В морском ведомстве, кроме Генерального Штаба, изучающего морские силы неприятеля и готовящего, — больше на бумаге, конечно, — к борьбе с ним наши морские силы, существовал еще особый Технический Комитет с совершенно самостоятельным управлением технической стороной морского дела. Не справляясь с общими нуждами страны, которые могли быть более известны и вполне ясны только Генеральному Штабу, этот Технический Комитет сам себе задавал "строительные задачи", "строительные программы", и сам их осуществлял, ни откуда не встречая своей работе свободной, разумной, беспристрастной критики и не поддерживая выполнение своих работ на высоте современного их уровня в других, передовых в этом деле странах. Деятели Технического Комитета сами не плавали,[49] а только строили, а каковы были результаты их строительства на деле, в плавании, в бою, и чего требовала сама жизнь, это мало кого интересовало… Пакеты с самыми срочными донесениями от лиц, командированных за границу для изучения на месте последних новостей, многие месяцы лежали в забвении нераспечатанными, как сообщал по этому поводу в прессе капитан Кладо об одном случае, который был с ним самим и который случайно лишь удалось обнаружить через несколько лет после сдачи пакета. Создалась мало-помалу "постройка для постройки", существовавшая почти вне времени и определенных целей. He мудрено поэтому, что, когда закончилась эта несчастливая для нас война, показавшая нам на деле бесцельность нашего увлечения строительством легких, не бронированных крейсеров, полтора года спустя после нашего разгрома мы усердно обсуждали вопрос о будущем "обновлении флота", а делали в это время на самом деле… целую партию всех тех же ни для чего ненужных в ближайшем будущем легких крейсеров; с совершенно спокойной совестью мы тратили на это разрешенные и утвержденные ассигновки в расходовании громадных сумм.
По поводу взаимных отношений перед войной и во время войны между различными самодовлеющими учреждениями одного и того же ведомства, т. е. между морским министерством, морским штабом, строительным комитетом и отделом интендантским, на публичной лекции в Москве в конце 1906 г. один престарелый адмирал "острил", сравнивая результаты их деятельности с "работой" персонажей известной басни Крылова, где один из них все время рвется в облака, другой же пятится назад, а третий тянет в воду. Уподобляя этому работу отдельных учреждений ведомства, адмирал выразился о них таким образом, что одно из них не верило в войну и не готовилось к ней, другое ее не желало и не симпатизировало работам по ее осуществлению, третьему это было безразлично, — была бы только работа, да ассигновки — a четвертое сочувствовало всем строгостям одностороннего нейтралитета, о необходимости которого кричали и Япония, и ее друзья, и при наличии которого можно было "работать" во всю и с настроением…
"Погром флота мы сами себе подготовили", чистосердечно сознаются теперь наши моряки[50]: "мы строили суда без всякого разбора в типах, на которые кидались без всякой системы; мы строили суда, но в то же время не готовили опытного, хорошего личного состава; роняли дисциплину и забывали о совершенствовании орудий, брони и снарядов". Япония все время фактически усиленно готовилась к войне с нами, а мы — вяло; мы за минуту перед войной еще не были уверены, что она будет, а окончательную подготовку противника и вовсе проглядели.
"Благодаря выдающимся качествам нашего военно-морского агента в Японии, — капитана 2-го ранга Русина, морское ведомство и г-н наместник на Д. Востоке были вполне точно осведомлены[51] о прекрасном состоянии японского флота, о неустанной его практике и подготовке к войне, о широкой оборудованности японских портов и наконец о неизбежности войны, начало которой Русин предсказал вполне точно еще в декабре 1903 г.": и тем не менее перед самым открытием военных действий в целом ряде случаев мы вели себя легкомысленно, а "в сравнительной оценке нашего и японского флотов на Д. Востоке была сделана ошибка, было сделано заключение, что наша тихо-океанская эскадра приблизительно по силе равна[52] японскому флоту, что победа для нас возможна".
При разборе дела о сдаче Японцам крепости П.-Артура генерал Куропаткин заявил, что в основу всех расчетов для определения сил, нужных для борьбы с Японией, в СПб. клали следующие соображения из официального доклада наместника на Д. Востоке[53]:
"При настоящем соотношении сил нашего и японского флотов поражение нашего флота японским не признается возможным"…
Ha этом и было основано заблуждение, что Япония не решится объявить нам войну, и создалась уверенность, что войны не будет. Таково было "мнение морского министерства[54], представленное правительству и министру иностранных дел". А вступив на путь отрицания слабости нашей эскадры в Тихом океане, морское министерство заранее отрезало себе возможность своевременно потребовать кредиты на спешную подготовку подкреплений, в которых так нуждались наши морские силы на Д. Востоке.
При выяснении состава эскадры, которая будет для этого послана, руководствовались главным образом мнением самого Рожественского[55], а когда он ушел со своей эскадрой, пошли разговоры об усилении ее, началось снаряжение новых отрядов из оставленного им старья, начались хлопоты о приобретении крейсеров у Чили и Аргентины, не увенчавшиеся успехом… Но тут уже сразу наступает такая темная путаница во всех отношениях между инстанциями, разбросанными по всем частям земного шара, что говорить об этом считается еще пока несвоевременным[56].
Когда пришло время отправлять эскадру Рожественского, морской путь из России на Д. Восток был совсем не обеспечен угольными станциями. Начали вырабатывать концессии на доставку угля в пути, но выработали только обычные образцы интендантской "работы".
Ежегодный бюджет нашего морского ведомства достигал в последнее время 115 миллионов рублей. Это почти вчетверо больше соответственного бюджета в Японии… И не мудрено. В состав этого бюджета у нас входит целая масса трат непроизводительных, баснословно высоких и прямо невероятных с точки зрения небюрократической. В морском ведомстве, да и в других, крупные бюрократические единицы у нас получают полностью свои сверхоклады, присвоенные должности, будучи не только на службе, но и потом, много лет спустя после этого, нередко даже после упразднения соответственной должности[57]. Благодаря этому, напр., должность морского министра в России оплачивается теперь шестикратным окладом на сумму в общей сложности около 115.000 рублей, — пятикратным окладом за ее бесславное прошлое и затем за настоящее[58].
Из этого бюджета до 40 миллионов рублей у нас тратилось ежегодно на судостроение и на ремонт судов. И невзирая на это, наш флот в Балтийском море оказался в начале войны в невозможно запущенном виде: когда понадобилось спешно отправить эскадру на Дальний Восток, сделать это было решительно нельзя; понадобилось менять котлы, чинить и менять ответственные части паровых машин, ставить новые аппараты, вооружение, доканчивать работы, запоздавшие на год и более[59]…
По мнению адмирала Бирилева[60], изложенному им в письме, которое было напечатано в газете "Нов. Время" в отмеченных выше непорядках виноваты были все, и начальники, и подчиненные, и все они "таскают головы на плечах только по неисчерпаемой милости Императора".
Вся организация морского ведомства, по словам адмирала Беклемишева, у нас была "приспособлена к мирной бюрократической деятельности", а когда открылись военные действия с Японией, то взаимные отношения главных частей управления в ведомстве, по словам того же адмирала, у нас могли быть кратко охарактеризованы следующим изречением, бывшим в Кронштадте у всех на устах: "Штаб воюет с Японцами поневоле, Технический Комитет держит нейтралитет, а Кораблестроение и Снабжение явно нам враждебны"[61]…
Перед войной с Японией мы не держали в Средиземном море никакого резерва; поэтому мы так сильно и запоздали с посылкою подкрепления Артурской эскадре. Раньше такой резерв, хотя и слабый, у нас там был. Надо было его развить, усилить[62]; вместо того осенью 1903 г. мы его совсем расформировали… А с 1905 года, опираясь на наш опыт, такой резерв в Средиземном море стала держать даже и Германия.
Благодаря этим непорядкам, мы послали нашу Балтийско-Цусимскую эскадру на Д. Восток не тогда, когда Японцы минной атакой обрушились на лучшие суда наши в П.-Артуре; — не тогда, когда, на виду у международного флота в Чемульпо, Японцы издевались над беспомощностью "Варяга" и "Корейца", которым растерявшаяся бюрократия в течение двух дней не давала знать о разрыве дипломатических отношений между Россией и Японией; — не тогда, когда наш тихоокеанский флот требовал себе поддержки извне, а только восемь месяцев спустя после этого и два месяца спустя его полного разгрома…
В параллель с этим следует привести пример полной мобилизации английского флота. В последний раз, после известного столкновения эскадры Рожественского с флотилией гулльских рыбаков у Доггербанки (в ночь с 8 на 9 окт. 1904 г.), английская эскадра по изданному приказу была мобилизована в 24 часа. Вот там есть активная морская оборона страны, a у нас ее, бесспорно, вовсе не было