иры.
Охотились они тоже всегда вдвоем. Что вообще среди народа пьющих кровь было редкостью. Все они по сути были одинокими охотниками. Но сестры доказывали, что возможны исключения.
Давно, пару тысяч лет назад у Менестрес были птенцы-близнецы: Руфус и Раши. Но тогда с ними ничего подобного не было. Возможно из-за того, что они были близнецами, но не двойняшками. Да, они тоже тонко чувствовали друг друга, но не настолько. Руфус и Раши были двумя родственными личностями, а Селена и Милена частями единого целого. То, что они жили в мире друг с другом — замечательно, но это отчуждение от остального мира… Оно пугало.
Менестрес долго раздумывала, что же с этим делать, но, как назло, в голову ничего не приходило. А придумать что-то нужно было, иначе все это могло в конце-концов очень плохо кончиться. Сестры могли полностью отсечь весь остальной мир, уйдя в свой собственный или, что еще хуже, сойти с ума. Тогда единственным способом помочь им будет убить сестер. А это стало бы настоящим ударом для всех.
Заметив, что его госпожу что-то беспокоит, Димьен, выбрав время, когда Менестрес была одна, осторожно спросил:
— Что тебя так тревожит, моя королева?
— Это так сильно заметно? — попыталась улыбнуться вампирша.
— Для тех, кто знает тебя не первую сотню лет, да. Так чем ты так обеспокоена?
— Селена и Милена…
— По-моему, они вполне счастливы. Девочки с жадностью впитывают все новое. У них, определенно, способности к языкам. И они все так же любят друг друга. Так любить выпадает лишь единицам.
— Да, но все это лишь оболочка. А если посмотреть глубже…
— Уж не хочешь ли ты сказать, что их чувства не искренни?
— Нет. Они так искренны и чисты, что у меня порой дух захватывает и сердце щемит. Но это лишь одна сторона медали. Другая заключается в том, что они все больше отгораживаются от внешнего мира, чураются его. А это может иметь весьма пагубные последствия.
— Ты боишься, что они безвозвратно уйдут в свой мир и отрекутся от всего остального?
— Да. Тогда демоны их душ захватят их. Селене и Милене пришлось очень многое пережить. И один акт мести не залечит такие раны. Я вообще не знаю кому или чему это под силу. Мы можем лишь сгладить раны, но не залечить.
— Они никогда не забудут того, что с ними сделали.
— Вот именно. Они могут думать, что избавились от призраков прошлого, но это не так. И чем дольше они будут отрицать это, тем глубже эти призраки пустят корни.
— Прими тьму, и тогда не убьешь в себе свет, — задумчиво проговорил Димьен. И его слова прозвучали очень по-философски. — Вопрос только в том, как Селена и Милена смогут принять эту тьму. И готовы ли к этому.
— О том и речь. Они должны обрести цель в этом мире. Обрести новое призвание. Раньше они считали своим призванием целительство…
— Но больше они этим заниматься не могут, — вздохнул Димьен. — Людям они не верят и не желают им помогать. Им бы занять место по другую сторону баррикад…
— По другую сторону… — повторила Менестрес. — А в этом есть смысл.
— То есть? — насторожился вампир.
— Может, их удел, действительно, вершить правосудие?
— Что-то я не совсем тебя понимаю…
— Еще перед нашим отъездом я получила письмо от Совета.
— Совета?
— Да. Минг-Тьен попросил его об отставке. Через сто лет он сложит с себя полномочия и просит заменить его достойной кандидатурой.
— Постой, ты думаешь, что сестры…
— Ну да…
Димьен выглядел ошеломленным. Справившись с собой, он проговорил:
— Сделать их… по собственному согласию… палачами! Но ведь они так невинны! — в его голосе промелькнула печаль.
— Это не так. Они перестали быть невинными очень давно. Утратив окончательно ее остатки в ночь своей мести, — тоже с нотками грусти ответила Менестрес.
— Но сразу такая крайность… И разве возможно, чтобы было два Меча Правосудия?
— То, что такого еще не было, не значит, что нельзя. К тому же они суть единое целое.
— Но ведь им придется выдержать суровые и жестокие испытания.
Менестрес согласно кивнула, потом осеклась и сказала, усмехнувшись:
— Мы так говорим, но ведь, прежде всего, нужно их согласие и их желание…
— Да, только их горячее желание поможет пройти испытания. Если Селена и Милена не будут хотеть этого, то погибнут. Правила относительно этого весьма суровы и быстро отсеивают недостойных. И ты готова к тому, чтобы они пошли на такой риск?
— Другого выхода я не вижу, — вздохнула Менестрес. — Возможно, это единственный способ спасти их от саморазрушения.
— И ты вот так просто предложишь им стать палачами?
— Не просто, но предложу. А как иначе? Я с ними поговорю.
— Я могу чем-нибудь помочь?
— В разговоре? Не думаю. Но спасибо за дельный совет. Пойду, найду сестер.
Селена и Милена расположились на широкой веранде дома, который они сняли на время пребывания в городе. Ночь над ними раскинула свое звездное покрывало, и полная луна заливала все своим светом. Милена сидела прямо на широких перилах, вытянув правую ногу и свесив с края левую. Рядом, облокотившись на те же перила, стояла Селена и что-то играла на скрипке. Это было не заученное произведение, а импровизация. Музыка одновременно походила и на смех и на плачь, проникала в самую душу и грозила либо изорвать ее в клочья, либо подарить неземное блаженство.
Менестрес так и застыла на пороге, боясь помешать, спугнуть это странное и одновременно восхитительное ощущение.
Но вот, достигнув своего пика, мелодия оборвалась, рассеялась в тишине ночи. Селена убрала скрипку, и обе сестры посмотрели на королеву яркими, просто сияющими глазами, в которых, казалось, готов отразиться весь мир.
— Доброй ночи, мои дорогие, — ласково проговорила Менестрес, подходя к сестрам.
— Доброй ночи, — эхом ответили они.
— Вы уже питались сегодня?
— Да, — кивнула Селена, и Милена эхом повторила ее слова.
— Я пришла поговорить с вами об одном очень серьезном деле, — начала Менестрес.
— Мы сделали что-то не так?
— Вовсе нет. Почему вы так решили?
— Ну, — сестры смутились, но Селена все же продолжила, — В последнее время ты становилась такой задумчивой в нашем присутствии.
— Нет, дело вовсе не в том, что вы в чем-то виноваты, — покачала головой Менестрес, игривым жестом запуская пальцы в волосы сестер.
— А в чем же тогда? — нетерпеливо спросила Милена.
Королева вздохнула, но все же ответила:
— Дело в том, что я беспокоюсь о вашем будущем.
— Зачем о нем беспокоиться? — пожала плечами Милена.
— Оно ведь уже определено, — вторила ей Селена.
— Не совсем. Возможно вы просто еще не понимаете некоторых вещей. Да, вы стали вампирами, и очень сильными. Через год или два вы достигнете ранга магистра. Вы любите друг друга, и это замечательно, но… одной любви может оказаться недостаточно для вечной жизни. Недостаточно, чтобы противостоять самому страшному нашему врагу — времени.
— Что ты имеешь в виду? — насторожено спросили сестры.
— Мне кажется, что после того, как вы осуществили свою месть, вы стали замыкаться в себе, отгораживаться от всего остального мира. Я не хочу, чтобы вы ушли в себя настолько, что реальный мир перестал бы для вас существовать.
— Но мы такие, какие мы есть, — тихо возразила Селена, по обыкновению сжав руку сестры. — Мы больше не можем быть простыми знахарками, так как теперь слишком хорошо видим темную сторону людей. Милосердие прощение, похоже, угасли в нас. Осталось лишь чувство справедливости и возмездия.
— Словно нашей матерью была Немезида Немезида — в древнегреческой мифологии богиня возмездия., — усмехнулась Милена, но усмешка вышла не слишком радостной.
Этой своей речью сестры считай ответили на невысказанный вопрос Менестрес, чем еще больше убедили ее в правильности выбранного пути. Поэтому она продолжила:
— Значит, вы внутренне готовы стать ее воплощением.
— Кого? — спросили сестры едва ли не хором.
— Воплощением Немезиды, — повторила Менестрес, отходя чуть в сторону, словно отгораживаясь. — Я хочу вам кое-что рассказать. Вы уже знаете, что у нас есть законы. Единые для всех. Но есть такие, кто их нарушают. А нарушители должны быть наказаны, иначе мы больше не сможем скрывать наше существование, и наша жизнь превратиться в хаос.
За попрание некоторых наших законов Совет выносит смертный приговор. Но само наказание может осуществляться несколькими путями: на преступника может начаться охота — оповещаются вампиры всего мира, и каждый охотиться за ним. Но подобное используется чрезвычайно редко. Поэтому есть и другой путь.
Совет избирает достойного, который становится исполнителем его воли — Мечом Правосудия. Именно этот вампир исполняет приговоры.
— Палач, — вырвалось у Милены.
— Отчасти да. Но Меч Правосудия не слеп, и может отказаться от исполнения приговора, приведя веские аргументы. В конце-концов даже Совет может ошибаться.
— Но зачем ты нам это рассказываешь?
— Хочешь предложить нам эту должность?
Менестрес оставалось лишь подивиться их догадливости, она сказала:
— Что-то вроде этого. Если эта идея вас заинтересует, то могу предложить вам стать одними из претендентов на эту, так сказать, должность…
— Значит, место свободно? — задумчиво поинтересовалась Селена.
— И что же случилось с прежним Мечом Правосудия? — спросила Милена.
— Того, кто исполняет волю Совета сейчас, зовут Минг-Тьен. Он является Мечом правосудия вот уже две тысячи лет. Но теперь он просит об отставке. Совету дано сто лет, чтобы найти достойного кандидата, который сможет пройти все испытания.
— Испытания? Какие именно?
— Их суть никогда не разглашается, к тому же они меняются. Они призваны отсеять тех, кому это дело не по плечу. Чтобы быть Мечом Правосудия, не сломаться, нужны определенный характер и твердость духа.
— И ты считаешь, что у нас есть необходимые данные?
— Да, я так считаю. Но, помимо данных, нужно еще и ваше горячее желание. Иначе эта затея изначально обречена на провал.