А месяцы шли. И уж совсем наш Агафон стал от мира отрешаться, да случилось тут одно происшествие: проснулся он однажды на заре и вдруг слышит — самолет гудит.
— Воздух! — не своим голосом завопил он, вспомнив про свой артиллерийский склад, выбежал из землянки и видит: висит над полянкой чудная такая машина — вроде стрекозы, а из ее брюха веревочная лестница свешена, люди по ней спускаются.
Бросился пустынник в землянку обратно и с удвоенной энергией принялся за поклоны, чтобы поскорее сгинуло железное видение. Да где уж! Поисковая партия мигом разыскала его убежище. И тут же предложили Агафону с ними вместе какие-то редкие элементы искать. Пришлось бедняге и отсюда ночью удирать. Даже чайник, лучшее сокровище свое, на очаге забыл!
Долго ли, коротко ли, но добрался он до горы, густо поросшей сосняком. Облюбовал Агафон себе местечко возле ручья, взялся за лопату, поплевал на руки и... тут же выронил ее из рук: прямо над его головой проплыли две большие железные стрекозы, таща на канатах что-то огромное и тоже железное. И понял Агафон: не видать ему благословенной тишины и в этих местах.
Иван Никитич замолчал и стал наливать себе в кружку ароматного чая.
— Ну и как же Агафон ваш вышел из положения на этот раз? — полюбопытствовали мы.
— Об этом он пусть сам вам расскажет, — отозвался лесник и, распахнув окошко, крикнул: — Эй, сосед, зайди сюда, товарищи корреспонденты хотят о чем-то спросить тебя!
Из соседней избы вышел не старый еще мужчина в красной шелковой тенниске. Поздоровавшись с нами и узнав, о чем идет речь, он смущенно махнул рукой.
— Было такое дело по молодости моих лет.
— Где же вы сейчас «спасаетесь»? — засмеялись мы.
— В колхозной мастерской, — кротко ответил он. — Да еще на заочных курсах механизаторов. Надо же наверстывать упущенное!
Тетя Кланя
Когда основные вопросы, стоявшие в повестке дня, были решены и расширенное заседание месткома перешло к разным текущим делам (всеобщее облегчение, все заулыбались), слово попросила страхделегат Зайчикова.
— Вот мы тут всякие текущие дела обсуждаем, а Анну Фоминичну, курьершу нашу, опять никто не навестил. Как страхделегат, я, конечно, заходила к ней, три апельсина ей снесла, но ведь это было дней десять назад! Пускай теперь ее кто-нибудь из месткома посетит. Обижается старуха. Говорит, ежели кто из начальства заболеет, целые делегации посылают. А курьер будто и не человек.
Предместкома Мирандолинов сокрушенно понурил голову.
— Она действительно имеет все права на нас обижаться. Правда, Анна — женщина своя, поймет, что мы не ходим к ней, потому что очень заняты. А все же неудобно. Ты, Зайчикова, возьми это дело в «вой руки. Нечего тебе дожидаться других, а, как страхделегат, преподнеси ей от месткома гостинец — ну там яблок ей купи да виноградного соку. Трешницу мы на это отпустим. Главное ведь не гостинец, а внимание коллектива. Договорились?
Когда Зайчикова села на место, Мирандолинов зорко оглядел всех и продолжал:
— А теперь позвольте мне сказать, товарищи! Довожу до сведения членов месткома, что в нашем здоровом коллективе завелся сектант!
Собравшиеся тревожно уставились на него. Какой такой сектант? Откуда он взялся? И, главное, что ему нужно?
— Из новеньких кто-нибудь? — робко спросила комсомолка Тюлькина.
Мирандолинов отрицательно покачал головой.
— Нет, не из новых, а, наоборот, из самых старейших. Это тетя Кланя, ночной сторож.
Все так и ахнули. Тетя Кланя — одинокая, ласковая к людям старушка, каждая морщинка ее так и светилась добротой. Было смешно немножко и трогательно, когда она со своей берданкой, древней, как она сама, неторопливо семенила по территории конторы, охраняя «объект». Зарплата у нее была небольшая, но никто никогда не слыхивал от нее старушечьей воркотни на трудное житье.
— По-моему, все это враки, — решительно заявил один из присутствующих. — Сектанты — это изуверы и фанатики. А тетя Кланя какой изувер? Она человек добрецкий. Интересно, кто принес эту байку?
— К сожалению, не байка, — уныло ответил предместкома. — У меня есть точные сведения, что сторожиха наша — воинствующая сектантка. Дело это, разумеется, ее совести. Но и мы, товарищи, не можем умывать руки. Мы обязаны помочь члену нашего коллектива освободиться от религиозных предрассудков.
Все заговорили разом, в комнате поднялся галдеж. Слова попросил председатель культкомиссии.
— Трудное это дело, товарищи. И деликатное. Я согласен с теми, кто говорил, что тетя Кланя — старушка душевная. Но ведь ей под шестьдесят подпирает. А под старость в человеке разные пережитки пробуждаются, в том числе и религиозные, особенно если он верил сызмальства.
— Да что ты предлагаешь? — крикнули ему.
— Я ничего не предлагаю. Знаю только, что в таких делах действовать следует осторожненько, чтобы не наломать дров. Давайте сперва поговорим с ней по душам, так сказать, прощупаем ее...
Мирандолинов досадливо махнул на него рукой.
— Прощупывать тетю Кланю не надо, — сказал он, — бесполезно. Давайте-ка мы организуем для нее хорошую лекцию на антирелигиозную тему. Достанем толкового лектора с диапозитивами, и пускай она вентилирует свои мозги. Коллектив ее поддержит. Нет возражений? Принято.
Не откладывая дела в долгий ящик, предместкома тут же позвонил в общество «Знание». Ему обещали подослать лектора покрепче. Когда? Когда хотите, хотя бы завтра.
Назавтра красный уголок ремконторы был переполнен. Лектор, молодой человек с пышной шевелюрой (говорили, что он из бывших семинаристов), устанавливал на столе проектор, чтобы иллюстрировать свою лекцию диафильмом, для чего на стене, заботами завхоза, была прикреплена кнопками большая простыня.
Словом, все было готово, не хватало только одной тети Клани. Напрасно рокотал в красном уголке бархатный голос бывшего семинариста, напрасно плясал на простыне яркий цветной луч проектора. На атеистов это большого впечатления не произвело, поскольку они и без лектора знали, что бога нету. А людей верующих, увы, в красном уголке не было.
Мирандолинов ходил мрачнее тучи.
— Позор! — сердито восклицал он. — Кто был ответственным за явку сторожихи на лекцию? Ах, все? Ну так вот вам плоды обезличенной безответственности. Хорошо-с! Теперь никаких антирелигиозных лекций я больше организовывать лично не буду. Пусть даже в коллективе объявится сам архиепископ!
— Семен Семеныч! — нерешительно тронула его за рукав страхделегат Зайчикова. — А может, все-таки кто-нибудь из членов месткома пойдет со мной к больной курьерше? И яблоки и сок я купила, вот они, в пакете.
— К больной курьерше? — встрепенулся Мирандолинов. — Непременно. Кто здесь присутствует из членов месткома? Гм! А знаешь что? Я сам с тобой пойду! Ей-богу, сам! Пускай старая не обижается на отсутствие внимания со стороны руководящих лиц.
И они на пару, широким шагом, направились на Зеленую улицу, где квартировала курьерша Анна Фоминична. Подойдя к дому, поднялись на крыльцо. Толкнули дверь, она оказалась незапертой. Войдя в переднюю, делегация остановилась в ожидании, пока глаза привыкнут к полумраку.
Из комнаты, где лежала больная, доносился запах лекарств и певучий голосок тети Клани:
— А ты терпи, терпи, голубка, как Иисус терпел. Господь, он каждую твою слезинку на строгом учете держит. Как, например, наш главбух Петр Иванович, ни копейки не упустит в балансе! Да что это я, раба недостойная, тебе все рассказываю да объясняю. Ты, когда станет легче чуток, к нашему пресвитеру зайди, он тебе все как на ладошку выложит. И разъяснит и утешит...
За свадебным столом
«Я не барышня и не жених, ухаживать за мной никто сейчас не будет. В конце концов каждый кузнец своего счастья, и будем сие счастье ковать, пока не поздно».
С такими игривыми, но вполне подходящими к обстановке мыслями комсорг Гриша Шепотков вооружился тарелкой и принялся заполнять ее яствами. Перво-наперво он положил ложку салата с крабами, два ломтика ветчины, розовой, как утренняя заря, кусочек студня, обильно полив его хреном, и ломтик осетрины.
Покончив с подготовкой и подтянув стратегические резервы в виде банки шпрот и блюда с любительской колбасой, Гриша, плотоядно потирая руки, намеревался, опрокинув рюмочку в честь новобрачных, провозгласить традиционное «Горько!». Справа от него сидели молодые: жених — инженер-проектировщик Вася Голицын и невеста — лаборантка Галочка. Рядом с женихом сидели его отец, мать, сестра с мужем и, наконец, он, Гриша Шепотков, представитель общественности СКБ-17. Лица остальных гостей были ему незнакомы. Да он, собственно, и не старался их запомнить, по опыту зная, что после нескольких стопок «Столичной» дай бог не вопросить, тупо уставясь в зеркало: «А чья же эт-та ф-физия?»
— Могу ли я попросить вас об одном одолжении? — неожиданно послышался справа голос. — Передайте мне, пожалуйста, сотейник с хреном.
Гриша взял судок, повернулся направо к соседу— и обомлел: на него, улыбаясь, глядел в упор... кто бы вы думали? Священник Благовещенской церкви, одной из двух действующих в городе. Как же его имя? Ну да, отец Михаил Залуцкий, известный всему городу своими амурными похождениями. Как же он попал сюда, да еще рядом с представителем комсомольской организации?!
— Вы забыли передать мне хрен, — ласково улыбаясь в шелковистую бороду, напомнил ему отец Михаил. — Вы меня очень одолжили, благодарю вас.
Гриша, машинально сунув сотейник в руку соседа, отвернулся и постарался прийти в себя. А придя в себя, ужасно рассердился. Он почувствовал себя глубоко оскорбленным. И не только за себя, но и за всю общественность СКБ-17. Помилуйте! Его, комсорга, посадили рядом со служителем культа! Кто же учинил над ним эту неумную, похожую на издевательство шутку?!
Дрожащей рукой Гриша налил себе стопку «Столичной», поднял ее и, как бы желая чокнуться с женихом, решительно подошел к месту, где сидели молодые.