Коснулся укрывавшей шкуры — чудесная мягкость. Кажется, не видел раньше ничего подобного. Такая роскошная шерсть, и величина у шкуры неимоверная! Наверное, белый як.
Скорее всего, ночью кто-то понял, как холодно в шатре, сжалился над гостем и укрыл его. А дурной сон превратил доброту в ужас.
Хуан Фа натянул шкуру на голову, желая лежать под ней всегда, обонять чистый мех, отдаваться животворному теплу.
Проснувшись на рассвете, купец ощутил запах свежего чая. Сквозь ткань шатра проникал солнечный свет. Снаружи по шелку скребли и хлопали — сметали пыль ветками.
— Хорошие новости, — сообщил монах. — Буря отбушевала ночью и улеглась, воздух очищается. Правда, солнце взошло краснее феникса, но в остальном все отлично.
Торговцы шелком суетились, шурша разноцветными одеждами, приторачивали кувшины с драгоценными благовонными маслами и тюки со специями, а господин Вэн сидел и пил чай. Лицо евнуха казалось усталым и суровым.
Хуан Фа встал и потянулся, кутаясь в белую шкуру. Осмотрелся: а вон и сундучок с черепаховым панцирем на нем. Коричневые линии на выпуклой кости походили на трещины в подсыхающем речном иле. Из панциря торчали огарки восьми благовонных палочек.
Как хорошо жить! Такая легкость в теле, и веришь: все успеется и получится.
— Господин Вэн, как гадание? Благосклонны ли ко мне небеса? — спросил он радостно у мудреца.
Евнух посмотрел устало и равнодушно.
— Прости, мой друг, но от судьбы тебе не уйти. Иногда невозможно избежать последствий своих поступков, сколь бы горько мы ни сожалели о них.
Хуан Фа вдруг почувствовал странное: лицо онемело, лоб зачесался, заболел. Он коснулся головы и ощутил сбоку острый бугор, растягивающий кожу.
— Что такое? — выговорил, мертвея.
А рука… что это? На ней растут мягкие белые волосы, так похожие на чудесный мех, согревший ночью.
Купец завопил истошно, обуянный диким страхом, отбросил шкуру.
— Дух животного проник в тебя, — сообщил мудрец виновато. — Я и представить не мог, сколь могучее волшебство у Баатарсайхана. Изменится не только твоя натура, но и тело.
Хуан Фа отбежал от шкуры, дрожа, но не отвел взгляда от роскошного белого меха.
— В стране Казах это животное называется гигантским оленем и ценится выше любой другой дичи. Его шкура чище первого снега гор, где он обитает, а широкие рога всеми окрестными племенами почитаются за драгоценность. Но сей олень столь редок, что многие считают его вымыслом, древней сказкой. Здесь же, вблизи Алтайских гор, он еще встречается. У нас ему дали имя се чжи, и хотя он двурогий, некоторые ученые считают его разновидностью единорога.
Хуан Фа ощутил желание упасть на четвереньки. Болью обожгло лодыжки, словно невидимая сила выворачивала в суставах ступни. Конечно, он слышал про се чжи. Говорят, единорог способен различать добро и зло, он идет на запах добродетельного человека и наказывает злого. Буддисты верят, что иногда на его рогах покоится Книга Закона.
— По-мо-ги-и-а-а-а! — заголосил купец, но слова исказились во рту и стали жалобным звериным криком.
— Это твоя судьба, уготованная прекраснодушным героем, побеждающим без оружия Баатарсайханом, — с горечью заключил мудрец. — На четырех ногах ты будешь скитаться по миру, искать под снегом траву и мох у подножия Алтайских гор. Тебе уже не изведать любовь женщины, ибо ты среди последних в своем племени. На тебя станут охотиться денно и нощно — и варвары, и настоящие люди, и волки со снежными барсами в горах, и гепарды на равнинах. О слабодушный человек, нигде тебе нет спасения и пристанища. Боюсь, зиму ты не переживешь, ибо усерднее всех будут гоняться за тобой свирепые чада Баатарсайхана — из их ртов ты вынул пищу. И обязательно настигнут, ибо такова воля чародея. Тебе предрешено накормить свирепых чад своей плотью.
Взору Хуан Фа явилась Янь. Она сидела у ширмы, рисуя на черном шелке феникса. Вдруг подняла голову, посмотрела в залитое солнцем окно.
Купец ринулся к пологу шатра, выскочил наружу, в напитанный пылью воздух. Звериные инстинкты влекли на волю, звали мчаться под открытым небом. Еще не успел покинуть шатер, а на ногах уже лопнул шелк одежды, ступни сделались копытами. Растущие рога зацепили полог, запутались, грозя сломать шею.
Но Хуан Фа вырвался, освободился — и ступил под озаренное жутким красным заревом небо, словно подожженное богом Солнца.
Янь. Осталась лишь она.
Хуан Фа фыркнул, развернулся, взбив клубы пыли, посмотрел на высокую траву у лагеря — и различил там крошечные фигурки изголодавшихся детей, залегших в засаде, оскаливших зубы, заточенные острее любого кинжала.
Ставший диковинным зверем купец поскакал, вздыбив хвост, словно подавая сигнал опасности, и в копытах, что вонзались в землю и отталкивались от нее, посылая мощное тело в воздух, кипела дикая сила.
Однажды среди зимы Янь проснулась в тревоге. Лишь недавно начался новый год по лунному календарю, и на эту ночь пришелся Юаньсяоцзе, Праздник фонарей. С балки над крыльцом свисал огромный красный фонарь, от него в комнату лился зыбкий свет.
Янь опять приснился Хуан Фа. Горечь потери лишила праздник радости. Возлюбленный так и не вернулся домой. Может, он остался в засыпанных снегами горах или не выдержал перехода через пустыню?
Но сердце во сне узнало: он жив! Янь представила, как Хуан Фа подходит к ее постели…
Вдохнула глубоко, пытаясь уловить его запах. Хотела вспомнить свет его глаз, добродушную, такую милую улыбку — но память поблекла, не смогла оживить образ.
Янь осторожно высвободилась из объятий сестры — если та проснется, немедленно попросит есть — и встала с постели. Подошла к двери. Над головой игриво светился красный фонарь.
Девушка посмотрела на бамбуковую рощу за мостом, что вел к дому. Листья слабо шелестели на ветру.
Там стоял восхитительный белый зверь. Такой огромный! Сперва Янь приняла его за коня, но тут же поняла: самый большой жеребец рядом с ним — карлик. Широкие рога похожи на лосиные, но с белой паутиной меж отростками, словно для ловли света, струившегося от полного месяца.
Зверь осторожно подошел к ней, ступил в круг света у двери, и Янь поняла: это единорог се чжи.
Он потянулся мордой, стараясь уловить ее запах, и девушка протянула руку, надеясь, что аромат розовой воды понравится единорогу. Ведь он способен различать, какое у человека сердце.
Янь очень хотелось, чтобы единорог признал ее сердце добродетельным, — но в нем жила такая безрассудная, слепая любовь к Хуан Фа…
Единорог подошел ближе. Какой же он огромный! Глаза блестят в свете фонаря и полны невнятного, странного желания. Чего же хочет исполинский зверь?
И вдруг уловила его запах — резкий, сильный запах юноши, не раз бередивший ее сны. Узнала сразу — а затем распознала и чистое свежее дыхание, стройность ног…
— Хуан Фа? — спросила робко.
Зверь встрепенулся, мышцы на плечах напряглись — словно приготовился бежать.
Янь поняла наконец: любимый превратился в сказочного зверя, но, желая и любя, все-таки вернулся к ней.
Как же такое могло случиться?
— Янь?! — капризно закричала проснувшаяся сестра. — Янь, я кушать хочу!
Се чжи вздрогнул. В его глазах пропал разум, остался только животный страх.
Величавый единорог отпрянул, перескочил через ручей.
— Хуан Фа! — закричала Янь, выбегая на крыльцо.
Над землей стелился туман. Единорог мчался сквозь него, словно плыл среди облаков.
Затем исчез в сливовом саду, растворился в лунном свете.
Вилар КаштанАПЕЛЬСИНОВОЕ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
Вилар Кафтан пишет спекулятивную фантастику самых разных жанровых направлений, включая НФ, фэнтези, хоррор и слипстрим. Ее произведения печатались в журналах «Lightspeed», «GigaNotoSaurus», «Realms of Fantasy», «Strange Horizons», «Clarkesworld», «Cosmos», «Escape Pod», «Beneath Ceaseless Skies», «Sybil’s Garage» и в удостоенной Всемирной премии фэнтези антологии «Paper Cities». Она живет с мужем Шэнноном в Северной Калифорнии. Знакомство можно продолжить на сайте vylarkaftan.net.
Пытка подвешиванием хороша для одних, ужасна для других. Подъем человеческого тела на вонзенных в плоть крюках — это, бесспорно, один из самых радикальных методов усовершенствования. Такое практикуется либо из стремления к высшей духовности, либо из любви к искусству, либо по личным мотивам.
Для индейского племени манданов в США сутью этой практики было личное жертвоприношение. Сознательный выбор пытки являлся для юноши началом экзамена — что он может предложить духам своего племени.
Следующий короткий рассказ о жертвоприношении молодой женщины, которая идет на невообразимые муки, вынуждает нас задаться вопросом: а сами мы что готовы вытерпеть по собственной воле, если ставки будут достаточно высоки?
Обнаженная юная крестьянка покачивалась на ржавых крюках в центре тронного зала. Ее руки и ноги были связаны кожаными ремнями, кровь стекала с истерзанной спины. Она была едва жива и почти ничего не соображала от боли.
Одиннадцать королей сидели на одиннадцати железных тронах, обгрызали ножки индейки, а хрящи сплевывали на пол. Под девушкой уже высилась груда окровавленных костей с остатками мяса. Все они были чужеземные колдуны с золотыми кольцами в носу и пробитыми гвоздями скулами. Каждому в нагую грудь забили колья — по одному за украденное столетие. Кто-то помешал угли в жаровне, и сгустился едкий дым. В комнате было жарко, как в сердце костра.
— Она уже мертва? — спросил владыка потравленного пастбища.
— Еще нет, она борется с магией, — ответил хозяин проклятого моря.
— Но разве эта девица не сама выбрала себе путь?
Они помолчали. Девушка висела мешком, ее кожа блестела от собственного пота и от жира индейки. Крестьянка добровольно пошла на страдания, никто ее не понуждал. Ей казалось, будто она медленно плывет сквозь туман и боль. Крючья жгли огнем, дым заползал в раны, чернил магией кровь, и та, густая как смола, медленно истекала, капала и запекалась на костях индейки.