Некогда он и был тем самым зерном, из которого родился прежний мир. Был источником той энергии, что возвеличила Мирошина. Его импульс звучал, как кашель лёгких, залитых кровью. Судорожный, рваный, беспорядочный. Нынче Узел давным-давно считался спящим — и абсолютно безопасным.
Астахов был уверен, что всё останется как есть. Узел не отзовётся. Камень продолжит молчать. А «Мирошин» умрет. Так было веками.
— Сдохни же, тварь, — прошипел учитель.
Но… Пришелец не умирал.
Затем и вовсе начали происходить совершенно странные вещи. Сначала от Камня Рваного Ритма прошел один-единственный слабый импульс. За ним — второй. Третий. Звук нарастал, камера Подземелья отзывалась. Узел Рваного Ритма, что беспробудно спал, вдруг снова заговорил.
Остальные узлы в этот миг трусливо затаились, вслушиваясь в невозможное.
Астахов, нахмурившись, склонился над алтарём. Чёрный камень сбившихся, он видел, покрылся сетью трещин, будто в него вонзились корни из другого мира. Корни эти пульсировали, словно что-то древнее вспомнило, что оно живо.
Затем раздался негромкий треск, но в этом звуке было что-то такое, отчего хотелось сжаться. Так лопалась тишина, хранившаяся веками. Камень сбойных внезапно треснул по сердцевине.
— Что это…
Учитель не успел договорить. Астахова бросило в стену, как будто он — нашкодивший котёнок. Швырнуло играючи — его, достигшего ранга Мастера, способного направлять потоки…
— А-ах, — тяжело выдохнул Астахов, ударяясь спиной о стену и рухнув на пол.
Его трясло, в теле Павла ещё бился тот чужой импульс. Он на мгновение, всего на мгновение представил, что было бы, не пройди великая сила вскользь. И мгновения хватило, чтобы по вискам старика скатились капли липкого холодного пота.
Впервые за столетия уверенность Астахова дала трещину. Он испугался. Когда-то перед выплеском невиданной мощи и не устоял совет Первых архимастеров… но ведь того, что он увидел собственными глазами только что… такого не могло быть?
Совершенно ошарашенный, старик сидел на полу, когда дверь в алтарную распахнулась. В зал влетел ученик, лицо мертвенно-бледное, взгляд потерянный. Он едва держался на ногах.
Астахов понял, что ученик застал учителя в неподобающем виде — на полу, растерянным. Всё потому, что никто не должен был сюда войти. Сегодня — тем более. Ведь всем приказано соблюдать карантин!
Однако Учитель не удивился. По крайней мере, виду не подал.
— Учитель… вибрация… в библиотеке упали свитки… — затараторил ученик, опешив теперь уже и от вида Астахова. — Там на стенах трещины… я…
— Я знаю, — голос Астахова не утратил силы, он растёкся по залу.
Он медленно поднялся с пола, все ещё не чувствуя твёрдости в ногах. Ноги, будто макаронины, нетвердо держали в коленях.
— Даже в день, когда пала Школа Истины Веры. такого не было, — пролепетал растерянно ученик. — А если это…
Он не договорил.
— Узлы не возвращаются, — старик ответил так, будто говорил себе. — Особенно такие. Клятва крови Первых архимастеров, усыпившая древних, незыблема.
Произнеся это, Астахов задумчиво покосился на трещину в черном камне. И, сделав ещё один нетвердый шаг, закрыл алтарь от взгляда ученика.
Теперь узел будто бы потух окончательно, вдруг выплеснув остатки некогда несокрушимой мощи из своих недр.
— Сбой нужно глушить. Забвение тут — единственное проверенное лекарство, — прошептал Павел, пытаясь сохранять невозмутимость.
— Но если… — не унимался перепуганный ученик.
— Если узел ожил… то это уже не возвращение. Это… — Астахов на миг задумался и вдруг закончил, будто обрубил: — Но ничего подобного не произошло.
— Что же нам делать? — просипел ученик.
— Ничего, — выдохнул Астахов и одарил ученика улыбкой. — Если ритм повторится, зафиксируем. Если нет… забудем.
Ученик молча кивнул.
— А если это кто-то?.. этот незванный… Мирошин…
Учитель чуть отвернулся, зажевал губу и медленно покачал головой.
— Типун тебе на язык. На такой сбой не хватит даже меня!
— Слушаюсь, Учитель.
Паренек на негнущихся ногах шагнул к выходу.
— Стой.
Голос на сей раз прозвучал негромко, но ученик застыл как вкопанный. Обернулся медленно, с дрожью в коленях.
— Что же ты здесь делал? — проскрежетал Павел.
— Я… вибрация… решил проверить проекцию… — пробормотал он, всё ниже склоняясь, пока не скрючился в земном поклоне.
Астахов молчал долго. Он мог наказать ученика, нагло нарушившего устав. Мог, но не стал.
— Иди, — прошелестел голос Учителя, обволакивая пространство.
Ученик исчез так, будто спасся бегством от неминуемой гибели.
В зале снова повисла вязкая тишина. Воздух сгустился, как перед грозой. Астахов подошёл к алтарю и коснулся трещины. Линия была не случайной — точной, как хирургический разрез. Но энергии в камне сбойных больше не было. Сам камень, стоило его коснуться, начал крошиться, осыпаясь сухим пеплом.
— Это невозможно… — прошептал старик.
Хорошо, что никто не видел. Почти никто. Ученик будет молчать. А Сбившийся… если и выжил, надо сделать так, что его никто не увидит и не услышит.
Астахов закрыл глаза и сосредоточился. Дыхания древней силы он больше не чувствовал. Что ж, пока есть шанс, пока это можно списать на всё, что угодно — только не на провал Хранителя.
Старик медленно вдохнул. Поверхностный ритм системы Узлов восстановился. Но теперь Астахов знал, что Узел Рваного Ритма, считавшийся спящим, вдруг ожил. Ожил ненадолго и только для того, чтобы окончательно умереть…
Это он знает. В это он должен верить.
— Повезло, Паша, считай, что тебе крупно повезло, — Астахов открыл глаза, закончив регулировку баланса энергетических потоков двенадцати Узлов.
Астахов не мог звать Переписчиков. Не мог позволить, чтобы кто-то другой первым увидел, что именно отозвалось в глубине подземелья.
Он упёрся в алтарь обеими ладонями, окончательно успокаиваясь. Тишина снова стала нормой. Что-то древнее под землёй сделало последний вдох, но лишь для того, чтобы окончательно стать мертвым…
Глава 4
Я пришёл в себя не сразу, тело барахталось в забвении, будто не хотело возвращаться. Камень под спиной был неестественно холоден. Каждый вдох отвечал болезненным шуршанием легких, как будто внутри перетирались наждачные листы.
Я провёл рукой по груди… шрам. То, что вчера было глубокой рваной раной, теперь превратилось в сухую, чуть зудящую полоску. Шрам имел странную форму.
Хм…
Мне чертовски повезло, что бы это ни значило.
Я коснулся шрама, чувствуя, как под пальцами кожа неестественно стянута. Что-то в теле изменилось, и дело было не только в ране. Словно я теперь мог различать нечто большее, чем просто чужие «сбои». Видеть эту самую гниль, пропитывающую многих здесь изнутри, словно болезнь, заразившую живое дерево. Интересно, видят ли они сами, насколько глубоко их поразила эта гниль? И что будет, если её вовремя не остановить?
Я не чувствовал боли, да и тело теперь вело себя странно. Как плохо настроенный инструмент, который вдруг сменил мастера.
Где-то наверху загремели шаги, послышались голоса:
— Как-то сегодня здесь легче дышится!
— Ну че, думаешь, он уже остыл?
— Ты с темы-то не съезжай, я в прошлый раз тело тащил. Твоя очередь!
— Ну этот явно полегче, чем тот был.
Даже так. Меня тут уже списали, не давая ни единого шанса. И стало быть, не я первый помещен в подземелье. Только мои предшественники долго тут не выдерживали.
Что ж, приму к сведению.
Я приоткрыл глаза, но не двинулся. Если они ждут покойника, то так и быть, подыграю.
Решётка с лязгом пошла вверх. В проёме появились трое. Защитные маски — плотные, куда серьёзнее, чем была у меня. Один нёс носилки. Второй притащил мешок для трупа. Третий держал перед собой какой-то амулет с рунами.
— Вот он, голубчик, — хмыкнул один.
— Дохленький! — поддакнул второй.
Их голосов я не знал, а вот голос третьего узнал сразу.
— Рты закрыли! — надменно прорычал Роман Ивлев. — Учитель сказал забрать тело, а не устраивать цирк.
Они зашли внутрь. Я дождался, пока подойдут ближе, и утробным голосом выдал:
— Поднимите мне веки!
Помощнички Ивлева взвизгнули, как поросята. Первый выронил мешок для тела, и тот спикировал, как жухлый лист, рядом с моей маской, брошенной на полу. Второй заслонился металлическими носилками из двух жердей, как щитом. Только Ивлев остался стоять, сжимая пальцами до побелевших костяшек амулет.
— Он ж-живой⁈ — выдохнул первый, я видел ступор в его глазах.
— Да ладно! — второй отшатнулся. — Это… как⁈ Он же был… ну…
Под маской не увидеть было лица, но я что угодно поставил бы, что он сейчас белее листа бумаги, белее берёзовой коры.
— Простите, — я сел, упёршись спиной в стену. — Не успел умереть. Как-то не до этого было.
Их перекосило от ужаса. Они ведь пришли, чтобы просто вынести труп. Дружки Ивлева первыми отвели глаза и с ужасом смотрели на брошенную мной маску «противогаза». Сам Ивлев прищурился, всматриваясь мне в лицо.
— Разочарован? — я улыбнулся.
— Думал, ты… не выживешь, — холодно сказал он, унимая дрожь. — Но это ненадолго.
Все они с трудом сюда дотопали, их тут корёжило, но говорили так, будто готовы тут же мне и навалять.
— Про ненадолго ты это кому — себе говоришь или друзьям? — я вскинул бровь.
— П-попробуешь д-дернуться — прирежем, — заикаясь, выдал второй.
Руки, которыми он держал носилки, дрожали. Наверное, носилки тяжёлые… или штаны намокли.
Я встал, стараясь не показывать, как болит всё внутри. Тело, вроде, на ходу. Сюрприз. Но такие я люблю сюрпризы. Понятно, почему у троицы выпучены глаза — вчера-то я был, как ходячий труп.
— Что делать, Ром? — зашептал паренек с мешком, отстукивая дрожащими зубами барабанную дробь.
— Отведем его к Павлу Александровичу.
— Чур на носилках понесете? Покатай меня, большая черепашка? — я медленно повернул голову, проверяя, как работают мышцы и связки.