Нусинов выставляет всякие заградительные щиты. Говорит о Пушкине черт знает что, а потом заявляет, что Пушкин – великий русский гений. Но, по Нусинову, все дело в том, что Пушкин «продолжал и углублял западную культуру», поскольку будущее русского народа было для Пушкина «немыслимо вне путей Запада». <…>
Нусинов проповедует как бы абстрактно существующие, извечные, «мировые» темы. И Пушкин гениален для Нусинова только тем, что он эти абстрактно существующие мировые темы решает по-своему. Поэтому во всех <…> главах мелькает конвейер фамилий писателей и поэтов Западной Европы, причем Нусинов беззаботно прыгает из одного века в другой. А в этом конвейере мелькает имя Пушкина, который то продолжает что-то выдвинутое западноевропейским писателем, то какой-нибудь западноевропейский писатель продолжает что-то такое, вслед за Пушкиным1146.
Травля Нусинова, по мысли ее зачинателей, должна была стать началом масштабной идеологической кампании, в рамках которой существенно поменялась бы расстановка сил на интеллектуальном поле. Книга Нусинова стала наиболее ранним примером «низкопоклонства», но отнюдь не его источником. На роль главного идеолога был избран А. Н. Веселовский, с чьим именем связано утверждение компаративистской – сравнительно-исторической – линии в российской литературной науке. Возможно, изначально критике должен был подвергнуться не Александр Веселовский, а его младший брат Алексей – автор неоднократно переиздававшейся книги «Западное влияние в новой русской литературе: Сравнительно-исторические очерки» (М.: Типография А. Гатцука, 1883)1147. Однако именно Александра Веселовского Фадеев объявил «родоначальником низкопоклонства»:
Встает вопрос: откуда могут возникнуть концепции русской литературы, подобные концепции Нусинова, кто их родоначальник? Их родоначальник – Александр Веселовский, основатель целой литературной школы в России, последователи которой до сих пор подвизаются в наших университетах. Я бы сказал, что школа Александра Веселовского, выкристаллизовавшаяся в конце прошлого и начале нынешнего века (он начал писать в шестидесятых годах), – это та школа, которая многими своими сторонами противостоит великой русской революционно-демократической школе Белинского, Чернышевского, Добролюбова. Она является главной прародительницей низкопоклонства перед Западом в известной части русского литературоведения в прошлом и настоящем1148.
Фадеев, указывая на роль Веселовского, очень тщательно подбирал слова; ср.:
Отметим сразу: Веселовский – крупный ученый по накопленным им фактическим знаниям в области западноевропейских литератур, особенно филологии и лингвистики. Но это не снимает того обстоятельства, что Веселовский в шестидесятых годах прошлого века порвал с великой русской революционно-демократической литературной традицией, став последователем романо-германской школы1149.
Далее Фадеев подробно анализировал биографическую брошюру («книжечку») В. Ф. Шишмарева «Александр Веселовский и русская литература» (Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1946), в которой не нашел критического подхода к анализу научных занятий литературоведа. С течением времени риторика ужесточалась, а критика приобретала все более «вульгарные формы»1150. «Спор о порочной методологии Веселовского» как этап борьбы с «низкопоклонством» завершился к марту 1948 года, когда на страницах «Культуры и жизни» появилась редакционная статья «Против буржуазного либерализма в литературоведении» с подзаголовком «По поводу дискуссии об А. Веселовском». В ней утверждалось:
Нетрудно понять политический смысл всей кампании, направленной к вящему прославлению Веселовского. Эта фигура извлечена на поверхность не случайно. Веселовский является ныне знаменем безыдейной, либерально об<ъ>ективистской науки, а восхваление его научных приемов есть не только пережиток буржуазных взглядов на историю литературы, но и активная попытка со стороны некоторых ученых вернуть советскую науку к традиции буржуазного литературоведения. Воскрешение Веселовского является фактом отнюдь не прогрессивным1151.
И далее:
Защитники Веселовского лишний раз показали, что под сенью юбилейного славословия в честь «гиганта русской науки» скрывается попытка возродить чуждые нам традиции безыдейного и антипатриотического буржуазного литературоведения. «Критики» Веселовского боялись сказать это прямо, они пожелали остаться в рамках «академической объективности». Тем самым они отступили от принципа большевистской партийности в литературе – главного принципа для каждого советского литературоведа1152.
Критика взглядов Нусинова продолжала набирать обороты. Однако все участники оформлявшейся кампании по «борьбе с низкопоклонством и безродным космополитизмом» использовали доступный им властный ресурс для достижения собственных репутационных целей. В январском номере «Октября» за 1948 год поруганный В. Я. Кирпотин, стремившийся реабилитироваться перед начальством за публикацию книги о Достоевском, опубликовал статью «О низкопоклонстве перед капиталистическим Западом, об Александре Веселовском, о его последователях и о самом главном»1153, в которой с особенным воодушевлением прошелся по книге Нусинова. Критик писал:
Нусинов задался целью показать вершинное положение Пушкина в мировой литературе, но так как он, подобно мольеровскому герою, заговорил прозой школы Александра Веселовского, не понимая, что он говорит этой прозой, то он и попал не в ту комнату, в какую шел1154.
Упреки Кирпотина были вполне аккуратными и представляли Нусинова жертвой пагубного увлечения «порочной методологией», отчасти снимая с ученого личную вину:
Он подошел к своей теме как компаративист (то есть как сторонник устаревшей школы сравнительного изучения литературы), поэтому он не сумел показать ни оригинальности, ни независимости русского гения, а, наоборот, выдвинул его зависимость (будто бы зависимость) от чужих проблем, от чужого отношения к жизни. Нусинов совершенно неизбежно пришел к низкопоклонническому выводу, гласящему, что Запад не принял Пушкина, потому что не нашел в нем ничего нового. Вывод этот неверен во всех отношениях. Пушкин сказал свое слово по сравнению с Западом, всемирное воздействие Пушкина, особенно на литературы славянских народов, Венгрии, поднимающихся восточных народов, Франции и др. огромно, и, к сожалению, недостаточно еще изучено. Выводы Нусинова мешают этому изучению. Они ведут к ограничению этого изучения, они умаляют мировое значение русского гения1155.
В итоге оказывается, что
книга «Пушкин и мировая литература» И. М. Нусинова иллюстрирует, как сегодня, в советском литературоведении, компаративизм Веселовского выдается за марксизм1156.
По словам Кирпотина, Нусинов не был единоличным зачинателем «низкопоклонства», которое существовало и раньше (!); его книга лишь встроилась в ряд методологически сходных, но институционально рассредоточенных исследований:
Товарищи Нусинов, Шишмарев, Шкловский не пожелали подняться до той постановки вопроса, которая придает обсуждению наследия Веселовского большое общественное значение. Они не пожелали внести свою лепту в преодоление низкопоклонства перед буржуазным Западом. Они игнорируют и историю вопроса о низкопоклонстве, и его классовые корни, и его политическое значение1157.
Далее Кирпотин, сосредоточившись на избранных им «жертвах» и вместе с тем решив установить всех «обвиняемых» по делу о «низкопоклонстве», начал записывать в космополитов буквально всех, кто попадался ему под руку, по ходу беглого просмотра библиографии литературоведческих работ: М. К. Азадовского, М. П. Алексеева, Л. П. Гроссмана, В. М. Жирмунского, А. С. Орлова, А. Н. Соколова и других. Однако вполне сдержанный и иногда даже отстраненно-холодный тон критики Кирпотина вскоре дополнился истошными бранными воплями более мелкокалиберных «громил».
Так, следом в февральской книжке «Нового мира» появилась позднее отмеченная лично Сталиным статья А. К. Тарасенкова – тонкого библиофила, ценителя и собирателя модернистской поэзии1158 и «погромщика», отличавшегося особенным старанием и энтузиазмом1159, – «Космополиты от литературоведения», в которой вопрос о «низкопоклонстве» приобрел отчетливо негативный политический контекст, связанный с памятью о терроре второй половины 1930‑х:
Презрение по отношению к России, ее культуре, ее великим идеям было характерно и для иезуита Бухарина, и для бандитского «космополита» Троцкого. Это грозные напоминания. Они показывают нам, с чем роднится в современных политических условиях дух преклонения перед западной буржуазной культурой и цивилизацией, кому он служит. Под флагом космополитизма действуют сейчас темные дельцы из черчиллевско-трумэновской шайки, всячески стремящиеся ущемить суверенитет малых и больших народов, попрать их национальную самобытность, стереть их национальную культуру, принеся ее в жертву господину доллару1160.
Приступая к разгрому книги «Пушкин и мировая литература», Тарасенков неявно припомнил Нусинову не только давнюю критику Розенталя, сделав особый акцент на роли Добролюбова, чьи идеи «легли в основу боевой деятельности нескольких поколений русских революционеров и сослужили огромную практическую пользу в деле свержения ста