– А я просто не хочу, – продолжил свой рассказ Ширита. – Мне не нужен Светлый лес. И Темный тоже не нужен. Но не достучаться. Сначала родители слышать ничего не желали, потом, когда их не стало, – Клинок. Она даже не понимает, о чем я говорю. Ей кажется: если не Темный лес, так Светлый. А я не хочу ни одного из них, но это попросту не помещается в ее голове! Ну не мое это – быть хранителем мира. Я устал. Истосковался по шуму и радости. Мне надоело.
– Но зачем же убивать сестру?
– Если она не в состоянии услышать и понять меня, единственное, что мне остается, – сделать так, чтобы мира не было. Нет мира – нет его лесов и границ – нет тьмы, которую надо охранять. При полной неспособности моей сестры осознать, что есть взгляды, отличные от ее, только так я могу освободиться от своей тягостной службы, на которую попал не по собственному выбору или желанию, между прочим, а просто потому что родился в этой семье сумасшедших фанатиков. Вот что действительно несправедливо – тысячелетнее рабство без права сказать «Нет!».
Хозил сглотнул. Кажется, они стали невольными свидетелями древней драмы и семейной ссоры. Но, к сожалению, у этой ссоры слишком большие ставки.
– Коль цена моей свободы – смерть сестры, пусть так, – подытожил Ширита и пожал плечами. – Я же сказал: все просто.
– Господин, вы страшно оскорблены глухотой лесной королевы, – начал было лекарь, содрав-таки с губ заплатку из слизи, но хозяин Темного леса властно выставил пылающую ладонь, призывая к молчанию.
– Дело решенное, – сказал он. – У Клинка была сотня тысячелетий, чтобы сделать хотя бы шаг навстречу, хотя бы попробовать понять меня. Но Ночной Базар был важнее, чем страдания брата. Так пусть насладится падением мира!
– Формально вирява не сможет насладиться этим, поскольку глубоко спит, – снова встрял Хозил, но тут же был сбит прыгнувшим на него Холдом, потому что Ширита брызнул в лекаря странным темным пламенем.
– Душу-то он излил, но, кажется, теперь считает нас свидетелями своей слабости и поэтому не намерен оставлять в живых даже на эти последние минуты сущего, – сказал демон магу, прижимая того к земле. – И сразу поясню: плана у меня нет.
– Кто бы сомневался, – прокряхтел Хозил.
Глава 18
Грохот и крики.
Али подпрыгнула на кровати. Было еще довольно темно, хотя, судя по тому серому свету, что сочился сквозь окно, дело шло к рассвету. Что-то тягостное и пугающее, что происходило в смазанном сне, испарилось не сразу, и почему-то, слыша тяжелые шаги на лестнице, девушка была уверена, что это поднимаются наемники в белой форме. Каз, как назло, спал крепко, и только Али хотела дотянуться до кинжала, который парень, по обыкновению, должен был держать под подушкой, дверь комнаты распахнулась.
Это было хуже наемников в белой форме.
На пороге стояло чудовище – большое, растрепанное, в разодранной одежде, сжимающее небольшую палицу.
– Рази, это ты? – всмотревшись, ахнула Али и поспешила зажечь свечу.
Каз беспокойно заворочался, что-то бурча.
Внешний вид тюремщицы и вправду оставлял желать лучшего. И общая потрепанность была тут не самым страшным. Вся левая рука Рази была окровавлена и безжизненно свисала; с мокрого, пропитанного насквозь густой багровой влагой рукава капало на пол. Лицо измято, в ссадинах, синяках, рассечениях, запекшиеся корки на губах, бровях, скулах.
– Рази… Как ты нашла нас? – рассеянно спросила девушка, все еще скользя глазами по тюремщице.
– Чтобы я – и не выследила беглых преступников? Умоляю. Тем более вы сами говорили, что хотели здесь передохнуть до того, как наткнулись на Николу. А у вас вряд ли в округе много других проверенных укрытий.
Из последних сил скинув дорожный мешок, закинутый за правое плечо, женщина пробормотала:
– В общем, прощения прошу, что разбудила и задержалась, – были трудности. Мой портрет теперь висит повсюду рядом с вашими, спасибо большое.
И с этими словами рухнула на пол, словно великан, подстреленный громадным гарпуном.
Али еще некоторое время смотрела на обездвиженное тело Рази, ощущая себя полностью парализованной ужасом: ведь если пала богатырша, то какой судьбы можно ждать себе? Пожалуй, только самой прискорбной, короткой и той, что в скором времени трагически оборвется. Но через минуту девушка вышла из ступора, спрыгнула с кровати и грубо растолкала Каза. Тот резко подскочил, выхватив из-под подушки, как из ножен, кинжал, и воинственно огляделся, готовый ко всему, но увидел только темную растерзанную груду на пороге.
– Это что, Рази? – недоуменно спросил он.
– Она самая. И нам нужно ей помочь! Зови Нирафа!
Каз, сунув кинжал за пояс, бросился к выходу, перепрыгнул через тело тюремщицы и затопал босыми ногами по ступеням.
Нирафа, впрочем, звать было не надо. Это именно он издал тот крик, за которым последовал грохот, разбудивший Али. Хозяин кабака отчаянно кидался грудью на ужасающе выглядящую великаншу пытаясь защитить своих постояльцев и друзей от угрозы в ее лице. Но Рази просто одним махом смела с дороги взрослого мужчину, и теперь Каз обнаружил его сидящим у подножия лестницы и сжимающим руками болящую голову.
– Простите, я не смог сдержать ее, – голосом, полным раскаяния и отчаяния, произнес Нираф. – Я хозяин кабака, но никак не воин.
– Все в порядке, – Каз помог ему подняться и, бегло осмотрев покрасневшее место на лбу, где, очевидно, скоро появится огромная шишка, заверил: – Твоему героизму нет равных. Однако это Рази, наша подруга и спутница. На ее пути не нужно становиться, хоть она бывает пугающе груба. Но нам сейчас понадобится твоя помощь именно как хозяина кабака. Нужно привести ее в чувство, перевязать раны и, конечно, сытно накормить.
– Я понял, – в глазах Нирафа все еще немного двоилось. – Огромный омлет с помидорами и беконом подойдет? А бинты, ветошь, мазь, таз с водой и сменную одежду я сейчас принесу. Мой дядюшка был широк в кости, так что, думаю, его рубашки должны подойти вашей подруге.
Рази открыла глаза, когда Али уже заканчивала обрабатывать ее раны. Грубо отказавшись от дальнейшей помощи, тюремщица сама наскоро промыла оставшиеся ссадины и накрепко затянула бинтом поврежденное предплечье. Кровь наконец остановилась.
Богатырша скинула изрезанный кожаный мундир и принялась расстегивать некогда белую рубашку, которая сейчас стала почти полностью бурой. Было видно, насколько сыра и тяжела ткань от того количества крови, что она впитала. Каз, неловко кашлянув, спешно вышел из комнаты и закрыл дверь. Али хотела было отвернуться, но завороженно уставилась на оголившуюся широкую спину, всю в рыхлых крупных шрамах, словно наскоро залатанное одеяло.
– Смотришь на художественную роспись по ко же? – хмыкнув, спросила Рази, почувствовав пристальный взгляд.
– Я не хотела обидеть, – смущенно проговорила Али, пока тюремщица накидывала на свои мощные плечи новую рубашку, на этот раз не белую офицерскую – она пришла в негодность, – а оставшуюся от дядюшки Нирафа: ворсистую, плотную, серо-земляного цвета, с протертыми локтями.
– Мягкая, – прокомментировала Рази свои ощущения от новой одежды. – Ты и не обидела. Шрамы – всего лишь шрамы. В них нет ничего ни зазорного, ни героического – вообще ничего: просто рубцы на коже. Последствия принятых решений, невезения и нерасторопности. Рассказать?
Али интенсивно закивала, ожидая эпоса о небывалом сражении. Тюремщица, прилаживая и застегивая свои портупеи и вновь начиняя их оружием, начала свой рассказ:
– Прикрыла Даркалиона от взрыва в замке, когда тот был совсем щеглом, – и сразу закончила: – Пятьдесят три каменных осколка вытащили. Вот.
– То есть благодаря твоей доблести нас сейчас и преследует вся армия королевства? – уточнила после небольшого молчания Али.
– Именно.
– Но почему ты спасла это чудовище?
– Во-первых, тогда он был не чудовищем, а просто маленьким нежным мальчишкой, которого либо не замечали, либо шпыняли. Кстати, не думаю, что и сейчас что-то изменилось. А во-вторых, он был сыном человека, которому я служила. Не думаю, что из-за разборок взрослых дети должны погибать от взрывов или под завалами. А сейчас, – Рази затянула последний ремень, – я чувствую такой невыносимый запах жареного бекона, идущий снизу, что, если мы немедленно не спустимся, я перестану себя контролировать.
Али примирительно показала ладони.
Омлет у Нирафа получился царский. Рази с аппетитом, помогая себе отломанной краюхой грубого хлеба, доедала уже третью порцию. Каз ограничился одной и сейчас пил клюквенный морс, пощипывая виноград. Он выглядел странно умиротворенным. А вот Али кусок в горло не лез. Она наконец громко отложила вилку, и все взгляды устремились на нее.
– Вот все не могу понять, – ядовито начала девушка, обращаясь к Рази, – как это у тебя так получается: сегодня рискуешь ради него жизнью, а завтра с легкостью предаешь, чтобы спасти из тюрьмы преступников, которые могут дать то, что тебе нужно?
Тюремщица перестала жевать и непонимающе уставилась на Али. Каз вздернул бровь.
– Ты о чем вообще? – уточнил он.
– Я о том, – продолжила Али, отвечая Казу, но все еще глядя на Рази, – что наша богатырша, оказывается, во время тех взрывов в замке, сделавших меня сиротой, спасла Даркалиона, когда он еще был принцем. А несколько дней назад сражалась с ним, вырезая нам путь на свободу. Но удивляет меня даже не это. А то, почему мы решили, что ей можно верить. Ведь совершенно очевидно, что каждый раз она будет выбирать либо сторону силы, либо сторону выгоды.
Рази аккуратно отложила приборы, утерла губы льняным полотенцем и чуть отодвинула от себя блюдо с недоеденным омлетом, блестящим от жира.
– Ты все правильно говоришь, – спокойно сказала женщина. – Сила и выгода – это то, исходя из чего я принимаю решения. Но это далеко не все. Есть еще верность. И то, что подсказывает сердце.
– Хороша верность! – Али стукнула кулаками по столу, чувствуя себя обманутой и злясь на себя за то, что проявила слабость и прониклась к Рази. – Огреть по затылку рукоятью!