Летними ночами, боясь заснуть, девушки выставляют караульных. В жаркий июль они сидят без сна при лампах и свечах, считая часы до рассвета, а днем бродят бледные, точно призраки. Все идет вразнос: пекарни остыли, бесплатные харчевни безлюдны, фонтаны высохли. Даже бабочки сидят на земле, поскольку усталые техники не в состоянии за ними ухаживать. Пошивочные мастерские закрыты, у портных все расплывается перед глазами, им не разглядеть крошечные стежки.
Девочки устраивают отчаянные оргии — пьют без меры сладкую сангрию, танцуют полуобнаженные среди магнолий и апельсиновых деревьев, а потом падают и спят до рассвета. Если мир доживает последние дни, бедняжки хотят в полной мере насладиться ими.
И они продолжают исчезать.
Библейский семинар заканчивается проповедью. Подобно многим проповедям, предназначенным для ровесников Ханны, эта посвящена непорочности. Священник говорит о чистоте тела и разума. Говорит, что плоть должна служить Господу. Говорит, что утраченную девственность можно вернуть — без этой уловки все было бы гораздо сложнее. Он говорит, говорит, говорит…
После проповеди, пока органистка исполняет одни и те же эмоциональные пассажи, священник предлагает всем, кто почувствовал в себе перемену, пройти вперед и препоручить себя Богу. Не имеет значения, считаете ли вы, что впервые согрешили и нуждаетесь в милосердии, или давно догадались, что сбились с пути и, следовательно, еще больше нуждаетесь в милосердии. Бога это не заботит. Бог всегда с вами.
Однако Петер не говорит ничего об отношении Бога к девушке, сидящей за синтезатором и составляющей дуэт своему молодежному пастору. Девушка погрузилась сначала в музыку, а потом в его проницательные глаза. И до того погрузилась, что чувствует себя парализованной, когда Петер протягивает руку и гладит ее подбородок. Его губы касаются ее губ, ею овладевает эйфория предательства, она попадает на мелководье тайны, которая, ей уже известно, слишком опасна и становится все глубже с каждой недопустимой встречей. В конце концов девушка тонет в ней, теряет аппетит, замыкается. Под глазами у нее темные круги, она все больше времени проводит в своей комнате, терзая себя тоскливыми песнями. Так ведь она, в сущности, подросток, чего еще ожидать?
Один за другим молодые люди шли по проходу, преклоняли колени на краю подмостков, и священник молился за них, призывая Божье благословение и прощение.
Ханна уже проделывала этот путь прежде. Но сейчас… Даже если в самом деле прощение Божье бесконечно, она сможет принять его лишь в том случае, если сначала простит сама себя. А пока она останется на своем сиденье.
По ее щекам струились ручейки слез. Сидевшая рядом девушка обняла Ханну.
— Вставай, — прошептала она. — Все хорошо. Я пойду с тобой.
Ханна отрицательно покачала головой.
Она мечтала о том дне, когда сможет сбежать. Рисовала в воображении женский колледж, представляла, как девушки сидят во дворе под дубом или собираются в библиотеке.
Ее мало интересовало, что это будет за колледж, как далеко отсюда.
С каждым днем волшебница Ханна-из-Леса все больше узнавала об инкубе. В книгах было изображено чудовище, которое охотилось на молодых девушек по ночам и превращалось в оленя днем. Девушки рассказывали, что видели такого оленя, с первым рассветным лучом уносящегося в сторону леса.
Когда инкуб пребывает в физической форме, Ханне по силам одолеть его.
Но как приманить эту тварь?
Волшебница знает способ, да только он непрост.
После путешествий по миру у нее сохранилось очень мало любимых вещей из ее детства — вещей, когда-то принадлежавших ведьме. Конечно же, это книги. Они существовали на протяжении столетий до нее и, она надеялась, просуществуют еще столетия после. Вырезанный из камня котенок всегда ей нравился, но для чего предназначена эта статуэтка, Ханна не знала. И пузырек с драгоценными духами — их там всего три капли.
Ведьма отказалась поведать Ханне, что это за духи, и не советовала пользоваться ими. Сама наставница унаследовала пузырек от некой колдуньи — она не объясняла, при каких обстоятельствах, — и ни разу не открыла его, даже чтобы понюхать. В пузырьке темная магия, очень насыщенная и опасная. Ведьма знала, что не сможет ее контролировать.
Твоя сила — только тогда твоя сила, когда ты осознаешь ее пределы.
Позже, под руководством великих магов, волшебников и колдунов, Ханна выяснила, что содержится в пузырьке. Теперь она знает: духи насыщены той же силой, что и ее личная магия, — женской сексуальностью. Она необузданная. Она коварная. Она крайне нестабильная.
Инкуб — это темная энергия. Женская сексуальность — тоже.
Если у Ханны хватит мужества выпустить на волю эту силу; если ей достанет решимости сделать то, что должно быть сделано…
Ночью волшебница вздрагивает во сне.
Ей снятся страны, которых она никогда не видела, любовники, с которыми никогда не спала, заклинания, которые никогда не произносила. Она видит искрящиеся на солнце моря, блистающие башни, сборочные линии и лесной опад. Обоняет запахи жареной лапши, морской воды и садовой жимолости. Слышит звон колоколов, грохот стройки и рок-н-ролл.
Ей снится мир, который она боится исследовать, мир, который она боится оставить без внимания.
Она стара, но не то чтобы очень.
Она молода, но не то чтобы очень.
Никогда еще ей не было так страшно.
Вечером в пятницу Ханна находит его после занятий с молодежной группой.
— Нужно поговорить.
Не отвечая, Петер берет ее за руку и ведет в свой кабинет. Дверь оставляет приотворенной.
Он не отрывает от Ханны взгляда, на лице тревога.
Все слова внезапно куда-то подевались.
Наконец она произносит:
— То, что ты делал, было неправильно.
Она собиралась начать не так, однако в этой краткой фразе выражено все.
Петер смотрит на нее и не отвечает.
Она предпринимает еще одну попытку:
— Мне было тринадцать.
Он встает и закрывает дверь. Садится снова, по-прежнему не сводя с нее глаз. В конце концов на его лице возникает понятное ей выражение: стыд.
— Я доверяла тебе, — продолжает она. — Мы все доверяли тебе.
Она не рассказывает о том, как болело сердце, когда он перестал прикасаться к ней, о тоске, мучившей ее с тех пор, как он прекратил приглашать ее на дополнительные занятия.
Это ее позор. Ей с этим и жить.
— Ты тут еженедельно разглагольствуешь о чистоте и целомудрии. Если истинная любовь способна ждать, почему тебе это оказалось не по силам?
Она плачет, а ведь надеялась обойтись без слез. Хотела быть твердой. Слишком долго Ханна держала в себе эти слова, и теперь они вырвались на волю.
Петер протягивает ей пачку бумажных носовых платков. Она вытаскивает один для носа, другой для глаз. Когда все перестает расплываться, в его глазах она тоже видит слезы.
Она чувствует себя просто ужасно.
— Ханна, выслушай меня, — говорит Петер. — Мне очень, очень жаль. Ты права. То, что мы делали, неправильно. Ты бесценный дар Господа и всегда останешься им для меня. Не было дня, чтобы я не сожалел о содеянном. Я все время молюсь о прощении.
Он встает с кресла и опускается перед ней на колени. Берет ее за руки:
— Ханна, пожалуйста, пойми. Мне ужасно стыдно. Но я знаю, что способность Бога прощать безгранична. И еще я знаю: Бог хочет, чтобы я продолжал делать свое дело здесь. Я умею дотягиваться до ребят и спасать их души. Вот чего Господь ждет от меня. Было бы ужасно, если бы что-то помешало этому. Понимаешь?
— Да, — отвечает она. — Понимаю.
— Иногда чувство вины захлестывает меня с головой. Гложет мысль, что я не гожусь для этой работы. Однако потом понимаю: это нашептывает дьявол, добиваясь, чтобы я ослаб. Бог хочет, чтобы я оставался здесь.
Ханна снова хлюпает носом.
— Мне очень жаль, Ханна. Пожалуйста, прости меня.
— Не могу, — говорит она.
Вытирает слезы, встает, открывает дверь.
— Ханна! Остановись!
Она выходит. Забирается в пикап, где ждут папа и Франни.
— Что ты там застряла? — ворчит Франни.
— Разговаривала с Петером.
— Ты плачешь?
— Франни, все в порядке.
— А по-моему, ты плачешь.
— Франни, отстань.
Ночью Ханна не может уснуть. Часы отсчитывают одиннадцать, потом двенадцать. Это старая проблема, с которой она борется много лет.
Она выбирается из постели. Включает лампу. Открывает Библию на странице с загнутым уголком и читает отрывок, помеченный пять месяцев назад.
Если вы пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики.
И познаете истину, и истина сделает вас свободными.[34]
Истина — это трудно. Истина — это стыдно. Истина восстановит против нее родителей, заставит отвернуться друзей. Разрушит все связи, обречет ее на одиночество.
Истина разрушит ее жизнь.
На протяжении пяти месяцев она знала, что нужно делать, но ужасно боялась.
Она покидает свою спальню и идет по коридору в комнату Франни. Та спит, разметав волосы по подушке, губы приоткрыты, одеяло отброшено. Ханна свертывается калачиком рядом с сестрой, не будя ее.
Интересно, в каких воображаемых мирах пребывает девочка? В таких же буйных и красочных, как миры самой Ханны? Возможно, она никогда этого не узнает. Сестры — во многом загадка друг для друга. Но, возможно, в ее силах сделать реальный мир немного безопаснее для девочки. Чтобы защитить юность Франни, она сама должна повзрослеть.
Ханной владеет страх, но у нее есть против него заклинание: любовь.
Любовь выше страха.
Сильная магия.
Могущественная магия.
Она повторяет эти слова снова и снова, пока не засыпает.
Волшебница Ханна-из-Леса приводит свои вещи в порядок. Протирает зеркало и пыльные книги. Выпалывает сорняки в саду. Выметает мусор в доме. Выпивает чашку чая. Все это успокаивает ее, помогает собрать мужество.
Вечерние тени удлиняются, наступает ночь. Ханна заплетает волосы в косу. Открывает окно. Говорит молитву; на самом деле это замаскированное заклинание. Что такое магия, как не желание, выраженное словами? Ее желание сильно, она подбирает слова осторожно.