«Невыездной» Пушкин
Повсюду я готов. Поедем…
Сколько их было, заветных пушкинских мечтаний? Одним суждено было воплотиться в поэтические строки и в реальные земные события, другим – так и остаться потаенными желаниями, надеждами и видениями.
Самая заветная, самая любимая, самая страстная, но так и несбывшаяся мечта – увидеть иные края, побывать в других странах. Ну хоть единожды пересечь границы огромнейшей Российской империи, посмотреть другой, почти нереальный для Пушкина мир, живущий лишь в его воображении, почувствовать вкус и запахи, неведомые прежде, увидеть краски дальних стран, испытать невероятные ощущения от встречи с иными мирами и цивилизациями. Это сладостное предчувствие свободы…
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
– Вот счастье! вот права.
Странно. Будто некий рок тяготел над Пушкиным: словно золотой цепью приковали его к мифическому русскому дубу в родном Лукоморье. И как бы ни старался он преодолеть наложенное свыше табу, тайком уехать в чужие края, все было тщетным – незримые пограничные шлагбаумы враз опускались перед дорожной кибиткой поэта.
Искатель новых впечатлений.
Тысячи верст исколесил Пушкин по дорогам отечества. «Долго потом вел я жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу, и никогда еще не вырывался из пределов необъятной России». Лишь однажды он был близок к мечте, в своем путешествии в Арзрум, когда вступил на турецкий берег, но уже завоеванный Россией. Десятки, сотни мелких, незначительных причин выстраивались вдруг в непреодолимые препятствия, и российская граница для Пушкина обретала контуры Великой Китайской стены.
Китай
Китайская мечта поэта
А я где б ни был – шепчут мне
Арапские святые губы
О небывалой стороне.
Как же хотелось Александру Пушкину увидеть это настоящее чудо света, величественную крепость-твердыню, и он уже представлял себя в поэтических грезах там, у ее подножия, у «стен недвижного Китая»…
«Генерал, – обращается Пушкин к графу Бенкендорфу, – .я бы просил соизволения посетить Китай с отправляющимся туда посольством…»
«Милостивый государь, – отвечает поэту пунктуальный Бенкендорф. – Желание ваше сопровождать наше посольство в Китай также не может быть осуществлено, потому что все входящие в него лица уже назначены и не могут быть заменены другими без уведомления о том Пекинского двора».
Уже позднее, после гибели поэта, Василий Жуковский напишет графу Бенкендорфу письмо, где прозвучат горькие упреки: «…А эти выговоры, для Вас столь мелкие, определяли целую жизнь его: ему нельзя было тронуться с места свободно, он лишен был наслаждения видеть Европу…»
Добавлю: и «наслаждения видеть» Азию, загадочный Китай.
Вторил Жуковскому и другой современник поэта, знавший его, – французский литератор и дипломат, барон Леве-Веймар: «Для полного счастья Пушкину недоставало только одного: он никогда не бывал за границей».
Древнейшая китайская цивилизация словно магнитом манила поэта. Если Италия, Англия, Франция – страны, в которых так хотелось побывать поэту и куда давно уже проложили тропы многие русские путешественники, в их числе приятели и родные Пушкина, – были близки и знакомы, понятны их обычаи, язык, культура, то Китай представлялся ему неведомой и экзотической страной. А ведь таким в то время он и был.
«К подножию ль стены далекого Китая»
Александр Сергеевич готовился, и, надо сказать, серьезно, к путешествию в Китай. Интерес к этой древней и самобытной стране возник во многом благодаря дружбе поэта с отцом Иакинфом, в миру Никитой Яковлевичем Бичуриным. Ученый-востоковед, большой знаток китайской культуры, он, в совершенстве владея китайским языком, перевел давние хроники и сказания, составил русско-китайский словарь.
Четырнадцать лет Бичурин возглавлял русскую духовную миссию в столице Поднебесной и по указу императора Николая I был причислен к Азиатскому департаменту.
Современники удивлялись и необычной внешности китаиста, и его фантастическому трудолюбию: «О. Иакинф был роста выше среднего, сухощав, в лице у него было что-то азиатское… Трудолюбие доходило в нем до такой степени, что беседу считал убитым временем».
Пожалуй, одним из тех немногих, с кем беседовать почитал он за благо, был Пушкин. В апреле 1828-го отец Иакинф (в том году он стал членом-корреспондентом Петербургской Академии наук) дарит поэту книгу «Описание Тибета в нынешнем его состоянии с картой дороги из Ченду до Хлассы» с дарственной надписью: «Милостивому Государю Моему Александру Сергеевичу Пушкину от переводчика в знак истинного уважения».
«Поедем, я готов…» Пушкин с отцом Иакинфом на набережной Невы
В следующем, 1829-м он преподносит поэту еще одну книгу – «Сань-Цзы-Цзин, или Троесловие», по сути, древнюю китайскую энциклопедию.
Никита Яковлевич Бичурин, о. Иакинф, ученый-китаист
Александр Сергеевич отзывался об отце Иакинфе, «коего глубокие познания и добросовестные труды разлили свой яркий свет на сношения наши с Востоком», весьма уважительно.
Надо думать, что в петербургском салоне Одоевского, где «сходились веселый Пушкин и отец Иакинф с китайскими, сузившимися глазами», можно услышать было немало увлекательных рассказов ученого-монаха об удивительной далекой стране. И тогда же, верно, строились планы совместного путешествия. Впервые у Пушкина появилась реальная возможность увидеть сказочный Китай своими глазами!
Уже в ноябре – декабре 1829-го начала готовиться экспедиция в Восточную Сибирь и в Китай, – русская миссия, и в ее подготовке самое деятельное участие принимали знакомцы поэта: отец Иакинф и барон Павел Львович Шиллинг фон Канштадт, дипломат, академик, тонкий ценитель китайской литературы и древностей Востока. И будущий изобретатель электромагнитного телеграфа! Вот с какими замечательными людьми предстояло Пушкину совершить путешествие!
Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,
Куда б ни вздумали, готов за вами я
Повсюду следовать, надменной убегая:
К подножию ль стены далекого Китая…
Забегая вперед, замечу: отец Иакинф, прибыв в Иркутск (здесь готовилось к отправке в Пекин русское посольство), отправил Пушкину свой очерк о Байкале, напечатанный поэтом в альманахе «Северные Цветы на 1832 год». Рукопись же осталась в пушкинских бумагах как память о такой возможной, но несбывшейся поездке в Китай.
Тогда, в январе 1830 года, Пушкин обратился к Бенкендорфу за все-милостивейшим разрешением покинуть пределы России, и ему в том отказали. Столетием ранее темнокожий прадед поэта Абрам Ганнибал против своего желания был послан в Сибирь «для возведения фортеций» – строить на китайской границе Селенгинскую крепость. Как иронично записал поэт, «с препоручением измерить Китайскую стену» – недруги «царского арапа» пытались удалить его от Двора. Правнука же Абрама Петровича, знаменитого во всей России поэта, мечтавшего посетить Китай, под благовидным предлогом не пустили в далекое и столь заманчивое для него путешествие…
Даже и после этого учтивого по форме, но жесткого отказа Его Императорского Величества интерес поэта к Китаю не угас.
Возможно, Пушкину довелось читать в архиве донесения русского посланника в Китае графа Саввы Владиславича-Рагузинского (именно он, исполняя желание Петра I, отправил из Константинополя в Москву арапчонка Ибрагима), именованные «Секретной информацией о силе и состоянии Китайского государства» за 1731 год.
Если бы путешествие поэта в Китай все-таки состоялось, он обязательно побывал бы в Пекине – именно в столице Поднебесной располагалась русская духовная миссия, – и подивился бы необычным православным храмам Успения Богородицы и Сретения Господня, более напоминавшим китайские пагоды.
«Незримый рой гостей»
Из богатейшей фамильной библиотеки Полотняного Завода, калужского имения Гончаровых, где Пушкин гостил вместе с женой и детьми в августе 1834-го, он отобрал для себя в числе других книг и старинные фолианты: «Описание Китайской империи» в двух частях, «с разными чертежами и разными фигурами», издания 1770-х годов, и «О градах китайских».
Возможно, эти же книги читала прежде и юная Наташа Гончарова. В историческом архиве, где хранятся ныне ее ученические тетрадки, есть одна, посвященная Китаю. Поразительно, каких только сведений о древней стране нет на страницах старой тетради – о государственном устройстве, географическом положении, истории, климате, об особенностях всех китайских провинций. Для тринадцатилетней девочки – просто энциклопедические познания! Так что Натали Гончаровой, избраннице поэта, будет близка давняя мечта ее супруга увидеть Китай.
… Отзвуки пушкинских мечтаний можно найти и в поэтических набросках, явленных Болдинской осенью 1833 года:
И тут ко мне идет незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.
Стальные рыцари, угрюмые султаны,
Монахи, карлики, арапские цари,
Гречанки с четками, корсары, богдыханы.
Богдыханы – так на Руси в старинных грамотах величали китайских императоров, для Пушкина они – «знакомцы давние, плоды мечты моей». Знал ли Александр Сергеевич, что своей китайской мечте – Великой Китайской стене – обязан он правителю Ин Чжэну, в будущем богдыхану Цинь Шихуанди, два тысячелетия назад возведшему это чудо света? По велению императора для защиты страны от вторжения гуннов на севере и армии рода Бей-Ю на юге соединены были старые крепостные стены и возведены новые.
Китайский император Даогуан из династии Цин.
Годы правления 1820–1850
Первым из китайских императоров он стал именоваться именем Шихуанди – «божественным правителем». Этот титул носил и богдыхан из династии Цин Дао-гуан, правивший империей в те самые годы, когда в Китай вместе с русским посольством собирался и Пушкин.
Не став реальностью, китайская мечта поэта обратилась в иную ипостась. Как точно пушкинские признания соотносятся с воспоминаниями Александры Россет, близкой приятельницы поэта, ценившего ее за оригинальный ум и красоту:
«Я спросила его: неужели для его счастья необходимо видеть Фарфоровую башню и Великую стену? Что за идея ехать смотреть китайских божков? Он уверил меня, что мечтает об этом с тех пор, как прочел “Китайского сироту”, в котором нет ничего китайского; ему хотелось бы написать китайскую драму, чтобы досадить тени Вольтера».
Великая Китайская стена. Фотография
Но для этого Александру Сергеевичу нужно было увидеть Китай собственными глазами. А драма Вольтера «Китайский сирота», о которой упоминает фрейлина Россет, по словам его создателя – «мораль Конфуция, развернутая в пяти актах». И в ней Вольтер оспаривает тезис Руссо, будто бы искусство способствует падению нравов в обществе.
Медор с китайскою царевной…
Удивительно: Пушкин всего дважды, и то в заметках, как бы мимоходом, упомянул Японию. А японские пушкинисты, в числе которых немало замечательных исследователей и переводчиков, помнят и гордятся этим.
Китаю в этом смысле повезло куда больше – Пушкин упоминает о Поднебесной, ее жителях, столице Пекине десятки раз. И даже в одну из глав «Евгения Онегина», по первоначальному замыслу, должны были войти и эти строки:
Конфуций… мудрец Китая
Нас учит юность уважать,
От заблуждений охраняя,
Не торопиться осуждать.
А ведь Пушкин писал первую главу своего романа в 1823-м, до знакомства с ученым-китаистом. Надо полагать, что философские воззрения Конфуция, как и учение «конфуцианство», имена китайских мудрецов и мыслителей были известны Пушкину с лицейских времен. Но еще раньше, в детстве, поэт впервые услышал о древней загадочной стране и о многих ее чудесах – фантастических пагодах и дворцах, драгоценных нефритовых Буддах, бумажных фонариках и воздушных змеях.
«Ефугэни Аонецзинь»
При жизни Александру Сергеевичу так и не удалось пересечь таинственную российскую границу. Но спустя столетия поэтический гений Пушкина сумел преодолеть не только государственные границы, но и хронологические, и самые, может быть, сложные, – языковые.
Пушкина стали переводить в Китае. Его имя впервые было названо в изданной там «Российской энциклопедии» в 1900 году. А через три года китайские читатели уже могли держать в руках первую пушкинскую книгу на родном языке. «Капитанская дочка» вышла в свет с необычным названием: «Русская любовная история, или Жизнеописание капитанской дочери Марии». И с не менее экзотичным подзаголовком: «Записки о сне мотылька в сердце цветка». По-китайски название книги звучало так: «Эго цинши, сымиши мали Чжуань».
Затем были переведены «Станционный смотритель», «Метель», «Барышня-крестьянка», «Моцарт и Сальери». Но то, что Маша Миронова «заговорила» на китайском, можно назвать событием историческим. Ведь то был первый перевод в Китае русской прозы!
В литературном еженедельнике «Вэньсюэ чжоубао» с 1934 года начинают печатать переводы пушкинских поэтических шедевров. Под редакцией поэта Эми Сяо выходит сборник стихов Пушкина.
Но более всего китайцам полюбился «Евгений Онегин» («Ефугэни Аонецзинь» по-китайски), известны по крайней мере шесть его переводов! «Легендарный роман в стихах “Евгений Онегин” – это величайшее творение Пушкина», – восхищался литературовед Ций Цюбо.
В историю китайского пушкиноведения вошло имя Гэ Баоцюаня – самого блистательного переводчика русского поэта. Впервые в Москве побывал он еще в тридцатых годах. Последний раз, полвека спустя, уже почтенным старцем, вновь приехал на родину любимого поэта поклониться святым пушкинским местам. В Михайловском, на празднике пушкинской поэзии в 1986-м, мне посчастливилось познакомиться с легендарным Гэ Баоцюанем и получить от него в подарок томик пушкинских стихов на китайском…
Китай открывал для себя Пушкина, открывал Россию, русскую душу, русскую культуру. А самого поэта китайцы стали почтительно именовать «отцом русской литературы».
Пу-си-цзинь – «веселое имя» Пушкин
Грустный пушкинский юбилей – столетие со дня гибели поэта. Но каким звучным эхом отозвались по всему миру торжества во славу русского гения!
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая.
В 1937-м в Шанхае при огромном стечении народа был открыт памятник Пушкину. В тот февральский день в красивейшей части города, на пересечении улиц Гизи и Пишон, царило праздничное оживление, звучала многоголосица: русская, китайская, французская речь.
Памятник Пушкину в Шанхае.
2002 г. Фотография
Председатель Шанхайского пушкинского комитета К.Э. Мецлер попросил всех склонить головы в память о русском поэте. Дочь генерального консула Франции госпожа Бодэз перерезала ленточку, – и покров, скрывавший памятник, медленно опустился. Раздались ликующие звуки французского военного оркестра, и затем – русский хор грянул «Коль славен наш Господь». Архиепископ Иоанн, свершив краткий молебен, окропил памятник святой водой. И к его подножию был возложен венок из живых цветов.
Церемониальным маршем мимо памятника поэту (его бронзовый лик был обращен на север, в сторону далекой родины) прошли ученики русских школ…
Первый памятник Пушкину в Азии, вне пределов России, воздвигли в Шанхае! И создан он был благодаря тройственным усилиям – русских эмигрантов, китайских властей и французских дипломатов.
Но шанхайскому памятнику довелось стать свидетелем не только славных торжеств, были в его истории и горькие годы забвенья. Уже в том же 1937-м Япония, оккупировав северо-восток Китая, начала войну против соседнего государства. И памятник русскому гению, – у его подножия всегда лежали цветы, – ставший символом свободы и независимости, был тайно демонтирован. Восстановили его лишь в феврале 1947-го.
Затем пришел черед «культурной революции», и «шанхайский Пушкин» вновь помешал строить счастливую жизнь для китайского народа.
Год 1987-й отмечен третьим «рождением» памятника (и, дай Бог, последним!) – «опальный» монумент встал наконец-таки на прежнем месте. Создано и Всекитайское пушкинское общество, издаются собрания сочинений поэта. Юбилей русского гения праздновался в Китае на самом высоком государственном уровне. Ведь недавний глава Китайской Народной Республики Цзян Цзэминь относит себя к числу поклонников Пушкина и даже декламирует на русском его стихи.
Китайская ветвь на Гавайях
Жизнь сама дописала «китайскую страницу» в биографии поэта, которая, вопреки всем законам бытия, так и не завершилась в том далеком зимнем Петербурге, в старинном доме на набережной Мойки.
Пройдут десятилетия, и в середине двадцатого столетия семнадцатилетняя Елизавета Дурново, прапраправнучка поэта, выйдет замуж за китайца Родни Лиу. И свадьба эта будет отпразднована не где-нибудь, а в Париже, родном городе юной невесты.
Молодые супруги поселятся на Гавайях, близ Гонолулу. Там они обретут свой дом, там же появятся на свет пятеро их детей – два сына и три дочери: Екатерина, Даниэль, Рэчел, Надежда и Александр. Семейство стремительно разрастается: дочери вышли замуж, сыновья женились, и уже в новых семьях рождаются дети, далекие потомки русского гения.
Свадьба Елизаветы Дурново и Родни Лиу. Париж. 1958 г. Фотография Лиу
И вот еще одно необычное обстоятельство: Гавайи стали родиной и для будущего президента США Барака Обамы. Более того, он – ровесник потомков Пушкина! Возможно, даже знаком с ними. Лишь посвящённым известно о любви американского президента к русскому поэту. Свою младшую дочь он назвал в честь жены Пушкина красавицы Натали – Наташей, по-домашнему – Сашей. К слову, так в кругу семьи звали и самого поэта!
Давным-давно, еще в Царском Селе, юный поэт-лицеист набросал шутливые строки:
Не владелец я Сераля,
Не арап, не турок я.
За учтивого китайца,
Грубого американца
Почитать меня нельзя…
Знать бы Пушкину, что в жилах его потомков будет течь и китайская кровь, а внука в далеком колене назовут в его честь Александром! Русское имя соединится с китайской фамилией: потомок поэта в седьмом колене Александр Лиу так же легко может разбирать китайские иероглифы, как и читать на русском стихи своего великого предка.
В пушкинском роду, среди прямых потомков поэта, был и профессиональный китаист – американец Джон Хенри Оверол. Китайским языком он владел в совершенстве, и даже писал на нем стихи.
Правнук поэта граф Михаил Михайлович де Торби, живший в родовом лондонском имении Лутон Ху, снискал известность как художник, постигший каноны древнекитайской живописи. Его рисунки на рисовой бумаге до сих пор восхищают знатоков, равно как и собранная им великолепная коллекция китайского фарфора.
… Посмертная судьба поэта. Она богата причудливыми событиями, удивительными родственными и духовными связями. И еще – необычными воплощениями давних пушкинских замыслов и мечтаний.
Но не чудо ли это, когда в двадцать первом столетии китайский живописец изображает Александра Сергеевича в сюртуке, с неизменной дорожной тростью в руке, прогуливающимся по. Великой Китайской стене?
Китайские потомки поэта. Гавайи. 1960-е гг. Фотография