- Да ладно тебе. Перебесится. Поймет, что ты ему добра желаешь, - уговаривал я товарища. - Себя вспомни. Помнишь когда твои мысли о том что "батя ни хрена не понимает" плавно трансформировались в "а ведь батя то всё хорошо понимал".
- Да иди ты. Наливай лучше.
- Было бы чего, - протянул я, огорченно перевернув бутылку из которой в стакан друга упала всего пара капель.
Почесав затылок, Серега впялился в меня пьяными глазами.
- Ща я гонца зашлю. Пусть искупает косяки, работая во благо общества.
Услышав знакомую фразу, я лишь хмыкнул. В далекой деревенской юности именно меня, в силу возраста и статуса, меня практически всегда использовали, как гонца. Были в этом и свои плюсы.
- Матвей, - заорал Серега. - Мотя, мать твою. Ходи сюда. Дело есть!
Из коляски моей “Джавы” показалась всклокоченная голова.
- Чего тебе, - недовольно буркнула голова, окинув меня оценивающим взглядом.
- Сгоняй до Танюхи. Возьми портвейн три топора. Скажи, Санычу берешь. Она даст, - тоном, не терпящим возражений, выдал Серега. - Батя молодость вспоминать изволит!
Голова кивнула и растворилась в вечерних сумерках.
- Это для тебя я Серега, а остальные меня теперь только как Сергея Александровича признают. Ну а для близких – Саныч. Статус ёпрст, - едва не навернувшись с пенька, заменявшего ему стул выдал друг.
Я лишь ухмыльнулся, в глубине души завидуя Сереге - Санычу. О его судьбе я так или иначе знал. Я уехал из родного Бухарино, когда Серега уже учился в универе. Вроде ничем не примечательна его судьба, а меня начала глодать зависть. Я как был Санькой или Мелким, так им и остался. А Серега теперь Саныч. Статус.
- Дай угадаю, сидишь вот, завидуешь мне. Статусу моему завидуешь. Угадал? - словно прочитав мои мысли, прервал паузу бухой дружан. - А я тебе так скажу. А я тебе завидую. Из-за этого долбанного статуса мне отдохнуть даже нормально нельзя. А знаешь, как хочется. Как раньше, - пустился в откровения друг.
Я хмыкнул.
- Так ты отбрось стереотипы и раздвинь рамки дозволенного, - состроив философскую морду, мотивировал я. - На один вечер отбрось всё, что тебе мешает и сделай то, что тебе не позволяет статус или воспитание. Ощути вкус жизни и сладость похмельного стыда, - разошелся я.
- Хера се ты задвинул, - удивился Саныч и разглядывая меня сквозь пустой стакан.
- Харе грустить, - продолжал я давить интеллектом. - Вся наша жизнь состоит из сиюминутных удовольствий. Посмотри на меня. Встал я утром, посмотрел в окно и так мне это все осточертело. И вот через пару “мгновений”, - я сделал характерный жест пальцами, - сижу в компании лучшего друга. И вообще все круто.
Саныч заулыбался. А в его глазах забегали озорные огоньки.
- Слушай, а погнали на дискач. Как раньше. В Любавино, - предложил фермер, пытаясь встать с пенька. - Драку не обещаю. Меня за неё мандата лишат, но хоть развлечемся.
- О, узнаю старого друга. А то захандрил он мне тут.
Запыхавшийся Матвей, он же Чижик, вернулся минут через пятнадцать, когда его отец пытался оседлать реанимированный “Чезет”.
- Саныч, да ты на ногах не стоишь. Давая я за руль сяду, - пытался я уразуметь друга.
- Ссышь?
- Я нет, а вот ты до дискача не доедешь. Максимум - до окраины деревни.
- Обломщик хренов. Сергеевич, кам цу мир. Сядай за руль. Батю повезешь, - изменил стратегию фермер.
А я? - неподдельно удивился я.
- А чего ты? У тя же вон, коняка запряженный.
- Горючку гони. У меня топлива голяк.
- Вот ты Мелкий. Ладно. Отсасывай сколько тебе нужно, - великодушно разрешил Саныч.
Чижик, услышав знакомую фразу, схватился за живот. По-видимому, представив что-то свое.
Минут через пять мы совместными усилиями смогли наполнить пятилитровку бензином и отцепили коляску. А то не комильфо как то было. В финале нашей эпопеи парой подзатыльников успокоили Чижика, беснующегося в истерике от нашего сленга.
Чтобы не беспокоить бабку, мотоциклы решили отогнать от дома подальше.
- Прям как раньше. Мелкий, помнишь, как ты отхватить боялся, - лыбился Саныч.
- Серег, хватит меня так называть! - разозлился я. - Во первых я вырос давно, а во вторых у меня имя есть!
- Мелкий, не ломай кайф, а, - с издевкой пробасил Саныч.
Кайф, как считал состоявшийся фермер, обломил бабкин пес Кабыздох. Дворовая скотина, всю попойку с интересом наблюдавшая за нами, решила проводить нас такой тирадой, как будто мы ему в кашу насрали.
Ночной забег завершился секунд через сорок, когда мы абсолютно выдохшиеся упали на траву метрах в ста от бабкиного дома. Отдышавшись и пополнив в организмах запас портвейна и никотина, а также избавившись от давившего на мочевой пузырь конденсата, стали готовиться к поездке: выпили на посошок, а потом на легкий ход поршней.
Но обряд должного эффекта не принес или кто-то филонил. Все мои старания были тщетны. “Старушка” не заводилась.
- Искру проверить надо. Там провод есть, снимаешь и палец туда суешь. А я дрынкну, - оживился Чижик.
- Я те дрынку. Научил на свою голову, - огрызнулся я.
- Он чё, повелся? - оживился Саныч, кивая на сына.
- Было дело, - подтвердил я.
- Красава, - заржал Саныч. - А то я смотрю, сын на глаза умнеет.
- Угу.
- А у тебя аккум то не сдох? - продолжал сыпать советами Чижик.
- Мля, - удивился я.
- Серега, он нормально говорить умеет, - завопил радостный Саныч. - Сына, иди сюда, обними батю.
Наблюдая, как Чижик пытается вырваться из объятий пьяного отца, я лишь умиленно вздохнул. Мотоцикл то не заводился. Да и про аккумулятор я не подумал.
- Остается толкать. Он свое отжил, - поставил диагноз товарищ, когда я извлек из мотоциклетных глубин покрытий окислами аккумулятор.
Наскоро заизолировав провода, во избежание замыкания, я встал в боевую стойку и под задорный вопль Саныча “Погнали” стартанул в направлении Любавино. Метров через тридцать забега мотик, смачно стрельнув бензо-воздушной смесью, весело затарахтел.
- Есть контакт, - радовался Саныч. - Чижик, давай за руль. Надерешь задницу этому городскому пижону, я тебе новый айфон куплю, - вопил воодушевленный батя.
- Хер тебе, а не айфон, - осклабился я, прыгая в седло. - Молоко с губ сотри вначале.
С места мы рванули не сговариваясь. Ну как рванули. “Чезетка” резво прыгнула и заглохла. А я, забыв включить свет, влетел в канаву.
Глава 4. Наших бьют.
Дискотека продолжалась, чьё-то тело понесли,
Моя тёлка зазевалась, ей табло ногой снесли,
И когда она упала, не спеша к моим ногам,
Я разбил кому-то фару, а кому, не знаю сам.
"Красная Плесень".
- Прям как в старые добрые времена, - проорал мне на ухо радостный Саныч, когда наша троица ввалилась в полупустой зал Любавинского культурного центра.
Фермер, как и полагается большому начальнику, возглавлял нашу делегацию по обмену культурным опытом и звездюлями. Я прикрывал начальственный зад, а Чижи семенил сзади.
- Ага, прям, как и не уходили, - поддакнул я, окинув скептическим взором танцпол и покосившуюся сцену.
Из нового в клубе были только патриотические баннеры, прикрывавшие недостающие куски штукатурки на стенах.
В остальном всё осталось неизменным. Те же хриплые колонки, уже вросшие в сцену. Самодельный дискошар, свисавший с потолка и три, покрытые половой краской лампы, косящие под цветомузыку.
Из новшеств - пара местных красавиц, лихо крутящие задницами в центре зала под бубнёж и завывание, льющееся из колонок.
Оставшаяся полупьяная публика, в большинстве своем состоявшая из старшеклассников и приехавших на выходные студентов, предпочитала тусить на скамейках, расставленных у стен.
Хотя тусить, это громко сказано. В мобилках они залипали.
- Мелкий, гадом буду, кроме публики тут ничего не поменялось! – заржал Саныч, в очередной раз отхлебывая пародию на легендарные «Три топора». - Чуешь дух эпохи? Музон нормальный поставить, народ подпоить и будет как тогда.
Я лишь усмехнулся. Радости фермера я не разделял от слова «совсем». На дискотеку мы летели, как на пожар. И пока Саныч, проявляя чудеса эквилибристики, с наглой мордой на ходу бухал портвейн и подгонял своего рулевого, я глотал слюну и пыль.
- А не легче было в наш “курятник” зарулить? – включил я заднюю. – А то тутошний репертуар и публика меня совершенно не вставляют.
Дружан аж портвейном поперхнулся, не ожидал он от меня такой подставы.
- Ты охренел? В моём колхозе меня каждая собака знает. Там ни по морде дать, ни с девчонкой оторваться. Только расслабляться начнёшь, достанут мобилки и амба! Проснусь звездой интернета. А нафига мне такая популярность? А тут слегка похулиганить можно, - осклабился Саныч.
- А тут, как будто до интернета не доросли, - кивнул я в сторону пристенных обитателей. – Да и вон та компашка на нас как-то не по-доброму смотрит.
- Насчет гопоты не переживай. В Любавино за порядком мой мент следит. Пусть только рыпнутся, все рога поотшибаю и мне за это ничего не будет, - ударив себя кулаком в грудь, заверил Саныч. – А с любителями поснимать, где не нать, мы найдем способ пободаться, - заржал дружан, выхватывая из кармана початый шкалик с портвейном. Тут не Бухарино, тут у меня руки развязаны, - размахивая шкаликом с остатками пойла, оскалился дружан.
Гопота в углу зала засуетилась, видимо приняв жест моего слегка не трезвого друга в свой адрес. Сельская дискотека - это штука такая. Тут, что пятьдесят, что двадцать лет назад, что сейчас, за любой неправильный тезис могут лицо так отфотошопить. Самое банальное - из-за того, что твой фейс местным не знаком.
Хотя потом-то, если не залупаться, всё выяснится, все друг другу проставятся, вусмерть нажрутся и опять передерутся.
- Расступись молодежь, гусары в увольнительной! - выдернул меня из воспоминаний пьяный вопль Саныча.
Дернувшись пару раз под игравший хит, дружан плюнул на пол и растер харчок носком ботинка. Сфокусировав взор на сцене, где какой-то очкарик с оттопыренными ушами изображал диджея, Саныч ломанулся к нему.