С Аркадием Владимировичем Тырковым Ленин познакомился еще в Минусинске. В письме матери от 12 октября 1897 года Ленин рассказывает о многочисленных встречах с политическими ссыльными. Первым упомянут именно Тырков.
В мае 1898 года, по дороге в Шушенское, Тыркова навестила и Надежда Константиновна Крупская. «В Минусинске зашла к Аркадию Тыркову — первомартовцу, сосланному в Сибирь без срока, чтобы передать поклон от его сестры, моей гимназической подруги».
Небольшая информация о Тыркове дается в «Указателе имен» ленинских томов. А вот найти какие-либо дополнительные сведения о нем оказалось делом непростым. В справочных изданиях ничего обнаружить не удалось. В работах по истории «Народной воли» даже имя его встречается не всегда. Не помогла на сей раз и обширная художественно-документальная литература о народовольцах. Всюду Тырков лишь упоминается как один из членов отряда наблюдателей[6]. Приводится, как правило, и короткий его разговор с Перовской о Желябове — он произошел в тот момент, когда стало известно, что арестованный до покушения Желябов сам потребовал приобщения своего дела к первомартовцам. Тырков сообщает об этом разговоре в своих воспоминаннях, опубликованных в 1906 году в журнале «Былое». Но о себе он почти ничего не говорит.
Любопытнейшее обстоятельство в биографии Тыркова помогла обнаружить одна фраза в справке, данной Центральным государственным архивом Октябрьской революции. Вот эта фраза: «В 1904 году он вернулся на родину и в последние годы жил в имении Вергежи, Новгородской губернии…»
Вергежи… Новгородской губернии…
В одной из книг, посвященных лицейским товарищам Пушкина, есть фотография: красивый, утопающий в зелени особняк на самом берегу реки Волхов. Называется усадьба «Вергежа». Края Новгородские. А принадлежала она родственникам лицейского товарища Пушкина, Александра Тыркова.
Может, просто случайные совпадения имен и названий?.. Нет, «один из последних могикан геройской группы народовольцев» и лицеист действительно оказались родней.
Александр Дмитриевич Тырков — «курнофеиус Тырков», как называет его Пушкин в шутливом своем протоколе лицейской годовщины 1828 года, отмеченной на квартире Тыркова, — последние годы жизни, будучи тяжелобольным, провел в Вергежах, в семье брата, Алексея Дмитриевича Тыркова. Алексей Дмитриевич (дед народовольца) был новгородским уездным предводителем дворянства, человеком законопослушным и верноподданным. Так же преданно служил царскому режиму его сын (отец народовольца) Владимир Алексеевич Тырков. Одно время он был даже судебным следователем в Петербурге.
Аркадий Владимирович «упал» от своей семейной «яблони» далеко — двадцатилетний студент Петербургского университета в 1879 году стал членом партии «Народная воля». Характер у него оказался поистине «могиканский». Ни колебаний, ни сделок с совестью он не знал. «Что касается причины, которая заставила меня примкнуть к движению, — писал он в своих воспоминаниях, — то я должен сказать, что, признавая основное положение партии — требование изменения политического строя, я не считал для себя возможным оставаться на полдороге. Никаких промежуточных станций для меня не существовало». Находясь уже в ссылке, Аркадий Владимирович отказался от подачи верноподданнического прошения о помиловании, хотя сам директор департамента полиции ручался ему за успех.
С любовью и восхищением рассказывает Тырков в своих воспоминаниях о товарищах по партии, создает великолепные портреты многих известных народовольцев.
Вернувшись из ссылки, Аркадий Владимирович — по той же справке ЦГАОР — занимался хозяйством, был организатором крестьянских кредитных товариществ и кооперативных потребительских обществ.
Его сестра, Ариадна Владимировна Тыркова, та, что училась в гимназии вместе с Н. К. Крупской, стала публицисткой. Она часто бывала в Вергежах и псевдоним себе избрала — А. Вергежский. Сохранились ее дневники, свидетельствующие, что взаимопонимания с братом у нее не было: «Больше всего досадно из-за Аркадия…»
В. И. Ленин считал Тыркову «виднейшей кадеткой» и примечательным образом охарактеризовал ее активность в печати, поставив в ряд «penny-а-liner’ов». «Писачки из-за построчной платы» — так пояснил сам Ленин этот нелестный английский термин. После Октябрьской революции Тыркова эмигрировала в Англию, участвовала там в антисоветской пропаганде.
Аркадий Владимирович продолжал жить в Вергежах, состоял членом Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев.
Письмо Ленина в Наркомзем и Наркомпрод заканчивалось так: «Распоряжение провести спешно народному комиссару земледелия т. Середе и народному комиссару продовольствия т. Цюрупе (или его заместителю) по соглашению, по телеграфу, с местным губисполкомом». Не успокоившись на этом, Ленин сверху приписал: «Напомнить мне, чтобы было сообщение об исполнении от НКзем».
Соответствующее распоряжение Новгородскому губземотделу было послано народным комиссаром земледелия С. П. Середой. После этого Аркадий Владимирович Тырков переселился из Вергежей, где был организован совхоз, на хутор Бор в той же Новгородской губернии — бывшее имение лицеиста Александра Дмитриевича Тыркова.
Между прочим, главный дом этой усадьбы строился — по просьбе Александра Дмитриевича — по плану и под руководством находившегося в отставке бывшего директора Царскосельского лицея Егора Антоновича Энгельгардта. Самому Александру Дмитриевичу пожить в новом доме не удалось — из-за болезни он вынужден был поселиться у брата, в Вергежах.
Зато век спустя оставшиеся годы жизни в Бору провел «один из последних могикан геройской группы народовольцев». Здесь он и умер — 21 февраля 1924 года…
Глубинную суть нравственного облика главного куперовского героя Белинский определил в рецензии на роман «Следопыт» (The Pathfinder), тогда, при первом издании на русском языке, названный «Путеводитель в пустыне»: «Основная идея его — один из величайших и таинственных актов человеческого духа: самоотречение, и в этом отношении роман есть апофеоз самоотречения». Эту мысль Белинский вскоре повторит в статье «Разделение поэзии на роды и виды».
Толстой внимательно читал и Белинского и Купера. В «Казаках» он создает свой вариант Кожаного Чулка — образ мудрого охотника-следопыта Ерошки. Видимо, желая подчеркнуть генезис этого образа, Толстой в окончательную редакцию повести вписывает фразу, которой не было в ранних вариантах: «Невольно в голове его (Оленина. — И. П.) мелькнула мысль о Куперовом Патфайндере…» Это во время совместной охоты Ерошки и Оленина. Именно после дня, целиком проведенного в обществе старого охотника, Оленин переживает то духовное прозрение, ту жажду деятельного добра, которая обретает свою этическую определенность в многократно повторенной формуле: «жить, чтобы совершить подвиг самоотвержения…»
«Казаки» были первым произведением Толстого, переведенным в Америке. В предисловии к изданным позднее «Севастопольским рассказам» Уильям Дин Хоуэллс писал: «Мое знакомство с творчеством Толстого началось с „Казаков“… Он учит тех, кто хочет и умеет слышать, что Добро, Справедливость — это совокупность скромных усилий каждого отдельного человека, направленных к добру и справедливости, и что ради их успеха необходимо постоянное, ежедневное, ежечасное самоотречение…»
Вот какой мощный трансформатор понадобился Куперу, чтобы «основная идея его» дошла наконец до соотечественников!
По свидетельству Горького, «Казаки» были любимым толстовским произведением Ленина.
«Гениальным Купером» Белинский восхищался без конца. И он был «без памяти рад», когда узнал, что и Лермонтов «думает так же». Как известно, разговор о Купере у них шел в камере гауптвахты, где критик посетил арестованного поэта. Кстати, и у Лермонтова возникал замысел трагедии о колонизации Америки. Пьеса эта не была создана. А поэма «Индианка» — на ту же тему, — к сожалению, не сохранилась.
Творчество Купера отлично знал Пушкин. Он много раз ссылался на американского писателя. В черновом варианте «Путешествия в Арзрум» есть, например, такие строки: «Смотря на маневры ямщиков, я со скуки пародировал американца Купера в его описаниях морских эволюций».
Всем известны и пушкинские слова в «Джоне Теннере» о том, что романтическая односторонность в изображении индейцев Шатобрианом и Купером «уменьшала удовольствие, доставляемое их блестящими произведениями». Но, размышляя о трагической судьбе индейцев, Пушкин — в том же произведении — дважды использует куперовский образ последнего из могикан. Использует не буквально, а художнически, сначала во фразе: «Остатки древних обитателей Америки скоро совершенно истребятся»; затем в оценке «Записок Теннера»: «Они самый полный, и вероятно последний, документ бытия народа, коего скоро не останется и следов».
Интереснейшее свидетельство сохранилось в воспоминаниях Анны Алексеевны Олениной — той, кому посвящено «Ты и Вы», кто могла стать «Annette Pouchkine». Она называла поэта именем одного из куперовских «могикан», причем называла по-английски — Red Rover — Красный Корсар.
И Пушкина привлекает «могиканское» в характере и поступках человека. Так, он говорит о Радищеве, что тот действует «с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарскою совестливостью». Заметим также, что статью «Александр Радищев» Пушкин хотел опубликовать вместе с «Джоном Теннером», в той же третьей книге «Современника» за 1836 год. «Радищева» цензура запретила. «Джон Теннер» остался. Сохранились в нем и без особого труда угадываемые переклички с радищевскими высказываниями об Америке…
Нечто «могиканское» было в облике, характере, творчестве и судьбе Григория Мачтета. «Поражали его высокий, „умный“ лоб, всегда и постоянно молниеносный взгляд и всегдашняя какая-то нервная взвинченность при почти постоянно мрачном выражении лица», — писал о Мачтете Д. П. Сильчевский. «Мрачность», однако, была лишь внешняя. «Он Вам много порасскажет, — говорится о Мачтете в одном из писем Глеба Успенского, — и вообще хороший человек, с ним как-то весело на душе».