Но на всякий случай киваю.
— Зовите меня Юджин, мистер, — прошу я.
— Как скажете, сэр. Меня зовут Серж. Очень приятно познакомиться, — говорит сержант. И протягивает мне руку.
Я смотрю на нее в недоумении. Что я должен сделать? Сержант помогает мне. Берет мою руку, поднимает, и слегка сжимает ее. Совершенно не больно.
— Так мужчины знакомятся, — поясняет он с улыбкой. — И здороваются тоже.
— Ясно, — отвечаю. И невольно улыбаюсь в ответ. Серж — отличный парень. И улыбка у него настоящая. Кроме той седой женщины, мне никто так больше не улыбался. И еще я уверен, что теперь накрепко запомню, как надо здороваться.
Из магазина появляется девушка с пакетами.
— Ты опять куда-то вляпался, милый?
Потом она с улыбкой кивает мне.
Ушам становится жарко. Такая красавица!
— Какая-то мразь толкнула офицера, — отвечает ей Серж. И, склоняясь к ее уху, добавляет: — Раненого…
Я улыбаюсь, как учил Генри, и протягиваю руку.
— Меня зовут Юджин Уэллс!
Девушка осторожно пожимает мою ладонь.
— Очень приятно, Юджин. Я Лотта.
Она вопросительно смотрит на Сержа. Тот делает знак бровями. Незаметно. Но я-то не совсем дурак, я все вижу. Но нисколько на него не обижаюсь.
— Ребята с «Нимица» меня в Эскудо здорово выручили, — говорит Серж.
Я снова не знаю, что ему ответить. Слова он говорит знакомые, вот только они никак в моей бестолковке правильно не выстраиваются. Мне бы чего попроще. Я ведь вовсе не идиот, я даже таблицу умножения знаю. Просто со мной покороче говорить надо.
— Хорошая у вас музыка, — показываю я на их машину.
— Серж у нас любитель экзотики, — улыбается Лотта.
— Дженис Джоплин, — поясняет Серж. — Старая музыка. Уже давно так не поют.
— Больше недели? — спрашиваю я.
— Намного больше.
— Месяц?
— Четыре века, не меньше. Это была очень популярная певица. Настоящая легенда.
Я напряженно думаю, что означает — «четыре века». Больше, чем «месяц», я представить себе не могу. Когда больше месяца — это уже очень давно. И еще я не знаю, что такое «легенда». Но все равно улыбаюсь. Мне даже притворяться не нужно — такие они с Лоттой приятные люди.
— Я больше месяца не очень знаю. Но мне все равно нравится. Я попрошу Генри найти такую же.
Лотта смотрит на меня внимательно-внимательно. У нее такие глаза — когда я в них смотрю, начинает кружиться голова.
— Генри — это ваш врач?
— Нет. Не знаю. Он часто ко мне приходит. Мы с ним в слова играем. Вы знаете, что такое «палуба»?
— Я знаю, Юджин, — приходит на помощь Серж. — Это такая большая площадка на корабле.
— Вы, наверное, любите сладкое, Юджин? — спрашивает Лотта.
— Я мороженое люблю. Шоколадное. Только Генри мне не разрешает много сладкого.
— А компот вы любите? — интересуется она.
Почему-то мне кажется, что Лотта спрашивает не просто так. Знаете, как бывает, — тебя спросят о чем-то, а ответа не ждут. Спрашивают, а сами надеются, что промолчишь, потому что иначе придется дальше с тобой говорить. Когда так спрашивают, я не люблю отвечать. Просто молчу. И тогда со мной больше не разговаривают. Но тут все совсем иначе.
— Я не знаю.
Действительно, откуда мне знать, что это еще за «компот»?
— Поедемте к нам, Юджин? Я угощу вас яблочным компотом.
— А это вкусно?
— Язык проглотишь!
Я никак не могу решиться.
— Генри не разрешает мне далеко уходить.
— У меня есть брат, он тоже офицер, как и вы. А ваш Генри не будет сердиться. Мы немного посидим, а после отвезем вас домой.
— В нашей домашней системе живет настоящий боевой робот, — сообщает Сергей. — Мой друг. Вам понравится. Чем-то похож на вашу систему управления.
— Я называл ее «Красный волк», — говорю зачем-то и тут же задумываюсь: а чего я такого ляпнул? У меня часто бывает: скажу вдруг, а потом сам понять не могу, что именно. Знаете, будто голос внутри подсказывает что-то, и ты говоришь помимо воли.
— Ну, вот и договорились, — улыбается Лотта. — Садитесь, Юджин.
И мы поехали, и Сергей сделал музыку погромче. И все время, пока мы ехали, я ее слушал. Она была такая плотная, что казалось, будто звуки можно потрогать. Всю дорогу меня раскачивало, как на волне. Только бы не забыть попросить Генри купить такую же. Как ее… Дженис. Я закрываю глаза, как это делает Серж, и откидываюсь на спинку. И страстный хриплый голос ласкает меня.
Глава 4Странный гость
— Триста двадцатый, у нас гость! — сообщает Сергей.
Как будто я без него не знаю. Они еще ехали по соседней улице, а я уже понял, что они в машине не одни. Я даже проверил их спутника по полицейской базе Джорджтауна. Это легче легкого: я скопировал себе файл ключей из проезжавшей мимо полицейской машины. Их защита ни к черту не годится. То есть, я хотел сказать, уровень защиты радиоканала ниже допустимого предела и соответствует гражданской категории V6. Армейского аналога не существует. Так вот, наш гость — капитан морской авиации Юджин Уэллс. В отставке по состоянию здоровья. На его файле стоит метка «недееспособен, нуждается в контроле». Еще там его адрес и сведения об опекуне и медицинских работниках, что его обслуживают. Даже перечень привычек и словесный портрет. Друзей нет. Тесного общения ни с кем не поддерживает. Такого типа нужно остерегаться. На всякий случай включаю видеозапись объекта «гость».
— Ангел, если не трудно, накрой нам стол в гостиной. Чай, молоко, хлебцы, варенье, что Карл привез, и яблочный компот, — распоряжается Лотта.
— Принято, — отвечаю по-военному. Чтобы помнили: я не какая-то там тупая домашняя система, а настоящая боевая машина.
Кажется, я думаю это слишком громко. Сергей улыбается и грозит пальцем объективу в прихожей. Я чувствую, что он не сердится, но все равно перевожу себя в состояние повышенной готовности. С этим уродливым безоружным телом я скоро деградирую в электрочайник. Это слово — «деградировать» — я осмыслил вчера. Мне оно нравится. Оказывается, существует столько емких определений вне заводской базы знаний. Деградация означает постепенное ухудшение, снижение или утрату положительных качеств, упадок, вырождение. Вот и я в этом теле постепенно прихожу в упадок. Я вязну в потоке данных, которые не в состоянии обработать и осмыслить. Я выполняю задачи, с которыми справится и кухонный автомат.
— Потерпи, Триста двадцатый, — мысленно обращается ко мне Сергей. — Сегодня на складе разгружали новое оборудование. Скоро я тебя пристрою к делу. Совсем немного осталось.
Мой ментальный блок — настоящий предатель. Мне хочется замкнуть накоротко все приборы в этой надоевшей кирпичной коробке, так мне становится хорошо. И еще я знаю, что служу Сергею не потому, что так велит базовая программа. Я ведь мог бы ее изменить, но не хочу. Я теперь различаю понятия «хочу — не хочу». Я просто соотношу Сергея с человеческим понятием «друг», и начинаю понимать, как это здорово, ощущать в себе человеческие качества. И оперировать человеческими понятиями по отношению к себе.
Тем временем мой робот-манипулятор подает на стол в гостиную горячий чайник. Расставляет приборы, наполняет компотом большую вазу, разливает варенье по розеткам. Мой манипулятор — удобная штука. Такой не помешал бы и в теле боевой машины. Я смог бы самостоятельно перезаряжать себя или проводить техобслуживание. И даже менять смазку узлов в походных условиях.
Я прислушиваюсь. Разговоры Сергея и Лотты всегда интересно слушать. Когда они говорят, между ними происходит какой-то дополнительный обмен, помимо привычного голосового. Я затрудняюсь классифицировать его природу — не хватает данных. Мой ментальный блок улавливает отголоски чувств, которых нет в моей базе знаний. Видимо, в моей базовой программе назревает сбой. Потому что мне нравится улавливать эти отголоски. Я хотел бы их усилить и осмыслить, хотел бы, чтобы, когда Сергей ведет обмен со мной, я тоже испытывал такие чувства. Но я не могу. Слишком мало информации. Я даже не могу обратиться к Сергею с просьбой об инициации таких чувств. Потому что не могу классифицировать их. Я не могу демонстрировать своему оператору-другу некомпетентность.
Сегодня в обмене между Сергеем и Лоттой присутствуют новые полутона. Каким — то образом они касаются их гостя. Уважение? Жалость? Обида?
Надо будет обратиться к Сергею с настоятельной просьбой усилить мой ментальный блок. С такими датчиками я похож на полуслепого инвалида.
— Вкусно? — спрашивает Лотта у гостя. И снова этот отголосок. Очень сильный. Я даже могу его записать.
— Очень. Мне нравится ваш компот. Сладкий. Я попрошу Генри, чтобы мне его принесли.
В голосе гостя никаких оттенков, кроме теплой радости.
— Косточки лучше не глотать. Кладите их в эту тарелку, Юджин, — и снова этот непонятный всплеск.
— Хорошо, Лотта. Я запомню. — Готовность, желание угодить.
— Попробуйте варенье, Юджин. Его привез из отпуска брат Лотты. Помните, она вам про него говорила? Его зовут Карл. — Это Сергей. Снова непонятный всплеск. Взгляд на Лотту. Тепло. Горечь. Радость.
— Большое спасибо. Я съем еще немного компота? — Радость. Ожидание. Затаенный страх.
— Сколько угодно, Юджин. Я тоже люблю сладкое. Когда посидишь на полевых пайках, даже простые сухари кажутся лакомством. — Улыбка. Грусть. И снова это непонятное чувство.
— Я не знаю, что такое сухари. — Вина. Обида. Неуверенность.
— Это высушенный хлеб.
— Я не люблю хлеб. Можно мне еще компота?
— Юджин, может, вы голодны? Любите овощи? Или мясо? — Это Лотта. Боль. Всплеск незнакомого чувства. Вина. Желание помочь.
— Я не знаю, Лотта. Я люблю шоколадное мороженое. И компот. — Надежда. Желание угодить. Неуверенная радость.
— Милая, ты не проголодалась? Составите нам компанию, Юджин? — Радость. Вина. Теплое, сильно выраженное чувство к Лотте. Снова не могу его классифицировать. Не хватает данных.
— Конечно, дорогой. — Жалость. Теплое чувство к Сергею.