Затем мы подтянули кверху бамбуковую рею и подняли парус, в центре которого наш художник Эрик нарисовал красной краской бородатое лицо Кон-Тики. Это была точная копия головы солнце-короля с высеченной из красного камня статуи, обнаруженной в разрушенном городе Тиахуанако.
— Ах, сеньор Даниельссон! — в восхищении воскликнул старший рабочий из портовой мастерской при виде бородатого лица на парусе.
Он называл Бенгта сеньором Кон-Тики в течение двух месяцев с тех пор, как мы ему показали бородатое лицо Кон-Тики на листе бумаги. И только теперь он, наконец, понял, что настоящая фамилия Бенгта была Даниельссон.
Перед отплытием мы все были приглашены к президенту на прощальную аудиенцию, а после нее совершили прогулку высоко в горы, чтобы вдосталь насмотреться на скалы и каменистые осыпи, прежде чем мы пустимся в путь по беспредельному океану. Пока шла работа по постройке плота на берегу, мы жили в пансионе среди пальмовой рощи в окрестностях Лимы; в порт Кальяо и обратно мы ездили на автомобиле министерства авиации с шофером, которого Герд удалось нанять на время подготовки экспедиции. Теперь мы попросили шофера отвезти нас прямо в горы как можно дальше, но с тем, чтобы обернуться за один день. И вот мы катили по пустынным дорогам вдоль древних оросительных каналов времен инков, пока не достигли головокружительной высоты в 4 000 метров над мачтой нашего плота. Здесь мы просто пожирали глазами и скалы, и горные вершины, и зеленую траву, стараясь насытиться спокойной горной громадой Анд, расстилавшихся перед нами. Мы пытались убедить самих себя, что нам решительно надоели камни и твердая земля и что мы жаждем поднять свой парус и познакомиться с океаном.
Глава 4ПО ТИХОМУ ОКЕАНУ. I
Драматическое отплытие. — Мы выходим в открытое море. — Поднимается ветер. — Борьба с волнами. — Жизнь в течении Гумбольдта. — Самолету не удается разыскать нас. — Бревна впитывают воду. — Дерево и веревки. — Мы питаемся летающими рыбами. — Необыкновенный сосед по кровати. — Змеиная макрель попадает впросак. — Г лаза в океане. — Рассказ о морском привидении. — Мы встречаем самую большую в мире рыбу. — Погоня за морской черепахой.
Суматоха царила в гавани Кальяо в тот день, когда буксир должен был вывести «Кон-Тики» в открытый океан. Морской министр дал распоряжение портовому буксиру «Пуардиан Риос» вывести нас из бухты и дальше в открытое море за пределы полосы каботажного плавания — туда, куда в давно прошедшие времена выходили на рыбную ловлю индейцы на своих плотах. Газеты посвятили этой сенсации статьи под красными и черными шапками, и 28 апреля толпы народа спозаранку запрудили набережные.
Мы должны были все собраться на плоту в начале одиннадцатого, а до тех пор у каждого из нас нашлись разные дела в городе. Когда я появился на набережной, на плоту находился один Герман. Я намеренно остановил машину довольно далеко и прошел весь мол, чтобы хорошенько размять ноги напоследок перед плаванием, продолжительность которого никто не мог предсказать. Я прыгнул на плот, загроможденный в полнейшем беспорядке гроздьями бананов, корзинами и мешками с фруктами, которые были сброшены на палубу в самый последний момент и которые мы должны были уложить и привязать, как только хоть несколько придем в себя. Посреди этой горы покорно сидел Герман; его рука лежала на клетке с зеленым попугаем — прощальном подарке от какой-то дружеской души в Лиме.
— Посмотрите минутку за попугаем, — сказал Герман. — Я должен сойти на берег и выпить последний стакан пива. Буксир придет не так-то скоро.
Едва успел он исчезнуть в сутолоке набережной, как люди стали махать руками и на что-то указывать. Из-за края мола, мчась на полной скорости, показался буксир «Гуардиан Риос». Он стал на якорь по ту сторону качающегося леса мачт, которые мешали ему подойти к «Кон-Тики», и от него отвалил большой моторный катер, чтобы провести нас между яхтами. Катер был до отказа набит военными моряками — матросами и офицерами — и кинооператорами; пока отдавались приказания и щелкали камеры, прочный буксирный канат был закреплен на носу плота.
— Un momento![22] — закричал я в отчаянии, не вставая с места, где я сидел с попугаем. — Еще слишком рано. Надо подождать остальных — los expedicionarios[23], — пытался я объяснить, указывая в сторону города.
Но никто не понимал меня. Офицеры только вежливо улыбались, и канат на носу плота был закреплен по всем правилам. Я отвязал канат и сбросил его в воду, сопровождая свои действия всякого рода знаками и жестами. Попугай воспользовался моментом всеобщей суматохи, чтобы высунуть клюв из клетки и повернуть щеколду дверцы; когда я обернулся, он уже весело расхаживал по бамбуковой палубе. Я попытался поймать его, но он выкрикнул несколько испанских ругательств и перелетел на кучу бананов. Следя одним глазом за матросами, которые старались снова набросить канат на нос, я пустился в дикую погоню за попугаем. Он с криком влетел в бамбуковую каюту, и там я загнал его в угол и схватил за ногу в тот самый момент, когда он пытался перелететь через меня. Когда я снова появился на палубе и запихнул мою трепетавшую добычу в клетку, матросы на берегу успели уже снять причалы плота, и он беспомощно танцевал на длинной волне, докатившейся к нам из-за мола. В отчаянии я схватил короткое весло и тщетно старался удержать плот от столкновения с деревянными сваями набережной. Затем моторный катер тронулся; один рывок — и «Кон- Тики» начал свой длинный путь. Единственным моим спутником был говорящий по-испански попугай, который с надутым видом сидел в клетке. Толпа на берегу радостно кричала и махала руками, а смуглые кинооператоры в моторном катере чуть не падали в море, изо всех сил стараясь заснять каждую деталь драматического отплытия экспедиции из Перу. Полный отчаяния, в одиночестве я стоял на плоту, высматривая пропавших спутников, но никто не появлялся. Так мы подошли к «Гуардиан Риос», который поджидал нас с поднятыми парами, готовый сняться с якоря и тронуться в путь. В мгновение ока я вскарабкался по веревочному трапу и наделал на пароходе такого шуму, что отплытие было отложено и моторный катер отправился назад к набережной. Он отсутствовал довольно долго, а затем вернулся, наполненный хорошенькими сеньоритами, но без единого человека из исчезнувшего экипажа «Кон-Тики». Все это было очень мило, но не разрешало моих затруднений; очаровательные сеньориты столпились на плоту, а катер ушел опять на новые поиски los expedicionarios noruegos[24].
Тем временем Эрик и Бенгт, не торопясь, спускались к набережной с охапкой газет и журналов и разными мелочами в руках. Навстречу им шла толпа людей, расходившихся по домам; наконец у полицейской заставы их остановил какой-то любезный чин, который сообщил им, что смотреть больше не на что. Бенгт, грациозно размахивая сигарой, возразил полицейскому, что они пришли не в качестве зрителей; они сами должны отправиться на плоту.
— Это бесполезно, — снисходительно сказал полицейский. — «Кон-Тики» отплыл час тому назад.
— Этого не может быть, — произнес Эрик, доставая один из пакетов, — у меня здесь фонарь!
— А это вот штурман, — добавил Бенгт, — а я судовой эконом.
Они прорвались сквозь цепи, но плота действительно не было. Они в отчаянии шагали взад и вперед по молу, где и встретились с остальными участниками экспедиции, которые также нетерпеливо разыскивали исчезнувший плот. Тут они увидели подходивший катер, и вскоре мы все шестеро, наконец, соединились, и вода вокруг плота запенилась, когда «Гуардиан Риос» повел нас на буксире к открытому океану.
Было уже далеко за полдень, когда мы тронулись в путь, и «Гуардиан Риос» предстояло буксировать нас до утра, пока мы не выйдем за пределы береговых вод. Как только мы миновали мол, навстречу нам покатились крупные волны, и все остальные лодки, которые сопровождали нас, одна за другой повернули назад. Только несколько больших яхт дошли вместе с нами до выхода из бухты, чтобы посмотреть, как пойдут наши дела дальше.
«Кон-Тики» следовал за буксиром, как сердитый козел, которого тащат на веревке, и бодал носом встречные волны так, что вода заливала палубу. Это не сулило ничего хорошего — волнение на море было очень незначительным по сравнению с тем, какое могло нас ожидать в будущем. Посреди бухты буксирный канат лопнул, и наш конец его мирно опустился на дно, между тем как «Гуардиан Риос» продолжал идти вперед.
Мы бросились к борту плота, чтобы выудить конец каната, а яхты помчались дальше, пытаясь остановить пароход. Жгучие медузы величиной с лохань поднимались и опускались вместе с волнами вдоль плота и покрыли все веревки скользким слоем обжигающей студенистой массы. Когда плот накренялся на одну сторону, мы, лежа плашмя, перегибались через борт и старались дотянуться рукой до поверхности воды, но наши пальцы лишь задевали скользкий канат. Затем плот снова накренялся в другую сторону и наши головы погружались в волну, а соленая вода и огромные медузы перекатывались через наши спины. Мы плевались, ругались, вытаскивали из волос клейкие частички медуз, но когда буксир вернулся, конец каната был вытащен и подготовлен к соединению.
Мы собрались забросить его на борт буксира, как вдруг нас внезапно понесло под выступающую корму парохода, и плоту угрожала опасность быть прижатым волнам к корме и раздавленным. Позабыв обо всем, мы схватили бамбуковые жерди и весла и старались, пока не поздно, оттолкнуться. Но это нам никак не удавалось: когда плот находился во впадине между двумя волнами, мы не могли дотянуться до нависшей над нами кормы, а когда плот поднимался на волне, вся корма «Гуардиан Риос» опускалась в воду и расплющила бы нас в лепешку, если бы нас затянуло под нее. Наверху, на палубе буксира, люди метались и кричали; наконец винт заработал у самого борта плота, и в последнюю минуту поднятая винтом волна отбросила нас в сторону. Нос плота получил несколько сильных ударов и слегка изменил свою форму, но затем постепенно выровнялся.