чань] и вкус чая [ча] один и тот же». Согласно другой легенде, Бодхидхарма так долго сидел в медитации, что у него отсохли ноги. Отсюда и очаровательный символизм японских «кукол Дарума», которые изображают Бодхидхарму в виде безногой неваляшки. Популярное японское стихотворение говорит о кукле Дарума:
Дзинсэй нана короби
Я оки.
(Такова жизнь —
Семь раз упасть
И восемь раз подняться!)
При беседе с лянским императором У Бодхидхарма продемонстрировал свой типичный резкий и прямой стиль. Император описал все, что он сделал для продвижения практики буддизма, и спросил, какие достоинства он этим заслужил, – придерживаясь популярного взгляда о том, что буддизм представляет собой постепенное накопление достоинств посредством добрых дел, что ведет к улучшению условий в будущих жизнях и наконец к нирване. Но Бодхидхарма ответил: «Никаких достоинств!» Это настолько подорвало представление императора о буддизме, что тот спросил: «Какой же тогда первый принцип священной доктрины?» Бодхидхарма ответил: «Нет ничего священного; есть лишь пустота». «Кто тогда ты такой, – сказал император, – чтобы стоять перед нами?» – «Я не знаю» [67] [e].
После этого собеседования, такого неудовлетворительного с точки зрения императора, Бодхидхарма ушел в монастырь в государстве Вэй, где он, как считается, провел девять лет в пещере, «созерцая стену» (би-гуань [f]). Судзуки считает, что это не следует понимать буквально и что это выражение обозначает внутреннее состояние Бодхидхармы, исключение им из своего ума всех цепляющихся мыслей [68]. Бодхидхарма оставался в таком состоянии, пока к нему не пришел монах Шэньгуан, впоследствии Хуэйкэ (возможно, 486–593), который стал Вторым Патриархом после Бодхидхармы.
Хуэйкэ снова и снова просил у Бодхидхармы наставлений, но каждый раз получал отказ. Но он продолжал сидеть в медитации у входа в пещеру, терпеливо ожидая под снегом в надежде, что Бодхидхарма рано или поздно смягчится. Наконец, в отчаянии он отрезал свою левую руку и преподнес ее Бодхидхарме как знак своей мучительной искренности. Тогда Бодхидхарма наконец спросил у Хуэйкэ, чего тот хочет.
– Мой ум [синь] лишен покоя, – сказал Хуэйкэ. – Пожалуйста, успокой мой ум.
– Положи свой ум здесь передо мной, – ответил Бодхидхарма, – и я его успокою!
– Но когда я ищу свой ум, – сказал Хуэйкэ, – мне не удается его найти.
– Вот! – воскликнул Бодхидхарма. – Я успокоил твой ум! [69] [g]
В этот момент у Хуэйкэ произошло пробуждение, дунь у, или сатори, поэтому этот разговор считается первым примером характерного дзэнского метода наставления – вэньда [h] (яп. мондо), или «вопрос и ответ». Значительная часть дзэнской литературы состоит из подобных анекдотов[70], многие из которых еще более озадачивающие, и их цель – вызвать в уме вопрошающего какое-нибудь внезапное осознание или проверить глубину его понимания. Поэтому такие анекдоты невозможно «объяснить», не испортив их эффекта. В некоторых отношениях они напоминают шутки, не вызывающие смеха, потому что непонятна их «соль». Можно либо понять их сразу, либо не понять вообще.
Кроме того, необходимо понять, что основной характер этих анекдотов лишь иногда бывает символическим, и даже тогда такой символизм вторичен, например если диалог содержит аллюзии, очевидные для обеих сторон. Однако такие комментаторы, как Гернет (3), как я считаю, ошибаются, предполагая, что основной их смысл – передача какого-либо буддийского принципа с помощью символа. Сатори, часто следующее после таких разговоров, отнюдь не является простым пониманием ответа на загадку. Ибо то, что говорит или делает мастер дзэн, является прямым и спонтанным выражением «таковости», его природы Будды, и он дает не символ, а саму вещь. Дзэнское общение – это всегда «прямое указание», согласующееся с традиционным описанием дзэн в форме четверостишия:
Вне учения; вне традиции.
Без слов и букв.
Прямое указание человеческому уму.
Постижение своей природы и достижение состояния Будды. [71] [i]
Как считается, преемником Хуэйкэ был Сэнцань (ум. 606), и история их первой беседы имеет ту же форму, что и беседа Хуэйкэ и Бодхидхармы, за исключением того, что, тогда как Хуэйкэ просил «успокоения ума», Сэнцань хотел «очиститься от ошибок». Ему приписывают знаменитую поэму, известную как «Синь синь мин», или «Трактат о вере в ум» [72]. Если Сэнцань действительно был ее автором, то эта поэма является первым ясным и исчерпывающим выражением дзэн. Ее даосский оттенок очевиден во вступительных строках:
Совершенное Дао лишено сложности,
Оно лишь избегает выбора и отбора.
И далее:
Следуй своей природе и придерживайся Дао;
Иди не спеша и перестань беспокоиться.
Если твои мысли путанны, ты загрязняешь то, что является искренним…
Не будь враждебным к миру чувств,
Ибо когда ты не враждебен к нему,
Он оказывается тождественным полному Пробуждению.
Мудрый не стремится [увэй];
Невежда привязывается…
Если ты работаешь над своим умом с помощью ума,
Как можешь ты избежать сильного замешательства? [73] [j]
В этой поэме не только много таких даосских терминов, как увэй и цзыжань (спонтанность), но весь ее настрой сводится к тому, чтобы оставить свой ум в покое и позволить ему следовать собственной природе – в противоположность характерному индийскому подходу жесткого контролирования ума и исключения чувственных переживаний.
Четвертым Патриархом, преемником Сэнцаня, считается Даосинь (579–651). Придя к Сэнцаню, он спросил:
– В чем заключается метод освобождения?
– Кто тебя связывает? – ответил Сэнцань.
– Меня никто не связывает.
– Почему тогда, – спросил Сэнцань, – ты должен искать освобождения? [74] [k]
И тогда у Даосиня произошло сатори. «Чуань дэн лу» описывает увлекательную встречу Даосиня и мудреца Фаюна, который жил в покинутом храме на горе Нютоу и был настолько святым, что даже птицы приносили ему цветы. Когда они разговаривали, где-то рядом зарычал дикий зверь, и Даосинь подпрыгнул. Фаюн прокомментировал: «Вижу, что это все еще с тобой», – имея в виду, конечно, инстинктивную «страсть» (клеша) испуга. Вскоре после этого, оставшись на минуту без присмотра, Даосинь начертил на камне, где обычно сидел Фаюн, китайский иероглиф, означающий «Будда». Когда Фаюн вернулся, чтобы снова сесть, он увидел священное Имя и заколебался. «Вижу, – сказал Даосинь, – что это все еще с тобой!» После этого замечания Фаюн полностью пробудился… и птицы больше никогда не приносили ему цветов.
Пятым Патриархом – и здесь мы приближаемся к более достоверной главе истории – был Хунжань (601–675). При первой встрече с Хунжанем Патриарх спросил:
– Как твое имя [син]?
– У меня есть природа [син], – ответил Хунжань, используя игру слов, – но это не обычная природа.
– Что это за имя? – вопрошал Патриарх, не замечая игры слов.
– Это природа Будды.
– Значит, у тебя нет имени?
– Это потому, что это пустая природа. [75]
Хунжань, очевидно, был первым из Патриархов, у кого было много последователей. Он руководил группой примерно из пятисот монахов в монастыре на горе Желтой Сливы (Ванмэйшань) на востоке современной провинции Хубэй. Однако его значительно превзошел его преемник Хуэйнэн (637–713), чьи жизнь и учение отмечают безусловное начало истинно китайского дзэн – того дзэн, который процветал в период, который позже назвали «эпохой активности дзэн», длившейся последние двести лет правления династии Тан, примерно с 700 по 906 гг.
Не стоит забывать и о современниках Хуэйнэна, ведь он жил в самый плодотворный период для китайского буддизма вообще. Великий переводчик и путешественник Сюаньцзан вернулся из Индии в 645 г. и стал проповедовать доктрины йогачары о виджняптиматре («только представлении») в Чанъани. Его бывший ученик Фацзан (643–712) основал важную школу хуаянь (яп. кэгон), которая опиралась на «Аватамсака-сутру» и позже снабдила дзэн формальной философией. И также не следует забывать, что незадолго до них Чжикай (538–597) написал выдающийся трактат «Махаянский метод Остановки и Созерцания» [76], содержащий фундаментальное учение школы тяньтай, которая во многом близка к дзэн. Трактат Чжикая во многом предвосхищает как содержание, так и терминологию доктрин Хуэйнэна и некоторых его непосредственных последователей.
Считается, что первое пробуждение Хуэйнэна произошло, когда он, будучи еще практически ребенком, случайно подслушал, как кто-то читал «Ваджраччхедику». Он почти сразу же отправился в монастырь Хунжаня на горе Ванмэйшань, чтобы подтвердить свое понимание и получить дальнейшие наставления. Следует отметить (для будущих отсылок), что его изначальное сатори произошло спонтанно, без мастера, и что его биография изображает его необразованным крестьянином с окрестностей Кантона. Очевидно, Хунжань сразу признал глубину его озарения, но опасаясь, что община ученых монахов может не принять его из-за его скромного происхождения, Патриарх распорядился, чтобы он работал на кухне.
Через некоторое время Патриарх объявил, что ищет преемника, которому он смог бы передать свой сан вместе с регалиями – мантией и миской для подаяний (якобы дошедшей от Будды). Такой чести должен был удостоиться тот, кто сочинит лучшее стихотворение, выражающе