Валерий СтрокинПутешествие в зазеркалье
Не знаю, у кого и какие возникают ассоциации при воспоминаниях о милых дядюшках. Лично меня от таких воспоминаний пробирает холодный пот, пропадает аппетит, я нервно и бессмысленно начинаю кружить по комнате в ожидании чего-нибудь плохого.
Впрочем, если рассказывать все по порядку, то вот первая история, приключившаяся со мной по вине дядюшки.
Дядя, Артур Львович Журба, сорок восемь лет, закоренелый холостяк. Как мне кажется, с отклонениями в психике, о чем свидетельствуют его профессорская кафедра в НИИ, куча лауреатских и международных грамот. В довершении ко всему, правительство так с ним нянчится, что он имеет шикарную виллу, какого-то бывшего патриция из какого-то бывшего ЦК за городом, на заброшенном и безлюдном полустанке. Дача под руководством дяди была переделана под лабораторию, ему другого ничего не надо. Такое впечатление, что он хотел уничтожить шедевр архитектуры. Это что-то среднее между замком венецианского дожа и теремом калифорнийского владельца хлопковых плантаций. Территория дачи скрыта от посторонних глаз трехметровым бетонным забором, украшенным колючей проволокой. За забором размещались: бассейны — один внутри дома и другой снаружи; корт для игры в малый теннис, иначе пинг-понг; оранжерея, хорошая библиотека, бар, десяток комнат для гостей, всегда пустых; бильярдная и многое другое, полезное и не очень. С востока подступы к даче преграждало небольшое искусственное озеро с маленьким насыпным островком посередине и шалашиком рыбака. С западной и северной стороны к даче подступал ароматный сосновый бор. Южная стена обладала широкими стальными воротами, в которые упиралась грунтовая дорога. Эта часть света хорошо просматривалась из-за целинного дикого поля, на краю которого находились живописные развалины заброшенной фермы.
Моя родня не сумела использовать шанс проводить лето и другие времена года на такой даче. Дядя с треском всех выставил, вопя, что они создают шум и мешают работать. И запретил кому бы то ни было навещать.
— Если возникнет необходимость, я вас сам навещу, — сказал дядя, и ворота дачи закрылись.
Ворота открывались исключительно для меня. Я знал слабость дяди, тщательно скрывал её и лелеял для себя одного. Он мечтал изобрести машину времени и пространства и с её помощью проникнуть в древнюю деревню под названием Троя, чтобы похитить прекрасную Елену. (Я упоминал, что он — «того».) Книги читать у него не было времени, и я периодически заваливал его научной фантастикой, где хоть сколько-нибудь говорилось о волшебных машинах, с помощью которых можно бороздить пространство и время, с пометками на полях, касающимися технических описаний. Это подталкивало его на новые идеи и безумные опыты. Дядя считает, что творческие люди, например, писатели, иногда непроизвольно подключаются к каким-то информационным полям, откуда черпают информацию и вдохновение. Я полагаю, что свою информацию писатели высасывают из шариковых ручек или выбивают из печатных машинок. А дядю, с его идеями, нахожу родившимся раньше срока на пару часов или столетий. Мое копание в научной и ненаучной фантастической литературе он называл асcистентством и даже выплачивал кое-какую стипендию. За это я чувствовал себя на даче полноправным хозяином, в моем распоряжении оказались спортивные площадки и тренажеры, бассейн с двухметровой вышкой для прыжков, кинозал с солидной фильмотекой, библиотека и мягкий кожаный диван в зале подле камина. Единственное ограничение — это тишина и никаких посторонних, но со временем я намеревался подать дяде билль о разрешении каким-нибудь вечерком привезти сюда подружку, хотя бы в его отсутствие, а оно в последнее время было редким. Дядя ушел в работу, как подводная лодка «Наутилус» в пучину океана.
За дачей присматривали мужчина и женщина. Они жили за сосновым бором в маленькой деревушке и приходили на дачу раз в три дня, сделать уборку и обновить холодильник свежими продуктами, которые им по заказу доставляли из города. Можно было подумать, что дядю готовят на убой — три холодильника, забитые продуктами, могли прокормить пятиэтажный дом и деревеньку за сосновым бором.
Когда меня нет, дядя сидит на блокадном пайке. Он забывает завтракать, обедать и ужинать. Бедняга, за ним нужен глаз да глаз, он окончательно свихнётся на такой работе. Удивляюсь курирующей его организации (о ней можно говорить только шепотом), неужели они такие придурки, что верят в дядюшкины опыты с машиной пространства. Школьнику ясно, что она уже изобретена и опробована в книге Герберта Уэллса. Это чистой воды фантастика!
Меня никогда не подведет память о том проклятом дне…
Я привез дяде новый сборник Кейта Лаумера. Он благосклонно принял подарок и забыл о моем существовании. Дядя вспомнил обо мне через неделю.
Я сидел в комнате, пробуя одновременно читать Борхеса, грызть семечки и слушать новый диск Deep Purple. Неожиданно стукнула дверь, нарушая гармонию и идиллию. Я рассыпал на пол шелуху от семечек, с подставки упал том Борхеса, Ян Гиллан вскрикнул: «Perfect strangers» (прекрасный незнакомец), и проигрыватель отключился. В комнату стремительно ворвался дядя Артур. Его белый халат развевался, как парус фрегата, застигнутого бурей. От быстрой ходьбы очки подпрыгнули и съехали на кончик носа. Близоруко щурясь, дядя подозрительно рассматривал меня, как будто видел впервые. Подобрав с пола Борхеса и откашлявшись — прочищая пересохшее вдруг горло, я спросил:
— Что-то произошло?
— Произошло…? — дядя поправил очки. — Великое открытие мира! Я изобрел ее!
— Изобрел… что?!
Я осторожно стал отодвигаться на дальний край дивана.
— Машину пространства!
Вспомнились слова моего отца, брата дяди: «Рано или поздно от работы у Артура поедет крыша». Похоже, пророчество сбылось.
— И как, работает? — спросил я, миролюбиво улыбаясь: в первую очередь больного надо успокоить.
Дядя потер руки:
— Ее надо проверить, и немедленно. Мне нужен ассистент.
Мне почему-то не понравилось последнее слово «ассистент», уж больно зловеще оно прозвучало.
— Ты поможешь мне?
В глазах дяди, увеличенных очками, блестели сумасшедшие зайчики. Я понял, что лучше не перечить.
— Конечно, — пробормотал я, неохотно поднимаясь с дивана. — Что нужно делать?
Создалось такое ощущение, что сейчас меня отведут на эшафот под гильотину. Дядя сцапал меня за рукав — не вырвешься — и потащил в лабораторию. По дороге он что-то пытался объяснить, но я плохо понимал:
— …Методом искривленного поля может возникнуть интерполяция пространственно-временного континуума…
— Да, да, — я кивал головой, вспоминая, что в лаборатории имеется телефон и «скорую» можно вызвать оттуда.
— …И после интерполяции константы, испытав побочный эффект диффузорного спектра атомной энергии ядра, я проинтегрировал дифференциал шестого порядка в одном из рядов Фурье…
Мы пришли в лабораторию. Дядя протащил меня мимо столика с телефоном вглубь, к испытательным стендам. Мое внимание привлек зеркальный трельяж.
— Вот, — дядя с гордостью демиурга указал на зеркала, — это она.
Я посмотрел на отражения: мое и дяди. Дядино не понравилось. Несчастный, я подмигнул ему, чтобы приободрить. Его выпустят, но не скоро, чего доброго, и дачу закроют.
— Это твоя машина пространства? — спросил я, чувствуя, что краснею.
— Сейчас проверим ее в работе, — пробормотал дядя, возясь с пультом, больше похожим на музыкальный синтезатор.
Я слышал, что с психически нездоровыми людьми лучше не спорить и во всем соглашаться. Бедный дядя, мои глаза защипали навернувшиеся слезы.
— Смотри в зеркала, — приказал он.
Я посмотрел и увидел себя — растерянного и унылого. Надо срочно отыскать предлог, чтоб выйти из лаборатории и позвонить в «скорую помощь».
— Повернись.
Дядя повесил на мою шею медальон на шелковой нитке:
— Это искатель, чтоб я мог тебя найти.
— Я хочу пипи, — страдальчески вымолвил я.
— Перестань, там сходишь.
— Где?
— Не бойся, — он похлопал меня по плечу, — ты прославишься как Гагарин, ты будешь первым испытателем машины пространства. Пионер-разведчик. Галилео Галилей и Исаак Ньютон в одном лице.
— Скорее всего, Джордано Бруно, — буркнул я.
— Почему?
— Потому что он стал жертвой своих идей.
— Не говори глупостей. Я уже ввел программу, этот мир рядом. Мне понадобится около часа, чтобы окончательно наладить машину и вызвать тебя обратно. Ничего с тобой не случится, а впечатлений останется на всю жизнь. — Здесь он как в воду глядел.
— Может, лучше завтра или после обеда?
— Вернешься — устроим банкет. В холодильнике должно быть шампанское.
— Давай, на посошок?
— Не болтай. Приготовься. Смотри! — Дядя толкнул меня и бросился к пульту.
Я оглянулся — что-то происходило с зеркалами, амальгама помутнела и растаяло мое изображение. По поверхности зеркал, как по воде, прокатилась рябь, они стали матовыми, сильно запахло озоном.
— Иди же! — закричал дядя.
— Куда? — ошарашено спросил я.
— Прямо, прямо в зеркало шагни! — кричал дядя.
— В зеркало?
— Идиот! — завопил дядя. — Быстрее! Я включаю на максимум. Ну же!
Зеркала загудели и завибрировали. Боже, что я делаю? Я подошел к зеркалу вплотную, над ним аурой дрожал золотой круг света.
— Вперед! — кричал дядя.
— Ты убьешь меня! — гаркнул я в ответ и, как зачарованный бандерлог под взглядом удава Каа, шагнул в зеркальную муть.
Я ожидал, что разобью проклятые зеркала или меня шандарахнет током, но я попал во тьму и пустоту. Потеряв под ногами опору, я упал грудью вперед, последней мыслью было: «Черт возьми, что он изобрел?»
Падать пришлось невысоко и недолго, я зарылся лицом в песок. Осторожно открыл глаза, сплюнул белую пыль. Солнышко-ведрышко висело в зените и ощутимо припекало.
— Значит, она работает, — сказал я, вытирая рот.
Надо мной выросла чья-то тень, и меня огрели палкой между лопаток.