— Немцев-то бьют, Марья, — сказал он, присаживаясь к столу. — Видать, здорово бьют. Драпают они шустро.
— Так им и надо! — не удержавшись, крикнул Коля.
— Тише, ты! — Денис стал серьёзным. — Дело-то вот в чём. Они, гады, драпают, да напоследок память о себе злую оставляют: деревни жгут и людей убивают.
— Что же делать? — с испугом спросила Мария Петровна.
— А ты погоди, дай досказать. Придётся всей деревней в лес податься. Туда они не сунутся. Леса они, как лешего, боятся. Так вот, стало быть, завтра мы и махнём в лес и с собой всё возьмём, чтобы им не досталось.
Дед погрозил невидимому врагу кулаком.
— А как же я? С ребятами, с матерью больной? Как до леса-то доберусь? Староста коня увёл.
— Знаю. У меня тоже лошадь забрали. Ну, да это дело наживное. Я вот что придумал. У меня бычок есть. Здоровый, шельмец. Я его запрягу в подводу.
— А как же мы?
— Подвода у тебя осталась?
— Осталась.
— Ну вот. К первой подводе привяжем вторую. На первую малышей посадим. А на вторую — бабушку Ирину. Николай присмотрит. Он вишь как вымахал, настоящим мужиком стал.
Назавтра, с самого утра, одна подвода за другой потянулись в лес. Бычок деда Дениса, будто чуя свою ответственность, прилежно тащил две телеги. Николаю стало жалко его. Когда начался подъём, мальчик стал подталкивать телегу сзади.
Поздно вечером подводы остановились в лесу. Ребята разожгли костры, а старики построили шалаши. Потом односельчане долго сидели у огня, вспоминали мирные годы. Слышен был шум деревьев, раскачиваемых ветром, и редкий плеск рыб в тихой воде речки Снов — до неё было каких-нибудь пятьдесят метров. Стемнело и стало холодно. Гас один костёр за другим, и скоро весь лагерь, кроме дежурных, погрузился в сон. Всё казалось застывшим, и только пожелтевшие листья слетали с деревьев, с тихим шелестом ложились на землю.
Встали рано — привычка. Все понимали, что сегодня предстоит день, полный неожиданностей. Может быть, радостей, а может быть, и тревог.
Часов с девяти стало пригревать солнце, и, хотя был конец сентября, день выдался не хуже летнего. И Коля Молчанов вместе со своим дружком Петей вышли на поляну, разделись и стали загорать.
— Может, Петь, пойдём искупнёмся? — предложил Николай.
— Холодно. Этак и застудиться недолго.
— Да мы только разок окунёмся, и всё.
— Холодно, — повторил Петя, — купаться уже нельзя.
Он был старше Николая на два года, но выглядели они ровесниками.
— Что ж, мы так и будем целый день лежать? — спросил Коля, которому долго не сиделось на одном месте. И вдруг предложил: — Сходим в деревню. Посмотрим, как там дома. Может, и наши уже пришли. А то просидим здесь до тех пор, пока и война кончится.
Это предложение пришлось Петру по душе, и уже через несколько минут они шагали по направлению к селу.
Барановка была пуста. Тишина, царившая здесь, напомнила Коле сказку о сонном царстве, которую ещё маленьким слышал от бабушки.
Они зашли в избу к Молчановым. Ещё день назад эта изба была полна детских голосов, теперь она казалась погружённой в глубокий сон.
— А может, и уходить отсюда не стоило? — сказал Коля. — Вдруг немцы вообще пройдут стороной…
— Вот они! — испуганно шепнул Петька, стоящий у окна, торопливо приседая на корточки.
В Барановку входил батальон Крихера.
— Петька, бежим.
Но Пётр, казалось, не слушал друга и пристально разглядывал немцев. Коля почти силой оттащил его от окна. Они через окошко вылезли во двор и побежали к опушке леса.
«Если немцы нас заметят, — думал Коля, — то обязательно начнут стрелять».
Наверное, об этом же думал и Петя, но оба бежали во весь рост, не пригибаясь.
И вот уже первые деревья леса обступили их со всех сторон, а они всё бежали и бежали. Хотелось скорее предупредить остальных. Когда они наконец прибежали к лагерю, так запыхались, что первые несколько минут не могли сказать ни слова.
— Вы что, хлопцы, соревнование устроили? — пошутил Денис Прозоров.
— Дедушка Денис, — так и не отдышавшись, закричал Коля, — немцы в деревне!
— Немцы в деревне! Немцы в деревне! — через минуту разнеслось по всему лагерю.
Все понимали, что ушли недостаточно далеко от села и что немцы легко смогут найти их.
Люди с лихорадочной быстротой запрягали лошадей, укладывали вещи на подводы.
Коля побежал к стаду. Бычок деда Дениса пасся вместе с коровами и овцами. Стадо, как будто чуя опасность, заволновалось. А на бычка вдруг напала охота поиграть, и он всё время убегал от Николая.
Когда мальчик наконец привёл бычка к телегам, остальные колхозники уже переправлялись через Снов. На том берегу реки возвышался небольшой холм, за которым и скрылся обоз.
В тот момент, когда бычок вступил в речку, где-то позади телег раздался неожиданный залп. Один. Второй.
Бычок, испуганный выстрелами, резко рванул с места. Верёвка, которой были связаны телеги, не выдержала — лопнула.
Мария Петровна хотела было соскочить с повозки, но потом решила, что проще переправиться через реку на одной телеге, а затем вернуться с бычком и перевезти вторую повозку, в которой остались Коля и больная бабушка Ирина.
Но не успела мать добраться до противоположного берега, как рядом с Колиной телегой остановился взмыленный конь обер-лейтенанта Крихера. Офицер был вне себя. В последней бумаге, полученной им из штаба полка, значилось, что батальон Крихера должен двигаться через село Блешня к хутору Каменскому, где собирались все уцелевшие части дивизии. Но этого проклятого села Блешня на карте не было. Не было на ней и никакой дороги между Барановкой и Каменским. Стояли лишь закорючки, обозначающие топи и болота.
Крихер соскочил с лошади и вплотную подошёл к телеге.
— Встать! Давай! Давай! Будешь проводник, — закричал он по-русски Ирине Андреевне.
— Не могу, ноги не ходят. Три года уже. Больна.
— Ничего, — криво усмехнулся Крихер, — я имейть лекарство: пиф-паф!
Он не торопясь начал расстёгивать кобуру. Достав пистолет, капитан направил его на старуху, и Николаю показалось, что дуло пистолета коснулось головы бабушки.
— Ну, вставать! — крикнул офицер.
Глядя фашисту прямо в лицо, Ирина Андреевна повторила:
— Не могу! Понимаешь, ноги не ходят. — Она показала на ноги.
Уголок рта офицера стал подёргиваться, и Николай почувствовал: ещё минута, и курок будет спущен.
— Господин офицер, — отчаянно закричал Коля, — она правда больна!.. — И, боясь, что обер-лейтенант всё-таки спустит курок, Коля торопливо добавил: — Я буду проводник! Я покажу дорогу!
Офицер с минуту смотрел на мальчика оценивающим взглядом, потом спросил:
— Дорога на Каменский хутор знать?
— А как же! Конечно, знаю.
— Хорошо, очень хорошо. — Офицер был доволен. — Марш!
Он сказал что-то по-немецки здоровенному рыжему ефрейтору. Тот слез с лошади и зашагал рядом с Николаем.
Вызвавшись показать немцам дорогу, Коля думал только о спасении бабушки. А теперь, шагая впереди отряда рядом с рыжим ефрейтором, он никак не мог решить, что же делать дальше. Ясно было одно: вести немцев в Каменский хутор нельзя.
«Удеру! — думал он про себя. — Как стемнеет — удеру! А пока буду водить их по лесу. Лес большой, тут месяцами ходить можно. А удрать-то как? Этого рыжего, наверное, нарочно ко мне при ставили. Сейчас он на меня и не смотрит, а как стемнеет, глаз не оторвёт, а может, ещё и руки свяжет».
Коля осторожно обернулся и стал рассматривать отряд. Впереди тащился десяток подвод, на которых сидели солдаты. За ними на конях ехало еще человек двадцать. Остальные шагали по дороге. У многих в руках были свежесрубленные палки. Вот и рыжий ефрейтор на минуту отстал, а потом догнал Колю, помахивая увесистой дубинкой. Он погрозил ею мальчику и ребром ладони провёл себе по горлу.
Коля понял.
«Хочет сказать, что если дорогу не покажу, то мне капут. Как бы тебе самому капут не пришёл», — с неожиданной злостью подумал мальчик.
А отряд шёл и шёл. Время от времени к Коле подъезжал офицер и строго спрашивал:
— Дорога правильно? Нет заблуждение?
В ответ Коля только отрицательно качал головой.
Стало смеркаться, но солдаты шагали и шагали не останавливаясь.
Обер-лейтенант снова подъехал к мальчику.
— Где Каменский? — зло спросил он. — Как скоро?
Коля знал, что сейчас до Каменского хутора было дальше, чем утром.
— Нет, ещё не скоро, — стараясь казаться как можно спокойнее, ответил он.
— Как — не скоро?!
— Так я же вас веду хорошей дорогой, — начал выпутываться Коля. — А если прямо идти, чтобы быстро… Так там дорога плохая.
— Поворачивай на плохую! — крикнул офицер.
«Пора удирать!» — подумал Николай, и, когда ему показалось, что ефрейтор не смотрит за ним, он быстро нырнул под первую телегу. Как ящерица, прополз под ней, и — под вторую.
Но сильная рука вытащила его из-под телеги и поставила на ноги. Ефрейтор отступил на шаг, с силой ударил мальчика дубинкой по спине. Рассечённую кожу жгло нестерпимо. Но Коля улыбнулся. Нужно было сделать вид, что он вовсе не собирался бежать, а произошло недоразумение.
Коля показал ефрейтору куда-то под телегу и объяснил:
— Нож… мессер. Уронил.
Ефрейтор выругался и снова ткнул Колю дубинкой в плечо. Но на этот раз не больно, а так, на всякий случай.
И вот снова он, пионер Коля Молчанов, идёт впереди немецкого отряда.
Дорога становилась всё уже и уже. Под ногами захлюпала вода. Коля почувствовал озноб и усталость. Босые ноги коченели и болели.
Сзади послышались крики. Застряла одна подвода.
— Эй, проводник! — послышался над головой голос офицера. — Где есть Каменский хутор?
— Скоро, — ответил Коля. — Плохой дороги мало осталось. Километр. А дальше хорошая.
Отряд двигался дальше. Коля никогда прежде не бывал в этих местах, но догадывался, что они идут по «Царёвому урочищу» — огромному, на десятки километров болоту.