В гостиной Моди поднесла спичку к растопке в камине, а потом включила газ. На каминной доске две бронзовых лошадки по обе стороны больших темных часов, вскинули вверх передние копыта. На стенах на равном расстоянии друг от друга были развешаны тарелки из синего кобальта.
Джентльмены, чувствуйте себя, как дома, — сказала Моди. — Позвольте представить вам мисс Анну Морган и мисс Моди Бирдон, которые участвуют в шоу под названием «Грустный вальс». С чего начнем? Сейчас принесу вам штопор, мистер Как-вас-там? Да, кстати, как вас зовут?
Высокий молчал. Он смотрел поверх ее плеча непроницаемым взглядом. Другой кашлянул.
Моди повторила:
— Это я тебе, парень. Слышь? Или уши заложило? Как тебя зовут, спрашиваю.
— Джонс, — сказал высокий, — меня зовут Джонс.
— Ну дальше, дальше, — сказала Моди.
Он посмотрел на нее с раздражением.
— Забавно, — проговорил другой и начал смеяться.
— Что забавно? — спросила я.
— Его зовут Джонс, понимаете?
— Да что вы? — сказала я.
Он перестал смеяться.
— А меня зовут Джеффрис.
— Неужели? — сказала я.
— Джонс и Джеффрис, — сказала Моди, — не очень трудно запомнить.
Я сразу возненавидела их обоих. Вы знакомитесь с парнями, а потом они начинают вам хамить. Всегда так — знакомишься с какими-нибудь парнями, а они воображают, что могут тебе хамить.
Но выпив рюмку портвейна, я тоже начала смеяться и долго не могла остановиться. Смеясь, я разглядывала свое отражение в зеркале, висевшем над каминной доской.
— Сколько вам лет? — поинтересовался мистер Джеффрис.
— Восемнадцать. А вы думали, что я старше?
— Нет, — ответил он, — совсем наоборот.
Мистер Джонс сказал:
— Он не сомневался, что вам или восемнадцать или двадцать два. У вас, девушек, только два возраста. Вам восемнадцать, а вашей подруге конечно двадцать два. Точно?
— А вы, наверное, очень умный, — сказала Моди, задирая подбородок. Она всегда так делала, когда сердилась. — Вы из тех, кто все знает?
— И все-таки мне восемнадцать, — повторила я. — Если хотите, могу показать документы.
— Да нет, дорогая моя девочка, не надо, — сказал мистер Джонс, — это лишнее.
Он налил мне еще. Дотронувшись до моей руки, притворно вздрогнул.
— Боже, холодная, как лед. Холодная и довольно липкая.
— Ей всегда холодно, — сказала Моди, — ничего с этим не поделаешь. Она родилась в жарких краях. В Вест-Индии, или где-то там, — правда, детка? Девушки зовут ее недотрогой из Африки. Вот позорище, да?
— Но почему недотрогой? — сказал мистер Джеффрис. — Надеюсь, вы тоже не остаетесь в долгу.
Он говорил очень быстро, но слова произносил очень четко. Он не разглядывал мои ноги или грудь, как это обычно делают мужчины. Он смотрел прямо мне в глаза и выслушал все, что я говорила, с вежливым и внимательным выражением, а затем отвернулся и улыбнулся, как будто уже составил обо мне представление.
Он спросил, как давно я в Англии.
— Уже два года, — сказала я.
Потом мы заговорили о наших гастролях. Компания собиралась показать шоу в Брайтоне, потом в Истборне[4], а заканчивали мы в Лондоне.
— В Лондоне? — мистер Джонс поднял брови.
— Ну да, в Холлоуэе[5]. Ведь Холлоуэй — в Лондоне, не так ли?
— Без всякого сомнения, — сказал мистер Джеффрис.
— Может, больше не будем говорить о шоу? — сказала Моди. Она все еще выглядела раздраженной. — Для разнообразия расскажите нам о себе. Поведайте, сколько вам лет и чем вы зарабатываете на жизнь. Просто для разнообразия.
Мистер Джеффрис проговорил:
— Я работаю в Сити. Тружусь, не покладая рук.
— То есть кто-то трудится для вас, не покладая рук? — уточнила Моди. — А чем занимается мистер Джонс? Хотя, наверное, нет смысла его спрашивать. Он все равно не скажет. Не унывайте, Джонс, знаете анекдот про заклинателя змей?
— Нет, не думаю, что мне знаком этот анекдот, — холодно ответил мистер Джонс.
Моди рассказала анекдот про заклинателя змей. Мужчины вежливо посмеялись, а потом мистер Джонс кашлянул и сказал, что им пора идти.
— Мне бы очень хотелось посмотреть ваше шоу сегодня вечером, — сказал мне мистер Джеффрис, — но боюсь, что это невозможно. Нам обязательно надо встретиться, когда вы вернетесь в Лондон, да-да, мы обязательно должны встретиться снова.
— Может быть, вы пообедаете со мной как-нибудь, мисс Морган? — сказал он. — Может быть, дадите свой адрес, чтобы мы потом могли договориться о встрече?
Я сказала:
— Через две недели мы приедем в Холлоуэй, но у меня есть постоянный адрес.
Я записала на листке:
Миссис Эстер Морган
для мисс Анны Морган
118 Феллсайд Роуд,
Илкли,
Йоркшир
— Это ваша мать?
— Нет, это моя мачеха:
— Нам надо обязательно встретиться, — сказал он, — буду ждать.
Мы проводили их до дверей и стали прощаться. Было странно, что я могу вот так шутить и смеяться, потому что в глубине души тоска не покидала меня. Она постоянно была во мне, как холод, от которого болело в груди.
Мы вернулись в гостиную и услышали шаги хозяйки в коридоре. Шаги приближались.
— Она собирается устроить еще один скандал, — предположила Моди.
Мы прислушались. Шаги послышались у двери и затихли.
Моди сказала:
— Интересно, почему они, вообще, думают, что имеют право оскорблять нас без всякой причины? Вот что мне хотелось бы знать.
Я пододвинулась как можно ближе к огню. Я думала: «Уже октябрь. Скоро зима».
— А ведь ты зацепила этого парня, — сказала Моди, — а мне, как всегда, попался никудышный тип. Ты слышала эти шуточки про возраст? Надо же, еще издеваться пытался.
— Мне они оба не понравились, — сказала я.
— Но при этом ты сразу же дала ему свой адрес, — заметила Моди, — и, кстати, правильно сделала. Стоит встретиться с ним, если он предложит. У таких типов есть деньги — это сразу видно. С первого взгляда. Они очень сильно отличаются от тех, у кого их нет.
— Господи, никогда еще не видела, чтобы человека била такая дрожь, — сказала она, глядя на меня, — жуть какая. Ты что, специально это делаешь? Забирайся на диван, я накрою тебя своим пальто.
Пальто уютно пахло каким-то животными дешевыми духами.
— Это пальто подарил мне Вив, — сказала Моди, — он у меня такой. Многого от него не дождешься, но он всегда дарит хорошие вещи, а не дешевку какую-нибудь.
— Как все евреи, — сказала я. — Он что, еврей?
— Да нет, конечно. Я же тебе уже говорила.
Она начала рассказывать о том парне, который подарил ей пальто. Его звали Вивиан Робертс, и она была влюблена в него уже давно. Она и теперь виделась с ним, когда жила в Лондоне между гастролями, но только урывками. Она сказала, что уверена — он собирается с ней порвать, но старается делать это постепенно. Очень осторожный, боится неприятностей.
Она продолжала говорить о нем. Я не слушала. Я думала о том, какой холод сейчас на улице, что в гримерке тоже жуткий холод, а мое место около двери, и что там всегда сквозняк. Черт знает что. Я вспомнила о Лори Гейнор, — ее столик в гримерке был рядом с моим. Она дразнит меня девственницей, а еще глупой телкой. («Девственница, ты когда-нибудь запомнишь, что дверь надо закрывать, а, глупая телка?») Но она меня раздражала меньше, чем остальные. Она неплохая девушка. В сущности, она единственная, из всех мне там нравилась. Эти проклятые холодные ночи, это идиотское платье в первом акте, из которого так глупо торчат мои худые ключицы. Есть всякие средства, с помощью которых можно поправиться. Venus Carnis[6]. «Нет очарования без уловок Леди, почувствуйте свой шарм». Но на это нужно потратить три гинеи, а где мне их взять? И еще эти холодные ночи, проклятые холодные ночи.
Расположен между 15°10′ и 15°40′ северной широты и 61°14′ и 61° и 30' западной долготы. «Красивый остров с нагорьями, весь заросший лесами», — было написано в той книге. И повсюду горы и холмы, круглые зеленые холмы и круто срезанные горы.
Занавес опустился, и я вновь оказалась здесь.
…Вот Англия сказала Эстер, я разглядывала пейзаж через окно поезда он был разделен на квадратики похожие на носовые платки все маленькое опрятное все отгорожено одно от другого — что это такое — это стога сена — ах это стога сена — я много читала об Англии с тех пор как научилась читать — всё гораздо мельче и бледнее чем я себе представляла не стоит и смотреть — а это Лондон — сотни тысяч белых людей мчатся куда-то и эти темные дома все одинаковые хмуро выглядывают друг из-за друга все одинаковые все держатся вместе — улицы как гладкие ровные ущелья и темные нахмуренные дома — ох мне не полюбить этот город не полюбить этот город — ты привыкнешь к нему повторяла Эстер сначала будешь чувствовать себя как рыба вытащенная из воды но скоро ты к нему привыкнешь — и перестань изображать умирающего Дика и мрачного Дейви[7] как любил говорить твой бедный отец ты привыкнешь…
Моди предложила:
— Давай прикончим портвейн.
Она разлила остатки по бокалам, и мы медленно выпили. Она рассматривала свое отражение в зеркале.
— У меня уже морщины под глазами, видишь?
Я сказала:
— У меня дома осталась кузина, она еще ребенок. Она никогда не видела снега, и ей ужасно интересно, какой он. Она в письмах все время спрашивает, какой он. Мне тоже хотелось увидеть снег. Ужасно хотелось.
— Ну вот, — сказала Моди, — ты его и увидела. Как считаешь, на сколько потянет наш счет за эту неделю?
— Бобов[8] на пятнадцать, думаю так.
Мы стали считать.
Я сэкономила шесть фунтов, и Эстер обещала прислать пять фунтов к Рождеству или раньше, если мне понадобится. Поэтому я и решила найти где-нибудь дешевую комнату, вместо того чтобы поселиться в общежитии для девушек из хора на Мейпл-стрит. Жуткое место.