Глава XПутешествие Барона по Сибири и пребывание его на ледовитом океане
Наконец мне так наскучила ленивая и полусонная жизнь турок, которыми, к сожаление, досталась, едва ли не самая лучшая часть земного шара, что я решился переселиться на север. Слыша много интересных рассказов о Сибири, я хотел проверить, правду ли говорить об этой дикой, пустынной стране, заселенной разными племенами, из которых самое умное и едва ли не самое честное — особенное племя ссыльных, пригоняемых Русским царем в наказание. Повесив ружье за плечо и взяв свою верную Палладу, я отправился пешком к ледовитому морю; но переступив за Алтайский хребет, я не мог идти дальше, потому что на всяком шагу встречались сугробы снега или топкие болота. Не помню, в какой-то татарской деревне, я купил себе сани и четверку тощих собак, чтоб продолжать путь в этом спокойнейшем экипаже. Набрав с собой хлеба, мяса и мехов, я поехал прямо к полюсу, чтоб поискать арктический путь в северном море. (Следовательно, Барон прежде Франклина задумал это великое предприятие.) Эта мысль, достойная головы другого Колумба, сильно занимала мое воображение; я мечтал, как со временем по этому пути будут бежать тысячи кораблей, нагруженных Американскими и Европейскими товарами, как процветет теперь варварский край Лапландии, и цивилизация пройдет от юга до севера. Увлеченный этой яркой мечтой, я совершенно забыл о предметах более простых и близких, и только на третий день вспомнил, что собаки мои, запряженные в сани, не сделали ни одного роздыха и ничего не ели. Но теперь уже было поздно; вероятно, разгневанные моим невниманием и одушевленные чувством мести, они так рьяно понесли меня по снежным холмам и топям, что я вылетел из саней и упал в какую-то яму. Проспав здесь около суток, я проснулся на заре и увидел кругом себя самую печальную картину. Представьте себе дикую степь, засланную сплошными льдами, без человеческого жилья, без леса и трав, где не слышно было ни птичьего голоса, ни чириканья насекомых. Все спало каким-то странным, могильным сном.
Положение мое — если вы помните историю бедного Крузо — было ни чем не лучше его. На его безлюдном острове, по крайней мере, было тепло, а вокруг меня царствовал такой холод, что я должен был ежеминутно потирать нос, чтоб не лишиться его кончика. Впрочем, я нисколько не струсил. Осмотревшись, увидел, что эта белая степь — ледовитый океан, который, как известно, упирается своими льдами прямо в небо. Надо было прежде всего позаботиться о шалаше или хижине, чтоб было где обогреться. Натаскав дюжины две огромных льдин, я сложил их вместе, как складывают бревна, вывел крышу, поставил камин и щели замазал снегом. Если б я прожил здесь дольше, вероятно, я устроил бы из этой ледяной лачуги великолепную кристальную палату, разукрасив ее колоннами, обставив картинами, статуями и люстрами. Но теперь было не до того; камин у меня был, а огня достать не было никакой возможности. Натесав, однако, ледяных поленьев, я разложил их в камине, и начал думать, как бы добыть искру. Пока я размышлял, вдруг надо мной заблестел такой удивительной свет, какого я не видел ни в одном царском дворце. Вы, конечно, догадаетесь, что это было северное сияние, которое я имел честь видеть в трех шагах от своего холодного шалаша. Взяв кусочек трута, как-то уцелевшего в кармане, я пошел к огненному столбу, зажег трут и развел у себя блистательный огонь. Первую ночь я проспал голодный. На другой день, проснувшись очень весело, пошел на поиск пищи. Бродя случайно, без цели, и без знания местности, я вдруг наткнулся на страшного белого медведя. Ну что было делать с этим кровопийцей? В руках у меня не только не было ружья, но даже палки.
Подумав крепко, я нашелся. Когда медведь заревел во всю глотку, приподнявшись па задние лапы, я также заревел медвежьим голосом, став па четвереньки. Вероятно, мой Мишка — по тупости или по невежеству — принял меня за животное своей породы. Поворотившись назад, я пополз к своему шалашу, пе переставая реветь на весь океан, — и медведь, как будто за медведицей, потащился за мной скорой поступью. Когда я привел его в свою берлогу, он немедленно растянулся у камина и заснул крепким сном. Между тем, я заострил льдину, подкрался к мишке и так больно треснул его по лбу, что он уж больше не просыпался. Наделав из его мяса ветчины, а шкуру обратив в шубу, я с этим запасом прожил на ледовитом море около трех недель.
Может быть, я навсегда остался бы здесь, если б только встретил хоть одного живого человека; без общества я решительно не могу жить, хоть бы поселился на самой луне. Прежде чем я собрался в обратный путь, мне хотелось оставить памятники в честь моего посещения безлюдному края; поставив ледяную колонну, у самых дверей шалаша, я вырезал на ней следующую надпись:
«Здесь был Барон Мюнхаузен, отважный охотник и знаменитый путешественник; память его, вместе с этим столбом, перейдет в потомство.»
Простившись с ледовитым морем и его единственными обитателями — белыми медведями, я пришел через пять дней в Камчатку.
Глава XIРодословная Барона и его бегство из Африки в Голландию. Странная встреча его с отцом, в кулачном бою
Вы хотите (я вижу это по вашей физиономии) познакомиться с моей интересной родословной; предупреждаю вас, благородней ее нет ничего в мире. Мать моя была бабушкой царя Давида, а об отце я мало знаю. Однажды мои родители заспорили об очень важном вопросе: где был построен ковчег Ноя и куда он девался после потопа? Спор окончился ссорой, а затем полным разводом. Мать моя — старушка семидесяти лет — повесив меня, трехлетнего ребенка — за спину, оставила мужа ночью, и поплелась в Африку.
Говорят, что за ней была послана погоня, но она укрылась в горах Абиссинии, и благополучно прибыла к мысу Доброй Надежды. Поселившись среди дикого племени, но превосходной природы, она успела понравиться молодому князю, — вождю нескольких сотен кафров. Его величество предложил руку моей матери, и она охотно вышла за него замуж. Свадьба была истинно великолепная, и я доселе сохранил ее в самой свежей памяти. Как теперь вижу, на песчаной степи была поставлена разноцветная шелковая палатка, окруженная четырьмя верблюдами и сотней бравых мюридов; внутри палатки были разостланы ковры и тигровые шкуры; по стенам висели копья, луки, стрелы, ножи и бамбуковый дубинки; в одном углу лежали человеческие черепа — знак воинственного характера князя, а посредине стояли бурдюки с кумысом и десять зажаренных баранов. Верховая скачка, пляска с кастаньетами, кулачный бой, какая-то барабанная музыка и песни, похожие на вой голландских шакалов — украсили наш семейный праздник. Я сидел на самом почетном месте, как наследник престола, — на ворохе разных шкур, под кожаными балдахином и с дурацким колпаком на голове. Рабы, по первому знаку, подносили мне шербет, кумыс и огромные ломти говядины, так что я наелся и напился до беспамятства.
Когда я вырос и отец мой умер, мне следовало принять его корону или, лучше, меховую баранью шапку (корон в этом царстве не было) и управлять народом. Но здесь был закон, по которому избираемый царь должен быть непременно трехаршинного роста; мне не доставало четверти вершка до этой меры, и я потерял царство. На престол уселся самый дубинный господин, не умевший сосчитать трех баранов; но народ, как вы знаете, особенно дикий, уважает не столько ум, сколько рост и физическую силу.
Между тем, к берегам Африки пристал корабль с Ливонскими купцами. Познакомившись с одним из них, во время промена трех быков на две новых сабли, я изъявил желание отправиться с ними в Европу. Им нужен был толмач с Африканскими дикарями, и они охотно взяли меня, в качестве матроса. Потом оказалось, что хозяин этого корабля был мой дядя, брать покойной матери. Обласкав своего племянника, он высадил меня на берега Голландии, послав, как драгоценную редкость, в свое семейство. Здесь я начал воспитание, и из всех наук особенно полюбил кулачный бой, в чем и усовершенствовался до удивительной степени. Выйдя однажды на площадь, с тем, чтоб подраться с охотником, я вызван был старым и дюжим бургомистром. Засучив рукава и ставь в боевую позицию, мы ожидали сигнала, чтоб бросится друг на друга. Кулак на моего противника уж был занесен, но в ту самую минуту, как я должен был его треснуть по лицу, он ринулся в мои объятия, и начал целовать и плакать. Дело в том, что он, увидев на левой щеке маленькую бородавку, узнал во мне своего потерянного сына. В самом деле, из расспросов и рассказов было ясно видно, что я единственный сын его и наследник.
Потом я узнал, что отец мой, опечаленный и оскорбленный побегом жены, оставил Азию, великий сан, друзей и две тысячи верблюдов, и переехал в Голландию торговать луком и перцем. Теперь вы видите, что в моих жилах соединялась кровь трех народов, а в фамильном гербе девизы — трех частей света.
Глава XIIБарон, с помощью шелкового шара, переставляет здания с одного места на другое. Его потешные выходки с парламентом и лордами
Одна из моих шалостей.
Я позабыл сказать вам в своем месте, что единственная вещь, которую я получил в наследство, была та славная праща, которой Давид убил Голиафа.
Она служила мне во всех лучших предприятиях. Приехав в Лондон, я сделал такой большой шар, что принужден был скупить весь шелк на Английских Фабриках. Старые и молодые леди были очень недовольны моей шалостью, и три месяца не являлись на балы, за неимением модного туалета.
Между тем я обратил шар и пращу на очень забавное дело; с помощью их я перенес здание с одного места, а на место его поставил другое. Жители, вероятно, спали, и потому нисколько не догадывались о своем нечаянном переселении. Все это было сделано ночью. Поутру весь Лондон пришел в изумление, увидев Виндзорский замок на месте Св. Павла, а собор на месте Виндзорского замка.
По случаю такого необыкновенного явления собрался чрезвычайный парламент, повсюду открылись митинги; чтоб посмеяться над старыми глухими лордами, я взобрался на крышу парламента, укрепил его к шару и поднялся на такую высоту, что чуть-чуть было видно землю. Три месяца я держал лордов на воздухе, и Англия жила без парламента, как черепаха без хвоста, и жила ни чем не хуже прежнего.