— Меня интересует, не сообщали ли вам о чём-то необычайном, пришедшем в лесу в течение этого года? — Я услыхал следующий ответ:
— За кого вы нас принимаете, вы думаете, раз это лесничество, так мы в лесу живём? — голос его наполнился весёлой иронией:
— Да половина из наших сотрудников, причём, прошу обратить внимание, может быть лучшая, бывает в лесу только в период отпусков, да может быть ещё в выходной.
Он не надолго замолк и продолжил уже серьёзнее:
— А насчёт необычного, но это совершенно неофициально, обратитесь на кордон сорок четыре, тридцать два. Обходчик тамошний о чём-то таком иной раз сигнализирует, что тут у некоторых возникает непреодолимое желание вызвать психиатра.
Я сразу насторожился, вырвав последние слова из потока шутовства:
— А вы не могли бы передать суть его сообщений, будете так добры.
Но трубка отозвалась почему-то настороженным смехом:
— Вы что же, хотите, что бы и меня направили к психиатру? — Он продолжил, неуловимо изменив тон разговора, — странное любопытство слышалось за его словами, он как будто проверял, что хочу я услыхать, что интересует меня:
— Честное слово, это такой бред, что ему и названия нет… — он примолк, по-видимому, что-то разыскивая:
— Да вот хотя бы…
Я оглянулся на звук открываемой двери, в кабинет вошёл, хмурясь, Анатолий Иванович, я рукой дал ему знать, что заканчиваю, и встал со стола.
— Как-то он сообщил нам, — продолжал по телефону мой собеседник из лесничества, — Что исчез замечательно живописный участок леса с небольшим озером. Представляете?
— Этот документ при вас? — сразу же спросил я, не отвлекая внимания на тон его последнего вопроса, хоть и зацепило меня в нём всё тоже настороженное любопытство.
— Да вы что, шутите? Конечно же, его, по-моему, уничтожили, — в голосе его появилось сомнение:- По крайней мере, хода не дали, это точно. Дали старику втык, что бы домашними настойками поменьше увлекался, да и бросили куда-то…
— Короче, — заторопился я, увидав, сдержанное нетерпение Анатолия Ивановича. Ожидая окончания моего разговора, он раскладывал на столе какие-то документы из принесенной папки: — Где мы сегодня можем встретиться? Вы не будете против, если часов в четырнадцать я к вам подъеду?
— Пожалуйста, я скажу на вахте и вас проводят.
— Спасибо, я не прощаюсь. — сказал я заканчивая разговор.
Анатолий Иванович поднял голову от бумаг, вскинул брови, ожидая доклада. Я коротко описал ему всё, что удалось узнать. Переписав часть данных себе в блокнот, он устало вздохнул, помассировав виски, бессонная ночь давала о себе знать:
— А теперь, Евгений, сообщу тебе и я кое-что — озабочено начал он, глядя сквозь меня: — По данным агентурной разведки… — он выразительно постучал пальцем по лежащей перед ним на столе папке с никогда невиданным мною грифом секретности на корешке.
— Это дело привлекло там, — он многозначительно глянул мне в глаза, подчёркивая важность сказанного: — Огромное внимание, и не только разведорганов. Достаточно сказать, что ими ни когда ещё не использовался столь высокий уровень секретности, как на сей раз.
Тон его слов был озабочен, похоже было, что он рассуждает в слух сам с собой, пытаясь осмыслить всю парадоксальность возникшей ситуации:
— Надеюсь, ты обратил внимание на самую раннюю дату, указанную в перехваченных донесениях? И на вчерашнюю, когда об этом стало известно нам. У них, по крайней мере, шестимесячное превосходство. Расходы по обеспечению столь высокого уровня секретности им удалось полностью оправдать. — Анатолий Иванович не пытался скрыть собственного расстройства:
— И что очень странно… Они уверены, что дорвались до наших секретов. Именно об этом говорят агентурные данные нашей разведки.
Он в вялом жесте развёл ладони, удивлённо улыбаясь:
— И всё бы нормально, да только мы об этих собственных «секретах» не имеем представления. По сути дела мы сами сейчас оказались в роли разведки и нуждаемся в информации о происходящих событиях. На сегодня мы не имеем и сотой доли того, что имеют они.
Поднявшись, он подошёл к окну и продолжил, вглядываясь наружу, но в голосе его не осталось и следа от сквозившей до этого растерянности:
— Не сегодня-завтра придет из Центра большая группа оперативников, во главе с генералом, мы, вероятно, будем приданы им. — Он повернулся ко мне и скривил губы в недовольной гримасе:
— Это, наверное, будет отличной практикой для тебя, но я буду настаивать на самостоятельном расследовании.
Я вскочил: — Прошу вас зачислить меня к вам в группу.
Анатолий Иванович улыбнулся: — Спасибо, Женя, учтём ваше пожелание. — и, взглянув на часы, добавил: — А сейчас, я думаю, тебе есть смысл сходить на встречу в лесничество. Хоть сейчас и начало двенадцатого, но что будет после обеда? Генерал — человек действия, шутить любит, но шутки его специфические.
— Если вы к Ерёменко, то он ещё не вернулся с перерыва. — доброжелательно улыбнулась мне, взглянув поверх очков, старушка вахтёрша, оторвавшись от вязания. Мне осталось только поблагодарить её, что и сделал, устраиваясь в одно из кресел у стены, украшенной множеством красочных плакатов, пропагандирующих пользу охраны лесов.
У Ерёменко, конечно же, прежде всего о кордоне 44–32 и об обходчике, и об исчезновении вверенного ему участка леса и озера. Не смотря на серьёзность ситуации, я не мог удержаться от улыбки, представив заросшую буйной растительностью физиономию обходчика вдруг обнаружившего пропажу. Интересно, что же он там нашёл, на месте пропажи? Лужу, что ли?
Входные двери хлопали всё чаще и чаще, по мере того как стрелки часов приближались к часу дня, пропуская возвращающихся с обеденного перерыва сотрудников лесничества. И вот в вестибюль вошёл, улыбаясь, высокий парень в накинутом на плечи чёрном овчинном полушубке, придерживая дверь, он пропустил двух девушек, которые, смеясь, отряхивались от снега. Старушка вахтёрша окликнула его и указала в мою сторону. Что-то, тихо сказав девушкам, сразу прекратившим смех, он направился ко мне, а я поднялся ему на встречу.
— Ещё раз здравствуйте, — приветствовал он меня: — Ведь мы, насколько я помню, договаривались встретиться в четырнадцать, а сейчас? — Он улыбнулся, как бы извиняясь за своё невольное опоздание.
— Извините за столь ранний приход, к сожалению, время сейчас слишком дорого, особенно в рабочее время.
Он сдержано улыбнулся, оценив мой далеко не блестящий мой каламбур, и жестом пригласил за собой в глубь коридора.
В небольшом кабинете, куда он привёл меня, занимая всю его середину, стояли впритык друг к другу четыре письменных стола, почти не оставляя свободного места. А то место, что оставалось ещё вдоль стен, загромождали старинные книжные шкафы, заваленные под самый потолок пухлыми папками с выцветшими обложками. В промежутке между шкафами, на стене весела, раскрашенная в зелёное, карта-схема лесных угодьев области. Я, не сдержав любопытства, сразу же протиснулся между стульями и столами, к ней, надеясь отыскать этот странный кордон. А Ерёменко зашуршал бумагами у себя за столом:
— И так, вас и вашу фирму интересуют сообщения Клима Фомича, не скрою, после вашего звонка, я таки отыскал его сообщения. Клим Фомич — человек весьма серьёзный, сорок с лишком лет одинокой жизни в лесу кого хочь отучат от глупых шуток. Но в последнее время, по мнению наших доморощенных остряков, он здорово поднаторел в юморе.
Замолчав, он полез в тумбочку стола, я же отвернулся от схемы, поняв, что без его помощи кордона на ней не отыщу.
— Извините, найти не могу, перед обедом специально отложил один, весьма характерный документ. Ага… Вот.
Он достал тетрадный листок с неуклюже теснящимися на нём огромными буквами и, прежде чем начать читать, почему-то насторожённо взглянул на меня:
— Вот послушайте один из его «шедевров», направленных к нам — он повертел листок, разыскивая дату. А я вдруг понял, что мне в нем не нравится, скорее, настораживает, — игра, он явно переигрывал, стараясь показать своё более чем юмористическое отношение к этим сообщениям. Что-то здесь не так, и то, как ни кто в лесничестве не хотел со мной говорить, отпасовывая к другим, и непрерывное шутовство Ерёменко, которым он явно хочет, что-то прикрыть, но вот что?
— Ага..- продолжил он:- Пятнадцатого июня сего года. И так, читаю…
Он многозначительно взглянул на меня: — «Заявление, с четырнадцатого мая, мною захвиксированы вбытки, щез распадок и озеро Изумрудное по сегодня найти не могу, сообщите милиции».
Всё так же настороженно он смотрел на меня:
— Каково?
Странным образом слова его не соответствовали взгляду, он как будто пытался что-то скрыть, и во мене всё больше крепло убеждение, что сам он эти сообщения воспринимает, горазда серьёзнее, чем хочет показать в своей шутливой интерпретации, поэтому мне смеяться не хотелось совершенно. Я взял у него документ и попросил:
— Покажите, пожалуйста, кордон сорок четыре, тридцать два на схеме.
Мой тон насторожил его, он встал и уже без шуточек, очертил границы кордона на схеме:
— Это вот здесь. Вы считаете, это серьёзно? — добавил он тихо.
— Да нет… Нет… — не вдумываясь в ответ, я невольно подался к схеме, поражённый местоположением кордона. Шангарское шоссе, на этом участке, выгибалось широкой дугой и именно тридцать шестой, тридцать седьмой его километры были ближайшими к юго-восточной границе кордона. И именно с его стороны доносился рёв турбины, и выплывали, судя по донесениям, на шоссе таинственные «слабосветящиеся объекты». Столь внезапная удача просто ошарашила меня, буквально до головокружения, забыв обо всём, вглядывался я в схему: лес, как лес, два небольших озерца, одно даже название имеет — Изумрудное. То, что, вероятно, пропало, река пересекала кордон ближе к северо-западной границе, вот и всё, ни каких особенностей, самый обычный участок, и от населённых пунктов довольно удалённый, а значить и от дорог…