два десятилетия спустя: «По поводу Вашей статьи „Белинский и Пушкин“ (sic!) <…> т. е. о Вашей статье, которую Вы ровно 17 лет тому назад должны были дать в наш пушкинский том. <…> Если Вы в самые ближайшие две-три недели эту статью закончите, то мы ее дадим во второй том Белинского»508.) Тираж «пушкинского» тома поступил в продажу в самом начале 1935 года, когда в сталинской культурной политике настало недолгое затишье перед вскоре грянувшей бурей Большого террора509. Появление книги сразу же вызвало страстные обсуждения в прессе, главной темой которого стал буквальный погром «академического пушкиноведения», осуществленный силами редакции «Литературного наследства» (и прежде всего Сергиевского). Активнее всего в прессе обсуждались статьи первого – «концептуального» – раздела тома, содержавшие методологические подходы к «марксистскому осмыслению пушкинского наследия»510, тогда как архивной части не было уделено столь много внимания. С ходом времени неоднократно менялись политико-идеологические ориентиры, вместе с которыми причудливо изгибался вектор культурной политики. И чем неумолимее расшатывался методологический каркас «пушкинского» тома «Литературного наследства», тем очевиднее становилась устойчивость его фактического содержания. Не случайно в начале июля 1943 года Оксман писал:
Недавно мне попался Пушкинский том «Литературного наследства» <…>. Прочел внимательно <…> и даже удивился, что многое сделано очень неплохо. Конечно, сейчас бы сделать это можно с более широкой перспективой, но самый фонд заложен «всерьез и надолго», и исходные линии исследования намечены правильно511.
Глава третья«Содействовать росту и развитию советского пушкиноведения»К истории работы Пушкинской комиссии Академии наук СССР в 1931–1936 годах512
История Пушкинской комиссии берет начало осенью 1900 года, когда решением бюро Отделения русского языка и словесности Академии наук на группу ученых была возложена обязанность продолжить академическое издание сочинений А. С. Пушкина, предпринятое Л. Н. Майковым в 1899 году. Заседания комиссии (первоначально – под председательством И. Н. Жданова, после – А. Н. Веселовского, а затем Ф. Е. Корша) начались в октябре 1900 года и продолжались на протяжении нескольких лет: созданный комиссией печатный орган «Пушкин и его современники» несколько раз публиковал извлечения из протоколов заседаний (с октября 1900 года по январь 1908 года)513. На сегодняшний день весьма затруднительно установить, когда именно прекратилась регулярная деятельность Пушкинской комиссии, однако первое академическое издание формально продолжалось вплоть до 1929 года: именно тогда из печати вышла вторая книга 9‑го тома, представляющая собой комментарий к критической прозе Пушкина, составленный Н. К. Козминым514.
Илл. 26. Дмитрий Петрович Якубович. Фотография. Первая половина 1930‑х годов. Литературный музей ИРЛИ