Парты быстро выстроились в три коротких ряда. Очередь дошла до шкафа.
Мальчишки налегли на него, там что-то перекатилось, поехало.
- Ого, да там какое-то мангазейское сокровище! - сказал, отирая лоб, Ломоносов,-Посмотрим?
Иван Кузьмич как-то равнодушно пожал плечом, а Витя по-хозяйски кивнул: «Давай!»
Они распахнули шкаф и под старыми картами увидели запылившийся пионерский горн.
Мышойкин вытащил его, пошутил:
- Сокровище! Золотой!
Иван Кузьмич удивился:
- А мы-то искали…
А Зина отёрла его рукавом, попробовала дунуть, но ничего не получилось. Ломоносов с сожалением покачал головой: чего не умею, того не умею.
Тогда сержант Майоров улыбнулся, протянул руку: «А ну-ка дайте», протёр мундштук и, вскинув трубу, приложил его к губам.
И в воздух - к заставе, к небу, к сопкам - прорвался удивительный звонкий звук пионерского горна.
А Прыгунов, подумав, скомандовал:
- Отряд, стройся!
И маленький отряд - все шестеро пионеров - вдруг выстроился по росту и выровнялся на звук пионерской трубы.
Потом всё стихло. И все услышали, как заглянувший в окно крепкий пожилой мужчина одобрительно вздохнул:
- Ну хорошо, хорошо, броня крепка! Вот это дело. Правильно, Иван Кузьмич. А то что-то давно не слышали! Хорошо.- И, кивнув, он захромал по дороге с полной корзиной румяных грибов.
Едва фебята опустили в ящик своё пионерское письмо с надписью «Авиа», дел на отряд обрушилось - катящаяся гора! Не было, не было - и вдруг посыпались. Следовую площадку оборудовать! Тренировки наладить! Ещё историей села решили заняться! Да мало ли дел. А ведь это только начало!
Но начали со следовой площадки.
У ручья, где, бывало, Зинка с Бобиком ловила на удочку пескарей, среди высокого камыша и крапивы, потихоньку доживала забытая пограничниками учебная следовая площадка.
Иногда на её горячую глину выползали погреться ужи и удавчики, забегали ящерки, а чаще, расправляя глазастые крылья, как на аэродром, приземлялись радужные махаоны. Площадка молчала и тоже, казалось, слушала шелест воды и шорохи леса.
Но теперь молчание кончилось.
В первый свободный день Майоров выбрался сюда с ребятами, прихватив косу. Сняв китель, он аккуратно обкосил у площадки края, ребята вымели с неё пыль, обмыли ручьевой водой и на завтра, на 13.00 после уроков, назначили первое занятие.
Из школы ребята вышли стайкой, потом, в камышах, вытянулись цепочкой, как вдруг услышали шелест, фырк. Забежавший вперёд Мышойкин обмер и, бледнея, вытянул шею.
- Смотрите!
По площадке петляла цепочка ещё мокрых, оставленных острыми копытцами следов. Рядом приплясывали какие-то птичьи загогулины, а сбоку в качающиеся камыши уходили отпечатки мягких кошачьих лап.
Ребята остановились.
- Первый - кабан! - быстро определил Митя. Он их встречал не раз, когда с мелкокалиберкой на плече ходил по сопкам.
- Ох ты, да не один -стадо! Поди, грелись,-поторопился сказать Ломоносов, но тут же поправился: - Нет, не успели! Иначе бы брюхом всю площадку вытерли.
- И фазаны ходили…-сказал Мышойкин.
- Откуда? - спросила Зина.
- Комбайнеры уже петухов на сое видели! - подтвердил Митя.
- А это, вот это?! - вскрикнул Мышойкин и тут же испуганно отпрянул в сторону.
Кусты с шелестом расступились, и на площадку из зарослей вынырнул присыпанный репьями Прыгунов с брезентовой сумкой на боку и сразу показал на след:
- А это?
- Фу, набрались страху! - рассмеялся Ломоносов, а Мышойкин, сразу повеселев, оттого что испугался не он один, а и сам Ломоносов, показал на след:
- Не кот же!
- Ну и не собака! - рассудил Алёша.
А Митя сказал:
- Волк.
- Молодец, точно. Волк! - Прыгунов живо посмотрел на него и, вытащив из сумки резиновую печатку, ловко тиснул на площадке округлый след.-А это?
Митя молчал. Ребята, окружив след, задумались. Даже Ломоносов почёсывал в затылке… Непонятно! Они оглянулись на Прыгунова. Но пограничника не было. Зато сзади ребят появилось ещё несколько таких же следов.
Ребята стали оглядываться - куда делся Прыгунов. Но не шевелился ни один куст.
Они пошли по следу. В то же мгновение сзади раздался быстрый вскрик, и, повернувшись, они снова увидели Прыгунова, который, выходя из кустов с другой стороны и улыбаясь, твёрдо ставил ещё один отпечаток.
- Ничего себе! - сказал Алёша.
А пограничник спросил:
- Так что же это за след?
- Тут уж точно без собаки не обойтись,-решил Алёша и вдруг окинул всех озорным взглядом: - И вообще пограничному отряду без собаки не обойтись!
- Ну, отряд-то у вас пока совсем молодой и маленький! - в тон ему сказал Прыгунов.
- Так и собаку можно молодую и маленькую! - рассмеялся Ломоносов. И все ребята улыбнулись, потому что знали: маленькая собака на заставе одна - Удар.
Прыгунов покрутил головой: ничего себе придумали!
Правда, Витя Мышойкин тут же, между прочим, заметил:
- Ну собака, может, и не очень нужна. Собаки вообще скоро будут ни к чему.
- Это почему же? - так и откинулся в удивлении Прыгунов.
- А приборы заменят любую собаку! - пожал плечами Мышойкин.
- Собаку? Пограничную собаку? - Прыгунов изумлённо завертел головой.-Ну извините! - сказал он.-Ну извините!.. Да вы знаете,-он повернулся сразу ко всем,-что один только Индус Карацупы, который бегал по этим тропам,- это целая история! Триста нарушителей - да каких! А про Лютого слышали? След брал через целые сутки! И бандита взял! Нет?! Так вы и про Розу не слышали?! - Он изобразил отчаяние и понизил голос: - Да на неё генерал приезжал смотреть. Шутка ли, собака лезвие в камышах за полкилометра отыскала.
Ребята внимательно посмотрели на него.
- Машина! - Прыгунов махнул рукой,-Собака понимает всё - и верность, и чуткость, и подлость! Вон хотя бы тот же Лютый. Добрый пёс! А вот когда однажды негодяй обидел ребёнка, вот тогда он показал, почему он Лютый! - сказал Прыгунов, и было видно, что и он показал бы негодяю, обидевшему ребёнка.
Пограничник наклонился к Мышойкину и подвёл итог:
- Да если рассказать все истории про собак с одной нашей заставы, книга получится - почище Дюма!
В глазах Мышойкина плутало насмешливое недоверие.
Но, заметив, как заинтересованно задумался Митя, он и сам беспокойно замигал: а вдруг упустишь что-то интересное.
А Митя попросил:
- Расскажите! Может быть, и вправду записать?
- Конечно, вправду! - серьёзно сказал Прыгунов. - Чтоб знали все! Только не меня бы про это спрашивать. Вот с Артамоновым поговорить -так это да! Это да! - горячо повторил он, вспомнив товарища.-А что? - Он посмотрел на ребят.- Пошли к Артамонову? - Ему и самому интересно было послушать артамоновские истории. - Правда, договора такого на сегодня не было, может влететь, - подумал вслух Прыгунов.
Но все разом закричали:
- Пошли! Не влетит! Мы же не чужие!
Глаза Прыгунова вдруг озорно подмигнули и тут же сделались серьёзными: «Пошли! Только - чур - порядок! Идти по-пограничному. Быть готовыми ко всему!»
Он прошёл через камыши и, всё так же пружинисто отталкиваясь, повёл ребят к заставе не привычной дорогой, а поднимавшейся от подножия сопки быстрой тропой.
Полдень вдруг навалился на сопку жарким медовым теплом. Всё сразу перемешалось: запах разогретого шиповника, винограда, парной дух маньчжурского ореха и дуба. Казалось, облака вкусного тепла то окунали ребят в глубину эхого леса - в горящие листья клёнов, в золотистые от солнца листья бархата, дуба, аралий,-то поднимали над ним. И сверху представлялось, что внизу волнуется и плещет не лес, а светлое зелёное золото…
Тропинка, упругая живая тропинка помогала ребятам идти легко и с каждым по-своему говорила. В их движении было что-то от быстрого движения пограничного отряда. От присутствия Прыгунова, его чёткого пограничного шага все тоже чувствовали себя пограничниками. Его подтянутость, походка передавались всем.
Настоящая пограничная тропа шла гораздо выше, по гребню сопки. Но и тут чувство тревоги, которое бывает на пограничной тропе, заставляло Ломоносова прислушиваться и присматриваться к кустам, а в Мите будило незнакомую готовность предупредить чьё-то резкое движение, встать на пути непонятной ещё опасности. Даже Мышойкин, стирая с носа капли пота, шёл на редкость серьёзно.
Некоторое время ребята двигались прозрачным кленовым лесом, но потом вошли в густой зелёный тоннель. И может быть, от лёгкого ощущения тревоги Митя спросил Прыгу-нова:
- А вам часто приходится бывать в тревожной группе?
Прыгунов шёл впереди. Ему и самому нравился сегодня свой чёткий, как у Майорова, шаг, и как-то по-майоровски смотрелось вдаль. Он взглянул сверху на Митю и сказал:
- Приходится.-А пройдя ещё немного, добавил: - А вообще всегда. Раз пограничник, значит, в тревожной группе.- И объяснил: - У пограничника тревога в крови. Чуть что - «Застава - в ружьё!» - и вперёд!
Он пошёл шире, пружинистей, но тут же, что-то вспомнив, остановился и, придержав ребят, посмотрел вверх.
Ребята тоже подняли головы, да так и замерли.
Там, за шевелящейся листвой, высоко-высоко, так что кружилась голова, среди жаркой голубизны выступала белёсая острая скала. Над ней неподвижно парили птицы. И оттуда падал вниз бесконечный стремительный обрыв… Ребята измерили его взглядом, никто вслух ничего не спросил, но все посмотрели на пограничника: «Скала - та?» И он кивнул: «Та!»
Кивнул, а потом спокойно произнёс:
- Без тревоги здесь ни службы, ни подвига… И вообще, если ты человек, значит, тревожишься.
Он не сказал, за кого, но ребята и так поняли: за людей, за службу, за родину - за кого-нибудь да тревожишься.
Прыгунов снова пошёл широким, майоровским шагом. Ребята опять входили в пахучий, обволакивающий медовым духом лес и сосредоточенно притихли. Зина быстро, будто стесняясь своего вопроса, спросила:
- А что ещё нужно для подвига?
И Прыгунов, не останавливаясь, как о давно ясном, сказал: