Но в конце каждой страницы, подумав, обязательно дописывал восемь одних и тех же фамилий, и начинались они тремя: Иванов, Бугров, Фёдоров.
Приехал он в сосновый санаторий на лечение да так и остался в спокойном месте жить и работать. Говорил он со всеми редко и коротко. Вечерами приходил в клуб, садился в углу напротив телевизора, смотрел со всеми кино и матчи, а если показывали войну, вздыхал, вытирал глаза и, крутнув головой, уходил к себе в комнату - к тетрадке, в которой выводил строчки, начиная их с Иванова, Бугрова, Фёдорова…
Кто и что за этими фамилиями - никто не знал. А когда спрашивали, он только прикрывал веки и пальцем просил повременить, не мешать…
Вот он-то и поднимался сейчас по бугру с целой семьёй рябинок в мешке, которые собирался высадить у въезда в санаторий. Там уже шелестела стройными по-солдатски рядками высаженная им рощица молодых дубков.
Увидев Ломоносова, он было кивнул, но тут же остановился:
- А что это ты ни свет ни заря?
- Дело есть! - вздохнул Ломоносов.
- Хорошее дело - на ступенях сидеть.
- А бумаги нет,- сказал Ломоносов.-Библиотека закрыта.
- А большая бумага нужна? - спросил Иванов, Бугров, Фёдоров, опуская на землю мешок с деревцами.
- Большая,- сказал Ломоносов.- Для больших букв. Во!
Истопник молча кивнул, показал на деревца: постереги. Входя в помещение, погремел ключами и, скоро возвратись, протянул Ломоносову большой лист ватманской бумаги.
- Спасибо, Николай Акимович! - обрадовался Алёша и, благодарно кивнув, скрылся в своей комнате.
А часа через полтора он уже весело пробивался по камышовой тропинке, за спиной его подпрыгивал ранец, а под мышкой белела большая бумажная труба.
…У школы шумели ребята: малыши на солнышке играли в «пятнашки», старшие сидели на пороге, поглядывая, когда появится Иван Кузьмич, хотя до начала уроков оставалось минут пятнадцать. Зина заглядывала в учебник, повторяла отрывок из былины, а Мышойкин, похрустывая огромной морковкой, заинтересованно смотрел на камыши - ждал появления Ломоносова.
Камыши не шевелились, и Мышойкин стал что-то соображать и посматривать то на Поросюшу, то на Митю, будто хотел что-то спросить.
Но в это время кто-то крепко хлопнул его по плечу. Испуганно оглянувшись, он увидел Ломоносова, который вынырнул совсем с другой стороны.
- Привет! - весело сказал Ломоносов.
- Привет! - радостно откликнулся Мышойкин.- А я тебя жду! Задачи решил?
- А то! - сказал Ломоносов.
- Дай, а? - оглянувшись, попросил Мышойкин под строгим взглядом Зинки.
- Возьми! - щедро сказал Ломоносов.
- Да где?
- А здесь! - Ломоносов хлопнул себя по лбу длинным свёртком бумаги.
- А говорил - решил! - презрительно усмехнулся вдруг Мышойкин и махнул морковкой, всё глядя на бумажную трубу.
- А чего сам делал-то? Небось ждал, пока отец картошки начистит?
- Да нет,-сказал Митя,-он сегодня морковкой обходится!
- Морковкой? - посмотрел Ломоносов.-А ничего, молодец! Какую здоровую вынянчил!
- А это не он! - мгновенно вмешалась Зинка. - Это Варвара Ивановна вырастила. С нами! А он на пороге сидел.
- А хрумкает он! - сказал Ломоносов и вдруг остановился, удивлённый неожиданным поворотом мысли.
- Ты гляди! - повернулся ко всем Алёша.-Он хрумкает, а у наших друзей-пограничников морковка на кухне кончилась! Вот это да! - И он снова взмахнул своей непонятной бумажной трубой.-Куда это годится?!
Зина быстро забегала глазами, будто забеспокоилась, и почему-то подняла ранец.
Тут из калитки вышел Иван Кузьмич, открыл школу, и ребята вошли в класс, рассаживаясь по партам.
За две первые, у окна, сели четверо первоклашек. За ними второклассники Жучков и Жуков, следом три третьеклассника и две одинаково круглые сестры Ершовы - четвёртый класс. А пятый класс разместился справа, у географической карты полушарий.
Иван Кузьмич просмотрел задания у младших, пожурил, похвалил и раздал работы на урок: первоклассникам положил заготовленные с вечера классные тетради - писать по две строчки цифру «2», второклассникам и третьеклассникам отметил в тетрадках номера примеров; сёстрам Ершовым дал составленную для них на листках контрольную. И пока младшие занимались письменно, приготовился разобрать со старшими домашнее задание у доски.
Тем временем Мышойкин заглянул в задачку к Мите и переписал решение. А Ломоносов, достав тетрадь, хотел вписать в неё порядок действий хотя бы цифрами, но почему-то завозился и вытащил из ранца полную горсть рисовых зёрен.
В это время половицы скрипнули, и, встав перед партой, Иван Кузьмич спросил:
- Ну как задачи, готовы?
- Готовы! - быстрее всех ответил Мышойкин.
Остальные промолчали, а Ломоносов вздохнул.
- А у тебя что? - строго посмотрел Иван Кузьмич.
- Да вот,-сказал Ломоносов.-Поросюша на комбайне подвиг делает, а какой-то хрюша рассыпает.-Он показал зерно.-Я как увидел, так вот вашему Василию полсумки набрал! Вон как требует! - Алёша кивнул на окно.
За окном в самом деле кричал изо всех сил Василий.
- Я тебя не про это спрашиваю,-сказал Иван Кузьмич,-а про задачи!
- А задачи решил. Могу к доске! Идти? - спросил Алёша.
- Только сделал не в тетради, - уточнил ехидно Мышойкин (из-под верхней губы показались два остреньких беленьких резца).
- Ну, в голове,- улыбнулся Алёша.
- У тебя всё в голове! - вздохнул Иван Кузьмич.- У Мышойкина в тетради, у других в тетради! А у тебя в голове!
Зинка что-то проворчала, громадные уши Мышойкина покраснели, аккуратненькие Зинины побелели, но Иван Кузьмич одёрнул её взглядом и закончил:
- Ты всегда не виноват! Голова виновата. Вот этой умной голове я и поставлю двойку! - сказал Иван Кузьмич и открыл журнал.
- Так на этот раз не голова, а руки,-улыбнулся Алёша.-Руки не дошли!
Иван Кузьмич посмотрел на зерно:
- Из-за этого, что ли?
- Да нет,-сказал Алёша, ссыпая зерно в ранец, хотя и оно было виновато, что не успел записать. - Не это. А вот!
Он взял бумажную трубу, развернул, и все увидели написанные на ватмане большими красными буквами слова: «Нашим друзьям-пограничникам пионерский привет!»
- Как, ничего? - спросил Ломоносов.- Годится?
- Вот это да! - сказал кто-то из малышей.
Митя одобрительно улыбнулся, а Мышойкин сказал:
- Да так бы и я смог!
- Ты бы всё смог! Особенно задачи решать да морковку хрумкать! - сказала Поросюша.
А Иван Кузьмич прошёлся по классу и сказал:
- Ох, Ломоносов, вперёд забегаешь. Ну, написал плакат, а вешать куда?
- Так на стенку!
- Побелить бы сначала, привести в порядок! - вздохнул Иван Кузьмич. Варвара Ивановна поручила ему договориться в совхозе насчёт побелки, да вот не успел, не расста рался.
- Так и побелим!- твёрдо сказал Ломоносов.-Сегодня суббота, в воскресенье к нам не придут. А мы и управимся!
- Может, ты берёшься ещё и побелить? - с иронией спросил Иван Кузьмич и вздохнул.
- А что? - сказал Алёша, призывно оглядывая всех.- Берусь!
Сразу после уроков под наблюдением петуха Василия Ломоносов провёл с ребятами короткое совещание. И к удивлению Ивана Кузьмича, школа быстро опустела.
Совхозные ребята, не дожидаясь машины, пошли толпой по дороге. Поросюша с оглядкой, подбросив на спине тяжёлый ранец, отделилась от всех, и скоро её красная куртка уже виднелась на пути к заставе.
А Ломоносов, добравшись до санатория, попросил вызвать дежурную сестру Полину Ивановну и, едва она, поправляя косы, появилась на пороге, с таким жаром стал выкладывать ей всё про школьные дела, про вожатых с заставы и про надобность побелки, что медсестра только улыбнулась сыну:
- Ну раз мой Алексей Иванович говорит, что нужна подмога, значит, нужна. Поговорю с народом, попробую.
И уже через час, сдав дежурство, она подходила к дому известного теперь на весь край комбайнера Поросюши. Чем ближе она подходила, тем слышнее становились причитания его маленькой бойкой жены, Марьи Ивановны, которая в красных, как у Зинки, сапожках бегала по двору. Она заглядывала то в пустую кадушку, то на стоявший у печи летний стол, то снова в кадушку и всплёскивала руками:
- С утра надёргала кучу морковки к капусте - и нету. Вытащила для Бобки из щей кость - и нету! Приготовила целлофановый мешок идти за солью - и мешка нету. И Зинка запропастилась.
Марья Ивановна всё взмахивала руками: «Непонятные дела!» - за ней, тявкая, трусил голодный пёс Бобка, а из-за забора доносились чьи-то насмешливые слова: «Ну, броня крепка!»
Непонятные, а верней, необычные дела происходили не только во дворе комбайнера Поросюши.
То, что его дочка Зинка направилась не домой, а куда-то совсем в другую сторону, было делом обыкновенным. Скрыться, никому ничего не говоря, маленькая ершистая Зина могла в любое время - просидеть с удочкой у озерка до карасиной поклёвки, пошептаться с водой, с облаками, послушать, как поёт на всю округу в тайге одинокое дерево. Этому её в свободное время учил и сам знаменитый комбайнер. Это было в порядке вещей!
Необыкновенным было то, что направилась Зина в совсем непривычную сторону, к заставе. Через полчаса, заметив её, часовой сообщил сержанту Майорову: «Смотри-ка, Майоров! Это уж к тебе!» Ещё через несколько минут, допивая в столовой компот, она рассказывала Майорову про школьные дела и затеи. Потом, с разрешения старшины, поорудовала веником возле заставской кухни, подмела на спортплощадке и села около столовой приглаживать и ласкать узнавшего её оленёнка. Не один Ломоносов беспокоился о пограничных делах!
Но и это всё было обычным делом.
А потом начались дела необычные.
Сначала на кухню вошёл рядовой Волков и обрадованно отбил чечётку: на столе лежала целая гора сочной мытой морковки.
- Вот это старшина! - сказал Волков, обтёр одну, хрустнул ею и вдруг, опомнившись, бросился к котлу. Ещё можно было успеть морковки добавить в суп. Ещё было в самый раз!