1236. Мне остается выразить то, что, вероятно, мы все чувствуем, припомнить вместе со всеми живой облик Димитрия Петровича.
Много хороших людей бывает, у всех есть свои заслуги, но когда думаешь о Димитрии Петровиче как о работнике, как о человеке, то хочется, прежде всего, отметить и сказать: человек он был, какой-то особенный человеческий талант. Во всем облике Димитрия Петровича и во всей его работе в полной мере ощущалось, что это человек, человеческий талант, человеческий подход ко всему. Мне кажется, что именно этим в высшей степени человеческим талантом должны обладать организаторы. И естественно, эти люди с особенно ярко выраженным человеческим талантом становятся всегда в центре, во главе какой-то работы. Именно благодаря этому человеческому таланту Димитрий Петрович, будучи еще совсем молодым человеком, очень скоро после первых своих юношеских шагов, сделался центральной фигурой в области пушкиноведения, тем центром, вокруг которого собирались работники в области изучения наследия Пушкина. Вспоминая о Димитрии Петровиче, это первое, о чем хочется сказать, – об этом человеческом таланте, о том, что не только благодаря своим знаниям стал Димитрий Петрович известным сосредоточием работы, а именно благодаря особому человеческому качеству.
Вспоминается год назад – 26 мая 1940 года. Многие присутствовали на этом последнем выступлении Димитрия Петровича, когда он читал доклад1237. Я помню, меня сразу поразило его лицо, да и не только меня одного: какая-то тень была на лице его. Все давно знали, что положение Димитрия Петровича очень тяжелое, и он сам, вероятно, это знал, хотя никогда не говорил об этом, настолько он весь жил окружающим, работой, что для таких личных эмоций, как страх смерти, не оставалось места. И в этот момент мне показалось, что Димитрий Петрович сам чувствует, что недолго осталось. Как он читал на этот раз доклад, как-то особенно волнуясь и спеша, стремясь как бы закончить, доделать, договорить, а там – посмотрим.
Димитрий Петрович страшно волновался делами, на которые спокойно мог бы не обращать внимание. Многое я мог бы вспомнить из наших с ним, могу сказать, несмотря на большую разницу лет, приятельских отношений. Всегда, видя волнения человека или видя сомнения человека, он поддерживал, уговаривал, давал советы, давал детальные советы, как читать доклад: «Вы с темпераментом читайте!»1238
Когда вспоминаешь Димитрия Петровича, видишь его постоянно улыбающееся лицо1239. Даже о самых серьезных вещах он говорил с каким-то легким оттенком шутки, показывающим чрезвычайно умного человека. Он всегда необычайно тепло относился к людям. Он был совершенно откровенен, чрезвычайно добродушен, никогда не обезнадеживал. И когда говоришь о его откровенности, доброжелательности, вспоминаешь эти черты Димитрия Петровича, как они сказались в общей работе над первым изданием седьмого тома Пушкина1240 и отчасти «Временника». Работа над первым изданием седьмого тома осталась в памяти всех нас. Все участники тома жили общими настроениями, часто встречались, менялись мнениями, и благодаря этому том в значительной мере, в значительной части приобрел необыкновенное единство, потому-то Димитрий Петрович не просто принимал участие в работе, шли постоянные горячие разговоры, и в практике этих разговоров очень многое рождалось: какие-то определения, обобщения, которые потом воспринимались отдельными участниками тома. Эта способность создания общего настроения для какого-то общего предприятия, которая характеризовала работу над седьмым томом, связана была с этим человеческим качеством Димитрия Петровича, его снисходительностью к младшим и старшим товарищам, когда они подвергались критике, хотя его критика не сопровождалась слабостью. Во всем выражался светлый оптимизм Димитрия Петровича, оптимистический взгляд на жизнь, большое мужество, которое проявлялось и в его отношении к болезни, и в то же время довольно настойчивая критика того, что он признавал подлежащим критике. Это самая лучшая человеческая комбинация – снисходительность, но без слабости. Особенно это видно было при редактировании «Временника». Если в работе заметна была хоть искорка чего-то нового, и хотя Димитрий Петрович требовал доработки в очень категорической и настоятельной форме, он всегда похвалит то, что в этой работе считает ценным. И эту особенность должны были сильно чувствовать и чувствовали те молодые работники, которые работали под его руководством. Многие из них могли бы рассказать об этом чисто отеческом (странное слово для человека столь молодых лет, как Димитрий Петрович) отношении к молодежи. Я знаю отзывы многих молодых людей о том, чем был для них Димитрий Петрович как руководитель, который был одновременно их воспитателем.
Димитрий Петрович умер необычайно рано, но уже теперь видно, что если бы природа его обеспечила более прочным организмом, какой бы фигурой он был бы лет через двадцать. В параллель ему мне вспоминается только С. А. Венгеров. Та же доброта, та же приветливость, та же человечность, то же организующее начало. Вот таким должен был бы быть в будущем Димитрий Петрович, потому что уже теперь, в очень ранних годах, он имел вид милого, доброго, умного, добродушного, шутливого папаши.
Все эти человеческие черты и качества сказались и в отношении Димитрия Петровича к Пушкину. Надо отметить единство тональности у Димитрия Петровича с поэзией Пушкина. Не случайна эта любовь к Пушкину. Я не знаю ни одной работы Димитрия Петровича, не посвященной Пушкину. Для Димитрия Петровича Пушкин был центром, от которого расходились радиусы во все стороны1241. Он отлично чувствовал связь Пушкина с прошлым, связь Пушкина с современностью и с будущим. Этим вызывалось его эмоциональное отношение к Пушкину. Характерно то, что для Димитрия Петровича никогда не существовало эстетского или чисто узкотекстологического отношения к Пушкину. Для него всегда даже самая мелочь связывалась с каким-то пушкинским содержанием. Хотя время, когда учился Димитрий Петрович, было временем формализма, но, странное дело, Димитрий Петрович абсолютно мимо прошел всего этого, формализм был не в его натуре, для него нужно было теплое, сердечное, эмоциональное отношение к теме. Все мелочи у Димитрия Петровича были обставлены так талантливо, что они начинали играть. Поэтому, когда думаешь о Пушкинской комиссии, о Пушкинском Доме, трудно представить Пушкинский Дом и Пушкинскую комиссию без Димитрия Петровича. Он казался душой Пушкинской комиссии и душой Пушкинского Дома, который, изучая наследие Пушкина, стал центром, от которого радиусы расходятся во все стороны. Думая о Димитрии Петровиче, вспоминается:
«Пишу в стихах посланье в Сочи…»Черноморские открытки Б. В. Томашевского и Д. П. Якубовича (лето 1933 года)1243
В шелковых волнах плескались корки
От арбузов, мылась шелуха…
Помню, чувства были как-то зорки
Для рисунка или для стиха.
Научные биографии Б. В. Томашевского и Д. П. Якубовича более чем известны: о весомом вкладе в академическое пушкиноведение безвременно ушедшего Якубовича написал сам Томашевский1245; в свою очередь очерки научного пути Томашевского дали его ближайшие коллеги – Н. В. Измайлов и Б. М. Эйхенбаум1246.
Впрочем, для истории науки не менее важны и «ненаучные» страницы биографий. Так, крупнейший филологический проект прошлого века – академическое издание Полного собрания сочинений Пушкина – определен не только историческим, но и бытовым и межличностным контекстами, внимательное изучение которых позволяет сегодня обнаружить мотивировку тех или иных решений и стратегий наших предшественников. Публикуемые письма дают не только выразительные штрихи к «непарадным» портретам двух выдающихся пушкинистов, но и заполняют отдельные лакуны в истории отечественного пушкиноведения.
Илл. 76. Борис Викторович Томашевский. Фотография. 1930‑е годы. Литературный музей ИРЛИ
Перед читателем – лето одного года, отразившееся в тринадцати почтовых карточках. Хронология и география дружеской семейной переписки (на открытках встречаются приписки И. Н. Медведевой-Томашевской и Н. Г. Якубович) таковы. Д. П. Якубович с супругой уезжают из Ленинграда в Сочи в конце мая и возвращаются в конце июля 1933 года1247. Томашевские проводят почти весь июнь в Ленинграде (Борис Викторович принимает экзамены в Институте инженеров железнодорожного транспорта) и отправляются в Крым 27 июня, где отдыхают почти два месяца – предположительно до 20 августа.
Чем же интересны черноморские открытки? Важное место в них неизбежно занимают пушкинские сюжеты. Это и сверхурочная работа над пушкинским томом «Литературного наследства», и казус с приобретением для Пушкинского Дома псевдопушкинского автографа, и прошедшая в Ленинграде с 8 по 11 мая 1933 года конференция пушкинистов, которая поставила точку в затянувшемся противостоянии Пушкинской комиссии АН СССР и Н. К. Пиксанова. Причиной конфликта стал проект академического Полного собрания сочинений Пушкина, подготовленный при ближайшем участии Д. П. Якубовича и представленный осенью 1932 года. Стремясь единолично возглавить новое издание, Пиксанов заручился поддержкой непременного секретаря Академии наук В. П. Волгина и предпринял попытки срыва проекта на этапе его обсуждения. Назначения Пиксанова главным редактором удалось избежать лишь путем созыва конференции пушкинистов, на которой решением подавляющего большинства он не был избран в редакционный комитет издания