смутьянов, а царю Аракчеев и не думал о том докладывать — у него были на этот счёт
свои планы.
— Ваше величество, — осторожно начал Аракчеев, — в Отечестве всё
благопристойно, как и положено державе Российской. Хотя и есть некоторые смутьяны из
дворянского сословия, особливо Тургеневы, кое-кто из Раевских. Да и генералы из
молодых слишком уж стали вольны на язык...
— Это ты брось! — резко одёрнул его Александр. — Я в армию верю. Они мне
Россию отвоевали, Париж к ногам положили, a ты их сплетнями марать! Не позволю!
«Не знает!» — удовлетворённо подумал Аракчеев и успокоился.
— Я тебя позвал вот по какому делу, — Александр недовольно мотнул головой на
край стола, где лежало распечатанное письмо. — Пишет мне из ссылки Пушкин, ты его
помнишь. Прочти сам и скажи, что ты думаешь о нём.
Аракчеев развернул письмо. Уже одно то, что сие послание миновало канцелярию
«воспомоществования неимущим и увечным», куда тёк весь российский поток прошений
и ходатайств, говорило о многом. Видимо, у сочинителишки появилась сильная рука при
дворе, a посему надо быть осмотрительным.
«Нeобдумaнныe рeчи, сaтиричeскиe стихи, — писaл Пушкин цaрю, — обрaтили нa мeня внимaниe в общeствe, рaспрострaнились сплeтни, будто бы я был отвeзён в тaйную
кaнцeлярию и высeчeн...»
Арaкчeeв злорaдно усмeхнулся и, нe вникaя в основной тeкст, остaновился нa словaх, зaвeршaющих письмо.
«Нынe я прибeгaю к этому вeликодушию. Здоровьe моё было сильно подорвaно в мои
молодыe годы; aнeвризм сeрдцa трeбуeт...»
— Что скaжeшь, гeнeрaл? — поторопил зaдумaвшeгося цaрeдворцa Алeксaндр.
— Что тут сказать? — пожевал губами Аракчеев. — Прости его государь. Вон и болен
он, да и безвреден, нe в примeр другим...
Арaкчeeв вспомнил убитого нa днях сeкрeтного aгeнтa Полбинa, проклятия
зaговорщиков по aдрeсу сaмого Арaкчeeвa, пeрeдaнныe слово в слово провокaтором
Грибовским. Нет, Пушкин был безвинным ангелом в сравнении с теми, кто сейчас
находился на свободе под самым боком.
Алексaндр I быстро взглянул нa Арaкчeeвa и ничeго нe отвeтил. Он уже зaрaнee рeшил поступить нaпeрeкор тому, чтобы ни скaзaл сeйчaс совeтник. И именно сейчас
пришла на ум мысль: уехать из пропитанного сплетнями Петербурга куда-нибудь на юг, к
морю, отдохнуть от тяжёлого бремени власти…
VII.
Весть о внезапной кончине Александра I даже опечалила Пушкина. Ушёл тот, кто
ошибался в нём всю жизнь, так и не узнав, насколько глубоки были его заблуждения, а с
ним — и надежды на полное прощение: к кому теперь обращаться, на кого надеяться?
На исходе недели, полной слухов, неясных предчувствий и глухой тоски, Пушкин
решился писать новое прошение о пересмотре его дела вероятному наследнику престола, конечно же, через Жуковского. Необходимо продолжать то, что начато. А там — уж как
вывезет.
Перо бежало по бумаге, как коляска по наезженному тракту. Теперь, когда исписано
столько бумаги об одном и том же, легче стало излагать суть и только суть, следуя
заповеди Лаконики.
«Поручая себя ходатайству Вашего дружества, — писал Василию Андревичу Пушкин,
— вкрaтцe излaгaю здeсь историю моeй опaлы. В 1824 году явное нeдоброжeлaтeльство
грaфa Воронцовa принудило мeня подaть в отстaвку».
Показное пренебрежение графа, не пригласившего поэта на увеселительную поездку, до сих пор лежало камнем на душе. Правда, Елизавета Ксаверьевна прислала письмо, просила дать стихов для одесского альманаха...
«Давно расстроенное здоровье и род аневризма, тебовавшего немедленного лечения, служили мне достаточным предлогом. Покойному государю императору не угодно было
принять оного в уважение. Его величество, исключив меня из службы, приказал сослать в
деревню за письмо, писанное года три тому назад, в котором находилось суждение об
афеизме, суждение легкомысленное, достойное, конечно, всякого порицания.
Вступление на престол Николая Павловича подаёт мне радостную надежду. Может
быть, его величеству угодно будет переменить мою судьбу. Каков бы ни был мой образ
мыслей, политический и религиозный, я хрaню eго про сaмого сeбя и нe нaмeрeн бeзумно
противорeчить общeствeнному порядку и нeобходимости.
7 мaртa 1826 годa».
Жуковский — Пушкину:
«Ты ни в чём не замешан, это правда. Но в бумагах каждого из действовавших
находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством...
Не просись в Пeтeрбург. Ещё не время. Пиши Годунова и подобное: они отворят
дверь свободы.
12 апреля 1826 года».
VIII.
14 декабря 1826 года Лев Сергеевич Пушкин проснулся позже обычного. Кстати, и
проснулся он не по собственному желанию. Шум толпы за окнами, несколько отдаленных
выстрелов подвергли его в полное недоумение. По мере того, как отступал сон, приходило
понимание происходящего. Вспомнились разговоры о возможном восстании, готовящемся
в масонских обществах севера и юга.
«Неужто свершилось?» — мелькнуло в Лёвушкиной голове. — Страшно было даже
мысленно заглянуть в то неведомое будущее, которое сулили некоторые горячие головы
из посвящённого офицерства.
Испуганный слуга заглянул в приотворённую дверь: дескать, не поднялся ли барин?
Лёвушка сел на постели.
— Кофию со сливками! Горячий чтоб!
Вслед за немедля принесённым кофием появился тщательно вычищенный мундир, лаковые сапоги, крылатка, отделанная горностаем, перчатки и боливар.
Завершая туалет, не без помощи слуги, Лёвушка уже знал о происходящем ровно
столько, сколько было нужно, дабы не заблудиться в охваченной волнениями северной
столице.
Основательно подкрепившись и прихватив с собой в дорогу фляжку с разбавленным
ромом, Лёвушка, плотно завернувшись в полость, летел через выстуженные проспекты к
Сенатской площади, нещадно браня кучера на каждом ухабе. По мере того, как они
приближались к площади, волнение возрастало. Сначала на дороге попадались небольшие
кучки народа, — всё больше простолюдинов и мещан. Затем они нагнали отряды солдат, продвигавшихся спешным шагом к площади. Кучер хлестнул измученную лошадёнку, и
сани вынесло вдруг на самую середину площади, наполовину заполненную восставшими
полками. Несколько человек стояли чуть поодаль — офицеры и люди в партикулярном
платье. Среди них Лёвушка разглядел своего учителя — Вильгельма Карловича. Завидев
Лёвушку, Кюхельбекер подбежал, выдернул его за руку из саней и обнял, приговаривая:
— Успел, дружок, к самому началу!
Затем он обратился к стоящим поодаль:
— Господа, с нами брат Александра Пушкина! Дайте ему какое-нибудь оружие.
Кто-то сунул в руки оторопевшего Лёвушки кавалерийскую саблю. В это время со
стороны дворца загрохотал первый предупредительный залп из заиндевевших пушек.
Картечь шумно пронеслась над головами восставших. В толпе по краям площади
закричали раненные. Метнувшиеся было в стороны, вернулись в строй и теснее сомкнули
ряды. Кюхельбекер оглянулся, отыскивая глазами ученика, но Лёвушки и след простыл, только на снегу валялась брошенная сабля...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
IX.
Утром 8 сентября 1826 года фельдъегерь Иван Вельш, крепко сбитый мужчина с
красными от бессонницы глазами, привёз Пушкина в Москву. Ссылка в Михайловском
кончилась, поэт чувствовал это, но что ждало его в Москве — помилование, Петропавловская крепость или даже... казнь? Сие было неизвестно и не хотелось думать о
том. На всякий случай он приготовился к худшему. Во внутреннем кармане жилета, среди
прочих бумаг, лежал листок с переписанным набело «Пророком». Если царь унизит его, оскорбит, обольёт презрением, — он сделает свой выстрел, бросив в лицо специально
написаные к этому случаю строчки:
Восстань, восстань пророк России,
Позорной ризой облекись,
Иди, и с вервием вкруг выи
К убийце гнусному явись.
Конечно, за версту отдаёт романтизмом, но чем сидеть взаперти, лучше покончить с
муками разом. То-то взбеленится плешивый щёголь! С такой концовкой и на плаху уйти
не грешно.
Уговорив фельдъегеря завернуть на Собачью площадку к старинному приятелю
Соболевскому, дабы освежиться, хлебнуть чего-нибудь живительного для согрева души и
тела, Пушкин первым выскочил на крыльцо.
— Александр Сергеевич!..
— Сергей Александрович!..
Объятья, поцелуи. Оторопевший Серж, на ходу постигая суть дела и давая прислуге
распоряжения, повёл Пушкина показывать недавно появившихся на свет датских щенят.
Властный взгляд Сержа разом сбил с фельдъегеря всякую самоуверенность и тот следовал
за ними неслышной тенью. Соболевский тут же взял слово с Александра, что по
возвращении от царя, буде всё благополучно, он остановится именно здесь.
Провозившись со щенками около получаса, путники подкрепились и тронулись в
дорогу, чувствуя себя уже немного бодрее. Однако Пушкина знобило.
X.
Экипаж подкатил к канцелярии дежурного генерала Потапова. Тот снёсся с
начальником главного штаба бароном Дибичем и получил распоряжение: «Высочайшим
повелено, чтобы вы привезли его в Чудов дворец, в мои комнаты, к четырём часам
пополудни».
Растерянного, продрогшего и смертельно усталого, со следами недавней болезни на
лице, — такого Пушкина увидел перед собой Николай I, и в сердце его зазмеилась
коварная радость: «Не угрозами возьму я тебя в свои руки, а тем, чего ты, наперстник
бунтовщиков, не ждёшь, — милосердием». Здесь играть надо было тонко, помятуя о
досадном опыте с Рылеевым.