По следам самозванца
Путешествие нужно мне нравственно и физически.
Попробуем восстановить события стовосьмидесятилетней давности.
Итак, лето 1833 года. Петербург. Пушкин завершил работу над архивами, почерпнув из них все сведения, касавшиеся пугачевского восстания. Не зря он как-то обмолвился об «успокоении исторической моей совести».
Фортуна благосклонна к поэту: в руки его попадают подлинные свидетельства. Это и хроника осады Оренбурга (позднее, назвав рукопись очевидца «драгоценностию», Пушкин приложит ее к «Истории Пугачева»), и письма графа Панина вместе с указом Екатерины II из семейного архива Галаховых, и рассказы статского советника Свечина, помнившего подпоручика Шванвича, прототипа Швабрина, перешедшего на службу к самозванцу.
Написано введение к историческому роману, пока еще безымянному, но имя будущего героя уже названо: «Любезный друг мой Петруша!» И теперь Пушкину воочию нужно увидеть те места, где жива память о великом бунте, записать свидетельства стариков, народные песни и предания – «поверяя мертвые документы словами еще живых, но уже престарелых очевидцев».
«Я хочу написать сочинение о Пугачеве, – делится поэт замыслом с Марией Волконской. – Я отправлюсь на места, перевалю через Урал, проеду дальше и приеду просить убежища в Нерчинских рудниках».
Но даже половину задуманного исполнить непросто: путешествию предшествует обширная переписка. Ведь нужно испросить долгий отпуск на поездку в Казань и Оренбург. В письме к графу Бенкендорфу Пушкин не просто просит, умоляет Его Величество позволить ему «ознакомиться с архивами этих двух губерний».
Александр Христофорович доносит просьбу поэта до монарха, и тот «велит запросить, зачем Пушкин хочет ехать в Оренбург и в Казань» и по какой причине оставляет «возложенные на него занятия».
Берег Урала недалеко от Нижнеозерной крепости. 1833 г.
Рисунок Пушкина
Пушкину приходится объясняться: «Может быть, Государю угодно знать, какую именно книгу хочу я дописать в деревне: это роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и Казани, и вот почему хотелось бы мне посетить сии губернии».
Долгие хлопоты увенчались успехом: высочайшее разрешение на поездку получено! И 17 августа 1833 года, распростившись с женой, Пушкин покинул Петербург. Дорога началась с грозных предзнаменований: разыгралась сильнейшая буря, «ветер и дождь гнали меня в спину…»
Последнее долгое путешествие поэта, полное дорожных приключений, встреч, впечатлений. Маршрут тот известен в мельчайших деталях.
По пути в Москву Пушкин заехал в Павловское, к любезному Павлу Ивановичу Вульфу, а затем в Ярополец, где «как нельзя лучше» встречен был тещей Наталией Ивановной. В Москву прибыл он 25 августа и наутро «из антресолей» гончаровского дома на Большой Никитской отправил своей Наташе проникновенные строки: «Поздравляю тебя со днем твоего Ангела, мой Ангел, целую тебя заочно в очи…»
«Шампанским, жженкой и молитвами» проводил Нащокин друга в Нижний Новгород. 29 августа, после прощального обеда со стерлядями, по словам поэта, усадили его в коляску, и выехал он на большую дорогу.
Миновал Богородск, Покров, Владимир и, вероятно, Гороховец. В Нижний приехал 2 сентября, остановился в лучшей городской гостинице, что на Благовещенской площади. Нанес визит губернатору Бутурлину, принявшему путешественника «очень мило и ласково», осмотрел городские достопримечательности: Нижегородский кремль, Ивановский спуск, памятник Минину и Пожарскому – гранитный обелиск с бронзовыми барельефами героев, Спасо-Преображенский собор, Макарьевскую ярмарку.
На следующий день, после обеда у губернатора, трогается в путь. Едет по Большому Московскому тракту вдоль правого берега Волги.
По гордым волжским берегам
Он скачет сонный. Кони мчатся
То по горам, то вдоль реки,
Мелькают версты, ямщики
Поют, и свищут, и бранятся…
Проезжает село Чугуны, Васильсурск, Чебоксары, Свияжск. В записной книжке поэта появилась запись рассказа, слышанного им в Василь-сурске, о расправе Пугачева над полковником Юрловым «за смелость его обличения». Где – то «за Чебоксарами» записывает от станционного смотрителя историю о двух барышнях, прятавшихся в копне сена и повешенных Пугачевым.
В пяти верстах от Свияжска на пароме Пушкин переправился через Волгу и поздним вечером въехал в Казань.
Утром 6 сентября отправился в городское предместье – Суконную слободу, откуда в июле 1774 года Пугачев начал осаду Казани. Следующим днем посетил деревню Троицкая Нокса, где стоял лагерем самозванец перед штурмом города. Вернувшись, гулял по казанскому кремлю.
В Казани Пушкин знакомится с известным врачом и ученым К.Ф. Фуксом (в «Истории Пугачева» именован он источником «многих любопытных известий») и получает приглашение посетить его дом. Хозяин, заметив необычайный интерес гостя к событиям шестидесятилетней давности, отвозит поэта к купцу Крупеникову, бывшему пугачевскому пленнику, – благообразный старец еще живо помнил, как покорилась самозванцу Казань.
«Здесь я возился со стариками, современниками моего героя, – из Казани летит письмо жене, – объезжал окрестности города, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону».
А любительница поэзии госпожа Александра Фукс отсылает именитому гостю собственное стихотворение «На проезд А.С. Пушкина через Казань». Но поэтическое послание, доставленное в гостиницу ранним сентябрьским утром, адресата не застает: он уже в пути.
Вновь мелькают названия малоизвестных городков и деревень: Лаишев, Спасск, Болгары, Тетюши, Большие Тарханы. В Симбирск Пушкин въезжает 9 сентября. Наносит визит губернатору Загряжскому, своему свойственнику (Загряжские и Гончаровы, родственники жены, связаны кровными узами). Не отказывает в просьбе симбирским барышням: с каждой проходит «несколько туров вальса под звуки двух скрипок». Возможно, поэт танцевал и с будущей невесткой – губернаторская дочка Елизавета Загряжская станет женой брата Левушки.
11 сентября совершает поездку к Николаю Языкову в его сельцо, но не застает друга дома. Зато от его старшего брата Петра, «человека чрезвычайно замечательного», узнает подробности встречи графа Панина с Пугачевым, доставленным в Симбирск в деревянной клетке и в колодках.
«Я путешествую, кажется с пользою, но еще не на месте и ничего не написал», – на письме к жене Пушкин помечает: «село Языково, 65 верст от Симбирска. 12 сентября». Тем же днем поэт возвращается в Симбирск и, отобедав у Загряжского, отправляется по главной почтовой дороге в Оренбург. То ли правый гористый берег Волги оказался непригодным для езды в легкой коляске, то ли заяц, перебежавший дорогу, смутил мнительного путешественника, но, не проехав и шестидесяти верст, Пушкин приказал повернуть обратно, в Симбирск. Словно в награду за дорожные муки там ждал его редкостный подарок – губернатор Загряжский преподнес гостю карту Екатеринославской губернии, владельцем коей прежде был сам Александр I.
Ранним утром 15 сентября Пушкин покидает Симбирск, избрав на сей раз дорогу, идущую вдоль левого низменного берега Волги. На переправе, в ожидании парома, делает в записной книжке рисунок с подписью: «Смоленская гора. Церковь Смоленская и дом Карамзина…»
Дорога бежит по мордовским и чувашским землям, петляет через села и деревушки: Калмаюр, Никольское, Резаново, Бирлю, Старую Бинарадку, Смышляевку. Но вот коляска выезжает на большой почтовый тракт, и четверка лошадей несет ее мимо Красного Яра, Алексеевска, Самары, Бузулука. Под стук колес ложатся строки:
В славной, в Муромской земле,
В Карачарове селе…
Поэтический «след» сказки об Илье Муромце, оставшийся в дорожной записной книжке…
По пути, в крепости Сорочинской, поэт беседует со старым казаком Иваном Папковым, записывает с его слов былые угрозы бунтовщиков: «То ли еще будет? Так ли мы тряхнем Москвою?»
И, наконец, достигнута «последняя цель» путешествия: 18 сентября Пушкин въезжает в Оренбург! Останавливается у военного губернатора Василия Перовского, давнего петербургского знакомца, на его загородной даче, – в версте от северных городских ворот. Встречает там Владимира Даля, в то время чиновника особых поручений при Перовском, вызвавшегося провести поэта по всем «пугачевским местам» города и окрестностей.
Из Оренбурга 19 сентября сообщает жене о дорожных мытарствах и планах: «Насилу доехал, дорога прескучная, погода холодная, завтра еду к Яицким казакам, пробуду у них дня три – и отправлюсь в деревню через Саратов и Пензу».
В тот же день за Пушкиным заехал Даль, и вместе они отправились в Бердскую слободу, что в семи верстах от Оренбурга. Но прежде Даль провел поэта по историческим местам, связанным с шестимесячной осадой города. Позднее он вспоминал, как Пушкин «с большим жаром» внимал ему и как хохотал от души над услышанным анекдотом: Пугачев, войдя в церковь и усевшись на церковный престол, важно заявил: «Как я давно не сидел на престоле!»
Тем временем в Бердской слободе стараниями атамана Гребенщикова и во исполнение губернаторского приказа собрались помнившие времена Пугачева старики, – от них поэт получил многие любопытные сведения. А в награду раздал памятливым старикам и старухам серебряные монеты.
Но самой яркой стала встреча с казачкой Ариной Бунтовой. Вспоминала она, как вместе с другими на коленях присягала Пугачеву и целовала ему руку, а меж тем на виселице вздергивали непокорных, как боялся и почитал народ своего царя и какой богатый был у него «Золотой дворец». Показала гостю те самые «царские палаты» – крестьянскую избу Константина Ситникова, стены коей изнутри оклеены были золотой бумагой. Пела поэту сложенные про Пугачева песни.
«В деревне Берде, где Пугачев простоял 6 месяцев, имел я une bonne fortune (удачу) – нашел 75-летнюю казачку, которая помнит это время, как мы с тобою помним 1830 год, – делился Пушкин с женой своей радостью. – Я от нее не отставал, виноват: и про тебя не подумал». А рассказы старой казачки, полные «истины, неукрашенной и простодушной», обратились хрестоматийными строчками в «Капитанской дочке».
По счастью, московская барышня Воронина той же осенью посетила Бердскую слободу и добросовестно записала рассказы старожилов. Но уже о Пушкине! Арина Афанасьевна пересказала ей то, что прежде говаривала своему гостю. Припомнила, как «курчавый господин» показал ей портрет красавицы-жены: «Вот, – говорит, она станет твои песни петь».
Свидетельство редкостное – в уральское путешествие Пушкин взял с собой некий, неизвестный ныне, миниатюрный портрет Натали!
Старая казачка не без гордости добавляла: «Он же – дай Бог ему здоровья! – наградил меня за рассказы».
Правда, из-за подаренного ей золотого червонца приключился казус. Из Бердской слободы на другой день, как там побывал поэт, явились в Оренбург казаки и доставили начальству Арину Бунтову: «Вчера-де приезжал какой-то чужой господин, приметами: собой невелик, волос черный, кудрявый, лицом смуглый, и подбивал под “пугачевщину” и дарил золотом; должен быть антихрист, потому что вместо ногтей на пальцах когти». Вспоминая о том происшествии, Даль заключал: «Пушкин много тому смеялся».
В Оренбурге случился еще один забавный эпизод. Василий Перовский получил письмо от нижегородского губернатора Бутурлина: «У нас недавно проезжал Пушкин. Я, зная, кто он, обласкал его, но должно признаться, никак не верю, чтобы он разъезжал за документами об Пугачевском бунте; должно быть, ему дано тайное поручение собирать сведения о неисправностях. Вы знаете мое к вам расположение; я почел долгом вам посоветовать, чтобы вы были осторожнее…»
Губернаторское письмо изрядно повеселило путешественника. Пушкинист Бартенев уверял, что именно тогда «Пушкину пришла идея написать комедию “Ревизор”»! И ссылался на Даля, слышавшего о том от самого поэта.
Утром 20 сентября Пушкин, как и собирался, отправился в Уральск, к яицким казакам, его сопровождал Даль. Дорога шла вдоль правого берега реки Урал, бывшего Яика, там, где праздновал Емельян Пугачев первые свои победы, покоряя одну за другой крепости и чиня в них свой кровавый суд.
Друзья проехали Чернореченскую крепость и остановились в Татищевой. Там поэт слушал рассказы очевидцев о штурме крепости и жуткой расправе, учиненной затем над комендантом Елагиным и его женой.
Много страшных подробностей узнал Пушкин и от восьмидесятилетней казачки Матрены Дехтяревой. В том числе и о судьбе дочери коменданта, красавицы Елизаветы, ставшей наложницей Пугачева, а позже расстрелянной по его приказу вместе с малолетним братом.
По дороге из Татищевой в Нижнеозерную тянулась меловая гряда, именуемая местными жителями Белыми горами. Именно в Белогорскую крепость «определит» на службу своего героя Пушкин, а комендантом ее, в память о храбреце Григории Мироновиче Елагине, «назначит» капитана Миронова.
В Нижнеозерной крепости, «на крутом берегу Яика», путешественники, по-видимому, заночевали. Здесь поэт вновь беседовал со стариками. Записал в дорожной книжке песню о Пугачеве: «Из Гурьева-городка протекала кровью река», что напела ему казачка Марфа Пичугина.
А 21-го Пушкин и Даль покидают Нижнеозерную и к вечеру, преодолев за два сентябрьских дня 250 верст, добираются до Уральска, где останавливаются в доме наказных атаманов. В бывшем Яицком городке, переименованном волею императрицы и указом Сената в Уральск «для предания всего случившегося вечному забвению», – ведь именно в нем начался казацкий мятеж, а затем и страшный бунт в 1773-м, – гостей принимает войсковой атаман полковник Василий Покатилов. Наутро Пушкин осматривает старый город: собор Михаила Архангела, остатки крепостных стен, пороховые склады, соборную площадь, где собирался казачий круг. Узнает, как гарнизон крепости, всего-то в тысячу штыков, проявлял чудеса верности и стойкости, геройски отбивая атаки пугачевцев.
Показали гостю два исторических здания: стены одного, дома атамана Толкачева, помнили жениха-Пугачева на свадьбе его с красавицей Устиньей; стены другого, обветшалой войсковой канцелярии, – Пугачева-арестанта.
Субботний день, 23 сентября, проводит поэт в Уральске, бродит по его окрестностям, беседует с очевидцами грозных событий, получает от стариков «все известия, в которых имел нужду». Пушкин передает любопытный разговор с Михаилом Пьяновым, на свадьбе коего пировал самозванец. «Расскажи мне, – говорил я <…> Пьянову, – как Пугачев был у тебя посаженым отцом». – «Он для тебя Пугачев, – отвечал мне сердито старик, – а для меня он был великий Государь Петр Федорович».
От сердитого собеседника услышал поэт и «царское» сетование: «Улица моя тесна…» Позже это же признание из уст самозванца доведется слышать и Петру Гриневу: «Улица моя тесна, воли мне мало…»
После прощального обеда у войскового атамана и застольных приветствий Пушкин двигается в путь. Ему нужно попасть в свое нижегородское сельцо и как можно скорее, чтобы засесть за работу, привести «в порядок… записки о Пугачеве». Потому-то и выбирает самый краткий маршрут: по Сызранскому проселочному тракту через Переметный Умет, Овсяный Гай, Сызрань, Симбирск, Ардатов, Абрамово, – и далее в Болдино, всего 690 верст. То ли из-за обилия впечатлений, то ли из-за плохой погоды (пошел дождь, дорога стала непроходимой, после выпал и снег) Пушкин меняет прежнее решение ехать через Саратов и Пензу, некогда охваченные мятежом.
Зато делает крюк и заезжает в имение к братьям Языковым, «отобедав с ними очень весело», и после ночлега продолжает путь. А в дорожной коляске с поэтом незримой спутницей странствует. «Капитанская дочка».
В воскресенье вечером 1 октября 1833 года Пушкин въезжает в «границы Болдинские», «бросив» в свою «дорожную копилку» еще сотни верст.
«Милый друг мой, я в Болдине», – летит радостная весть жене в Петербург. Дальнее путешествие увенчалось новой чудотворной осенью.
А в память о странствиях Пушкин посадил в Болдине, перед домом, привезенную им с Урала лиственницу, да еще, по рассказам, полил водочкой, – чтоб крепче прижилась. Сбылась примета!