— Тогда я делаю всё, что в моих силах ваше преосвященство, доброй ночи, — я поклонился и показал Бернарду, что теперь мы точно уходим.
На улице меня ждали монахи, и швейцарец позаботился о повозках, чтобы мы доехали до монастыря на них. Поскольку уже было сильно поздно, то не стал артачиться по этому поводу даже отец Иаков, который молча сел на своё место в одной из них и не стал говорить, что пойдёт пешком.
— Вы грустны отец Иаков? — поинтересовался я у него, благо что в нашей повозке были только мы с ним и огромный швейцарец, занявший со своей раненой попой всю вторую часть сиденья напротив.
— У меня чувство, что я предаю себя, оговаривая невинных людей, — ответил он тихо, чтобы это слышал только я, — новые имена попадают в опросные листы просто так.
— Почему же вы говорите об этом только сейчас? — я остро посмотрел на него, — а не тогда, когда мы совместно принимали об этом решение?
— Я думал, что мои мысли о судьбе мальчика и других детей, которые смогут жить в монастыре после ремонта, смогут заглушить мою совесть по этому поводу, — признался он, — но это оказалось не так.
— М-да, — задумался я и понял, что это может стать большой проблемой, так что нельзя было спускать его слова на тормозах, а в свете сказанного мне только что архиепископом Ринальдо, так и вообще опасно.
— Давайте тогда скажем остальным, чтобы ускорить процесс расследования вы отойдёте от дел, связанных с дворянами, — предложил я, — будете заниматься другими делами, коих у нас тоже накопилось порядочно. Я помню есть неразобранные дела по поводу монахов и их пьянок в церкви, а также наёмника, который напал с ножом на статую Девы Марии.
— Нет смысла обманывать, — улыбнулся он моим словам, — когда можно обойтись правдой.
— Вы против отец Иаков? — удивился я.
— Нет, — он покачал головой, — просто скажем остальным, что у меня стала прогрессировать мигрень, что является правдой и поэтому я решил заняться делами попроще.
— Я ровно это же и предложил минутой раньше, — проворчал я и сразу убирая голову от чужой руки, которая попыталась взъерошить мне волосы на голове.
— Отец Иаков, — возмутился я, — я вам не ребёнок!
Со стороны соседнего сиденья послышалось сдержанное фырканье, а сам инквизитор хоть и убрал руку, но также сидел, улыбаясь всю оставшуюся дорогу, начав меня снова этим бесить.
Раздражение было таким сильным от самой сложившейся ситуации, что когда мы стали расходиться по своим келиям и Бернард спустил меня на кровать, чтобы переодеть, я с размаха хотел пнуть кошку, которая нагло разлеглась прямо на моей кровати, но тут отец Иаков бросился и подставил под мой удар своё тело, закрывая собой кошку. Понятно моих невеликих сил не хватило на то, чтобы причинить ему вред, но сама ситуация мне не понравилась. Словно маленькая трещинка появилась, между нами, из-за того, что я его пнул.
Мне не стало стыдно, лишь было неприятное чувство, что обидел близкого для себя человека, которого я считал другом, так что приказал Бернарду быстро подойти к старику, чтобы ему помочь, извиняясь за то, что произошло.
— Простите отец, простите, но это просто животное, я хотел пнуть кошку, а не вас, — бормотал я, чувствуя себя крайне неудобно.
Швейцарец помог монаху сесть и опереться спиной на кровать.
— Благодарю тебя сын мой, — отец Иаков обратился к нему, — а сейчас оставь нас ненадолго одних.
Швейцарец кивнул и быстро отодвинулся, а сидящий на кровати и поглаживающий взъерошенную от злости кошку монах, остро посмотрел на меня.
— Иньиго, — он мягко посмотрел на меня, — позволь мне рассказать тебе одну историю.
— Да отец, конечно, — кивнул я, не совсем понимая, как в случившемся нам поможет его история.
— Жил на свете один мальчик и был у него друг, близкий друг, — он не сводил с меня взгляда, — они дружили так сильно, что казалось не было сил, которые могли их разлучить. Они мечтали вырасти, стать сильными и смелыми, чтобы покорить весь мир.
— Начало уже не очень отец Иаков, — признался я, когда он сделал паузу в своём рассказе, — обычно после такого следуют печальные события и ещё более плохой финал.
Он пристально осмотрел на меня.
— Эта история не станет исключением из твоего правила, — кивнул он, — в деревне, где они жили начали пропадать кошки и собаки, а вскоре жители начали находить их растерзанные кем-то тела. И если вначале подумали о диких животных, но прибывший в деревню священник сказал, что это всё дело рук человека, поскольку на их телах виднелись раны, оставленные железом.
— Эта история мне продолжает не нравиться, — моё сердце отчего-то сильно забилось в груди.
— Животные продолжали пропадать ещё пару лет, пусть и не так часто, как раньше, поскольку все стали пристальнее следить за своими питомцами, — продолжил он, — пока однажды не пропала дочь мельника.
Я нахмурился ещё сильнее, а он продолжил.
— Её тело всплыло в реке две недели спустя, истерзанное, искалеченное, имевшее те же раны, что раньше видели на животных, — тихо продолжил он, — это так взволновало людей, что они написали барону, который владел этими землями и уже через месяц в деревню приехал инквизитор.
— Что было дальше отец? — хмуро поинтересовался я, так как давно в себе чувствовал желание кого-то помучить или жестоко наказать, и только по причине ума, железной воли и главное своей телесной немочи не мог этого сделать.
— Правда раскрылась быстро, опытный инквизитор установил виновника всех смертей и его отправили на виселицу, с тех самых пор в деревне перестали пропадать животные, — он сделал паузу.
— Что случилось со вторым мальчиком? — хмуро поинтересовался я, — вы же не зря начали эту историю с двух друзей.
— Он сам стал монахом, а потом инквизитором, — отец Иаков посмотрел мне прямо в глаза, — как и твои учителя Иньиго, я вижу твоё блестящее будущее. Никто из нас не сомневается, что тебя ждёт что-то грандиозное с таким умом и способностями. И понимаю, что я никто для тебя, и не вправе давать советы.
— Отец Иаков — это не так, — я хмуро посмотрел на него, — я думал мы стали с вами друзьями.
— Я до сих пор так считаю, ты стал близок мне, словно сын, которого у меня никогда не было, — кивнул он, — но заклинаю тебя Господом нашим Иньиго. Подави в себе это! Всё всегда начинается с животных, поверь мне, я видел это не один раз. Всегда одно и то же — растерзанные животные, затем растерзанные девушки и женщины.
Я сглотнул комок накопившейся слюны, и пусть в глубине души никаких моральных терзаний за случившееся у меня не возникло, но мнение этого человека для меня было важно. Я никогда до него не видел столь сильной веры в Бога и главное таких людей, что на фоне развращённого и утопающего в похоти и разврате Рима для меня стало настоящим шоком. При взгляде на действия и поступки отца Иакова хотелось и самому стать чуточку лучше.
Он поднялся с кровати и подошёл ко мне, опускаясь на колени.
— Помолимся Иньиго, я прошу тебя.
Монах стал молиться за меня и спасение моей души, а я много думал за эти небольшие пять минут, что мы шептали молитву. Когда он закончил, я посмотрел на него и сказал.
— Даю вам слово отец Иньиго, я не стану таким, каким был ваш первый друг. Клянусь вам в этом своей душой.
Он счастливо улыбнулся и обнял меня, а я не стал уклоняться от чужих объятий, хотя обычно они были мне противны. Старик осторожно отодвинулся и поцеловал меня в лоб.
— Я верю тебе Иньиго, верю твоему слову.
— Бернард! — крикнул я, чтобы скрыть неловкость момента, — чего встал словно дерево в поле. Мне нужно переодеться.
Тот быстро подбежал и видя, что между мной и отцом Иаковым что-то произошло, но мы вроде как помирились, быстро поднял кошку с кровати и пересадил её на стул.
— Всё хорошо синьор Иньиго? — тихо спросил меня он.
— Да, Бернард, я извинился, он меня простил. Это же отец Иаков, — тяжело вздохнул я и больше не проронил ни слова пока он готовил меня ко сну, а швейцарец, видя, что я в глубоких раздумьях, не стал меня трогать, а лишь оставив мне книгу и две горящие свечи, мышкой выскользнул из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Глава 2
Когда в комнату, испуганно озираясь на родителей, которые также пришли на допрос и с беспокойством посматривали на спокойных инквизиторов, вошло юное, прекрасное создание, у меня окончательно испортилось настроение. Девочка была слишком юна, чтобы архиепископ так сильно за неё беспокоился, но зато стала понятна причина его волнения и нервозности.
— Присаживайся дитя, не волнуйся, — отец Стефан, явно проинструктированный архиепископом не задавать ненужных вопросов, с улыбкой, показал девочке сесть на стул.
— Спасибо отец… — она запнулась.
— Отец Стефан дитя, — улыбнулся он, видя, как она ёрзает и всё время смотрит на закрытую дверь, где её ждали родители.
— Спасибо отец Стефан, — перекрестилась она.
— Франческа де Орена? — поинтересовался он, начав допрос.
— Да отец Стефан, — кивнула она.
— Есть ли за тобой грех, в котором ты хотела бы признаться? — поинтересовался он.
В глазах девушки тут же выступили слёзы, но она покачала головой.
— Нет отец Стефан, — едва слышно сказала она.
Инквизитор обеспокоенно посмотрел на меня, поскольку, проведя вместе тысячи допросов мы знали, что последует за всем этим. Ровно через пару вопросов, она начнёт рыдать и всё расскажет нам сама, даже без особых нажимов с нашей стороны. А это явно был не тот случай, когда нам нужно было знать чужие тайны.
— Прошу всех выйти кроме инквизиторов, я сам буду вести записи допроса, — приказал я и удивлённые писцы с нотариусами сложив свои письменные принадлежности покинули комнату.
— Я виновата, я согрешила отец Стефан, — слова, как и слёзы вырвались из её глаз, как только мы остались с ней наедине с тремя инквизиторами, — архиепископ был так добр ко мне.
— Отец Стефан, братья, — я повернулся к инквизиторам, — я не хочу вешать этот груз вины на ваше сердце, поэтому прошу вас позволить провести допрос мне одному. Архиепископ вам наверняка говорил об этом, и он ещё раз подтвердит мои полномочия если это потребуется.