Нкем понял, что сходит с ума.
— Останови их! — закричал он, покидая автомобиль.
Запутавшись в своих ногах, Нкем упал на землю. Поднялся и неуклюже шагнул к ближайшему эму, пытаясь оттолкнуть от «ягуара», но страус оказался слишком сильным и тяжелым для него. Птица вырвалась, и Нкему пришлось отдергивать голову, чтобы уберечь нос от удара клювом.
— Что это?! — кричал он, вцепившись в перья. — О боже! Что происходит?
Неожиданно чьи-то руки обхватили его талию.
— Не смей причинять зло моему народу! — шипела Огаади ему в ухо, оттаскивая от автомобиля.
Они упали на землю. Нкем попытался отползти в сторону, но она вцепилась как клещ. Тогда он уперся в нее ногами, стараясь вырваться из хватки. Женщина-птица снова обхватила его, и они покатились по траве.
— Прекрати! — воскликнул он и наконец выскользнул из объятий.
— Это он тебя послал! — закричала она в ответ. — Думаешь, я дура?
Огаади вновь прыгнула на него и повалила на землю. Пот смешивался с пылью, щедро марая футболку Нкема. Он здорово испугался. Женщина была сильнее, она перевернула его на спину, придавила ноги своими, а руки прижала к траве выше головы. В таком положении он не мог сопротивляться.
— Что тебе не нравится?! — рычал он, буравя взглядом ее безумное лицо.
Едкий пот, сбегающий на глаза, заставлял его моргать.
Как и от птиц, от Огаади пахло грейпфрутом, но также и потом. Впившись в его глаза своими шоколадно-солнечными, она тяжело вздохнула. Мышцы ее лица начали расслабляться, ярость сменялась обычным недовольством.
— Значит, он тебя не посылал? — проговорила она.
— Нет! — ответил Нкем, и оба замолчали.
— Разве это не Нкем Чуквукадибия? — громко сказал кто-то.
Нкем и Огаади одновременно повернулись к дороге. Машины стояли на обочине, люди покидали их, привлеченные интереснейшим зрелищем. И никто не спешил на помощь. Нкем даже не удивился. Они с Огаади откатились на несколько ярдов. Здесь, в густой траве, могли водиться змеи. Нкем чертыхнулся и, несмотря на сидевшую сверху женщину, пнул одну из птиц. Но страус так увлекся расклевыванием «ягуара», что и внимания не обратил на жалкую попытку.
— О господи, — сдаваясь, простонал Нкем и расслабился. — Моя жизнь — сплошное дерьмо.
И поднял глаза к небу, страстно желая, чтобы оно обрушилось. Там снова парил растреклятый орел — должно быть, ему тоже нравилось наблюдать за суетой, но сверху. Огаади глянула на Нкема с явным презрением.
— Ненавижу слабаков, — сказала она.
— Мне плевать на твою ненависть, — дернулся он.
— Тебе не идет быть слабаком.
— А что ты обо мне знаешь? — Нкем снова оттолкнул ее. — Да слезь с меня, черт побери!
Одна из птиц, будто получив личное оскорбление, повернулась и уставилась на него. Нкем, нахмурившись, не отводил взгляд. Эму издал глубокий горловой звук, а потом покачал головой. В его глазах плескалась молочная белизна.
— Вот… вот же гадство… — прошептал Нкем, в то время как птица, наклонив голову, решительно шагнула вперед.
Нкем следил за трехпалыми сильными ногами. Мощные когти как будто для того и созданы были, чтобы выпотрошить человека. В любом случае смерть неизбежна. Он удвоил усилия, отчаянно извиваясь.
— Да слезь с меня! Бико![7] Туда смотри!
Огаади не двинулась с места, задумчиво глядя на приближающегося страуса. Потом подняла руку.
— Остановись! — приказала она.
Эму покачал головой и неуклюже уселся. Затаив дыхание, Нкем следил, как глазам птицы возвращается их естественный красновато-коричневый цвет. Он ощущал зуд, будто на волосок приблизился к пониманию чего-то очень и очень важного. Кровь стучала в ушах, а пот стекал по вискам.
Огаади наклонилась над ним, лицо к лицу.
— Что ты с ним сделала? — спросил Нкем. — Ты видела его глаза? В этих глазах…
— Я… — Она принюхалась. — Я чую от тебя этот запах… — Нахмурилась. — Ты не отсюда.
— Что? — прошептал Нкем.
Огаади склонилась еще ниже, почти касаясь его губами. Он не шевелился. Вблизи она пахла тоньше — скорее не как грейпфрут, а как цветок грейпфрута. Женщина-птица втянула воздух ноздрями.
— Обанджа, — прошелестела она. И выпрямилась. — Ты?
Нкем хотел ответить, но спазм стиснул горло.
— Даже не знаешь об этом? — спросила она.
Он медленно покачал головой. Комары кусали его за голые ноги, струйки пота стекали между лопаток.
— Откуда? — Он на миг зажмурился, пытаясь сосредоточиться. — В детстве меня трижды едва не убили. И всякий раз нападали животные, взбесившиеся животные. — Нкем все еще не открывал глаз. Если бы он видел проклятых страусов или столпившихся зевак, то сбился бы с мысли. — Мама… говорила что-то такое в шутку, но…
— Ты всегда стремился вернуться в мир духов, — загадочно заявила Огаади. — Да… — Она кивнула. — Теперь все ясно. Это не совпадение. — Протянув руку, она пощупала карман Нкема.
— Эй! — возмутился он, отбрасывая ее руку. — Ты что себе…
— Что лежит в твоем кармане? — спросила она, снова щупая.
Нкем хлопнул ее по запястью. Она ударила в ответ.
— Достань сейчас же! — приказала она.
— Хорошо, достану. — Он вытащил кусочек кварца, который был вовсе не таким прозрачным, как раньше, когда лежал на дороге.
Он сиял как золото, чистое золото. Огаади вцепилась в камешек и поднесла к глазам.
— Что это… — прошептала она, глядя на талисман так, будто видела его впервые. Лизнула, а потом сплюнула. — Где нашел?
— Это с тебя свалилось, когда я тебя подбирал, — ответил Нкем. — Когда ты была страусом эму. Мертвым страусом эму.
— И что ты с ним сделал?
— Ничего.
— Ничего?
Он закатил глаза.
Вокруг толпа все росла, собралось уже три десятка человек. Они глазели, щелкали фотоаппаратами, болтали по телефону.
— А что это? — спросил Нкем. — И почему оно стало золотым?
— Это что, шутка такая? Ты же не ребенок… — озадаченно проговорила она. — Я хотела ребенка.
— Э-э… — Нкем растерянно смотрел на нее. — Я не… В смысле, я…
— Я надеялась получить ребенка!!! — выкрикнула Огаади, залепив ему пощечину.
— Эй, прекрати! — воскликнул он, отчаянно пытаясь ее сбросить.
Если она ударит еще раз, он не будет терпеть. И плевать, сколько людей пялится. Только бы на ноги встать…
— Я… прости… — Она снова посмотрела на кусочек золота. — Я не ожидала… Ты?
— Что — я? — Нкем стукнул кулаком оземь. — Мать твою! Да слезь же с меня!
— Обанджа жаждут воли, — сказала Огаади, оставаясь на месте. — Они всегда в поисках освобождения. Мой дядя — один из них. Вот почему я и в тебе это чувствую. Если только найду его… Нет, я его обязательно найду и сразу превращу в самого маленького зверька, посажу в железную клетку. — Она сжала кулак. — Ты тоже обанджа. Если животные пытаются тебя убить, значит ими завладели твои друзья-духи, которые стремятся вернуть тебя домой. Они ощущают твою слабость. Всегда чувствуют, когда такой, как ты, хочет умереть.
Вот так номер! Значит, он обанджа?!
На своем веку он наслушался сказок про обанджа, а вот теперь оказался одним из них. Нкем позволил пониманию впитаться в душу, и жизнь как будто начала обретать смысл. «А ведь я был везучим мальчишкой, — подумал он. — Они в самом деле хотели меня прикончить».
«Друзья» детей-обанджа редко бывают настоящими друзьями. Это духи — спутники человека, живущие в тонком мире. Сущности завистливые, они бы очень хотели обитать в мире физическом, но не могут, а потому и Нкему мешают наслаждаться жизнью.
Всякий раз, едва он слабел, друзья-духи пытались утащить его в тонкий мир. Когда нападали куры, мальчишка страдал от малярии. Перед атакой козы Нкем испытал глубокую душевную травму — в то утро умерла его любимая собака. И лошадь подгадала время, когда он почти не ел два дня и едва на ногах держался. Таким образом, все встало на свои места. В дни покушений он бывал или болен, или подавлен, или ослаблен каким-нибудь иным образом. Все просто и понятно. До сегодняшнего дня.
Нкем поглядел на зевак. Потом на страусов и на «ягуар», превратившийся под ударами их клювов в кучу дерьма.
— Иисусе… — прошептал он.
Происходящее казалось горячечным бредом, но ведь все было на самом деле.
Нкем и Огаади заговорили одновременно.
— Ты хочешь немного пожить другой жизнью, — сказала она.
— Ты ведь… и меня можешь превратить? — спросил он.
И снова их голоса слились.
— Могу, — ответила она.
— Ты этим ничего от меня не добьешься.
Женщина подняла руку.
— Послушай меня хоть чуть-чуть. Когда мы достигаем определенного возраста…
— Мы — это кто?
— Такие люди, как амусу. Мы берем себе ученика. У каждого из нас есть камешек, который изменится, если мы повстречаем будущего ученика.
— И я — твой ученик?
— Камень превращается в золото, — кивнула она, — соприкоснувшись с учеником.
Он истерически рассмеялся.
— Ты же совсем не намного старше меня! Посмотри на себя!
Нкем и сам по-новому взглянул на женщину-птицу. Гладкая кожа, крепкие мускулистые бедра. Запах цветков грейпфрута. И она все сидит на нем. Нехорошо. Оглянулся на толпу — уже человек пятьдесят. Нкем приподнялся, но Огаади по-прежнему не двигалась.
— Надо бы убраться отсюда, — сказал он.
После этих слов она слезла с него, и оба поднялись на ноги. Одного взгляда на зевак Нкему хватило, чтобы возникшая было эрекция мигом прошла.
— Я думала, ученик мой будет не таким… старым… — сказала Огаади.
— Но-но! Мне всего двадцать пять лет!
— Учиться начинают в пять-шесть. Да я только заколдованной пробыла лет двадцать!
— Может, время для птиц течет по-другому? — спросил Нкем и нахмурился, дивясь, как такая мысль пришла ему в голову.
— Двадцать лет, проведенных в тюрьме. — Огаади отвернулась и пробормотала: — И вот теперь, едва я оказалась на свободе, мне на шею вешается ученик. Какая чушь…
Нкем услыхал, как женщина в толпе хихикнула и пробормотала: