— 20 лет лагерей. Украинский режиссер. В северном лагере сидит парень. Мне стыдно, что мы до сих пор не можем решить эту проблему. Это невозможно! Режиссер должен со мной сражаться на кинофестивалях, если у него другая политическая точка зрения. Но не сидя в нашей арктической практически тюрьме!
Я понимал, почему Александр Сокуров говорит с президентом в таком тоне. Почему он умоляет его. Других аргументов у него потому что не было. А мольба, ему казалось, могла сделать свое дело. Надо было только молить о пощаде. Молить и молить.
Неужели он не понимал, что ему ответит Владимир Путин? Нет, не понимал.
— Мы живем в правовом государстве, — ответил Владимир Путин. — И вопросы такого рода должны, конечно, решаться судебной системой. Что касается его творчества, то он осужден не за творчество, а за то, что он взял на себя совершенно другие функции, как утверждают органы следствия и суда, а именно фактически посвятил свою жизнь террористической деятельности.
Владимир Путин был хорошо, оказывается, осведомлен об этом деле. И, видимо, в отличие от некоторых участников заседания, готовился к нему.
— Владимир Владимирович, но это же тяжелейшая политическая коллизия была! — взмолился Александр Сокуров. — Разве простой человек, эмоциональный молодой человек может понять хитросплетения и сложности политического момента?!
— Дело совершенно не в его позиции, — оборвал режиссера президент. — Дело совершенно не в том, что он думает по поводу событий в Крыму. Дело в его намерениях и в подготовке противоправных действий, в результате которых могли пострадать наши с вами граждане.
— Владимир Владимирович, по-русски, по-христиански! Милосердие выше справедливости! Умоляю! — Александр Сокуров был, казалось, за гранью отчаяния.
— И по-христиански мы действовать в этой ситуации не сможем без решения суда, — констатировал господин Путин. — Решение суда состоялось. Да, есть определенные правила и нормы, которыми мы можем воспользоваться. Но для этого нужно, чтобы созрели соответствующие условия.
— Помогите! — взывал Александр Сокуров.
Он ведь уже даже не понимал, о чем толкует ему Владимир Путин.
А тот давал понять, что, несмотря на все, что он только сейчас сказал режиссеру, он может помиловать Олега Сенцова, но для этого тот должен по крайней мере написать прошение о помиловании, полностью признав свою вину.
— Помогите! — снова повторял Александр Сокуров.
— Повторяю еще раз! — в голосе господина Путина возник уже и металл. Не свинец, может быть (расстреливать Олега Сенцова никто не собирался, нет), и не какой-то благородный вроде золота, каким он мог сейчас, казалось, прямо тут, у всех на глазах монаршей милостью осыпать Александра Сокурова, а ведь именно в таком тоне, как с всесильным монархом, разговаривал с ним режиссер. — Никто его не осуждал за его взгляды, за его позицию. Его осудили за действия, которые закон относит к действиям фактически террористического характера, которые могли повлечь за собой тяжелейшие последствия для наших граждан. Вот в этом дело. А на позицию все имеют право.
— На нем смертей нет! Нет смертей! — как заклинание повторял Александр Сокуров.
Нет, все-таки он по-прежнему не мог услышать Владимира Путина. Ему пора было остановиться. На самом деле он ведь, я уверен, достиг сейчас всего, о чем просил.
— Нет на нем гибелей! — снова воскликнул Александр Сокуров.
— Слава богу, что нет, — вздохнул президент, видимо, уже даже удивленный таким невниманием к себе. — А могли быть, если бы ему позволили осуществить его намерения. В этом проблема, Александр Николаевич, а не в том, что он думал как-то иначе, чем мы с вами по этой теме.
Владимир Путин, оказывается, хорошо знал, как думает по этой теме Александр Сокуров.
— Но тем не менее, — еще раз сказал он, решив, видимо, еще яснее повторить то, что уже сказал, — хорошо, что вы обратили на это внимание, знаю, что вопрос чувствительный, и буду иметь это в виду.
Этого, он, видимо, считает, и так более чем достаточно.
В Екатерининском зале Кремля господин Путин раздавал очередные государственные награды. Люди культуры, собравшиеся в холле, не хотели комментировать ситуацию вокруг Кирилла Серебренникова, к которому накануне в «Театр Гоголя» пришли с обыском — а ведь их только об этом и спрашивали…
Я ждал Евгения Миронова: что-то же он должен был сказать Владимиру Путину.
Но вслух, у микрофона, ничего не сказал. Между тем простоял, шепчась с Владимиром Путиным, не меньше минуты. На церемонии в Екатерининском зале это вызывающе много. В руках у Евгения Миронова была сиреневая бумажная папочка, из которой он достал листок бумаги и отдал президенту.
А когда церемония закончилась и началось распитие шампанского (ну да, не распитие, а пригубление), Евгений Миронов снова подошел к Владимиру Путину и на этот раз стал говорить с ним жарко и даже громко.
— Вы знали? Знали об этом?!
— Да, — подтвердил президент. — Вчера узнал.
То есть, видимо, как обычно, из СМИ.
— Зачем? Ну зачем это делать?! Вы же во Францию в понедельник летите! Вам-то это зачем?!
— Да дураки, — неожиданно сказал Владимир Путин.
Он таким образом дал понять, что сам-то, конечно, ни при чем.
Евгений Миронов не стал с этим спорить. Он просил об объективном расследовании, «без экстраординарных методов»… Он сильно переживал.
— Письмо только не забудьте! — воскликнул он. — Там все изложено!
Я следил: письмо лежало на пюпитре перед микрофоном. Туда его положил сам президент.
За происходящим наблюдал министр культуры Владимир Мединский. Я спросил его, что он обо всем этом думает.
На лице его отразились сложные переживания. У него чуть не вырвалось что-то (а жаль, что не вырвалось), он еще некоторое время боролся с собой — и победил, промолвив только в конце концов:
— На самом деле все гораздо сложнее…
Хотелось бы, конечно, понять насколько.
Президента тем временем со всех сторон окружили желающие сфотографироваться. Это продолжалось минут десять. Закончилось.
Уже подходя к выходу, Владимир Путин вдруг обернулся:
— А где письмо-то?
Он запомнил.
Вопрос что.
Пресс-президенцияЖурналистское
…настало время задать вопрос, которого журналисты ждали примерно с такой же силой, как и Владимир Путин. Только журналисты ждали с вожделением, а премьер, похоже, с отвращением, несмотря на все свое хорошее настроение.
— Можно еще один вопрос по поводу интервью Дмитрия Анатольевича Медведева, которое он дал китайским СМИ? — спросили его. — Могли бы прокомментировать? Просто уже много комментариев…
— В какой части? — переспросил Владимир Владимирович Путин, прекрасно на самом деле знавший в какой: в филейной, конечно.
— В какой вы хотели бы прокомментировать… — отчего-то сник журналист.
Премьер был теперь свободен как перед журналистами, так и перед своей совестью. Поэтому он сказал:
— Что отношения между Китайской Народной Республикой и Россией являются для нас одним из приоритетов внешней политики? Полностью согласен. Что вас еще интересует?
Когда кто-то в ударе, должен быть еще кто-то, кто в нокауте.
— По поводу выборов вы могли бы?.. — журналист спросил премьера с такой надеждой и с таким отчаянием, что за профессию стало неловко. Но все-таки выяснилось хотя бы, что это нокдаун, а не нокаут еще.
Премьер при этом был по-прежнему безжалостен:
— Выборов в Китае или где?
— Выборов у нас в 2012 году, — обреченно признался журналист.
Теперь уже обреченным выглядел премьер. Он, видимо, решил больше не глумиться над журналистом и над вопросом, ответа на который все тут ждали, и сказал:
— Вы знаете, это действительно неоригинальный вопрос. Неоригинальный, потому что и мне, и Дмитрию Анатольевичу задают этот вопрос уже сто раз, наверное, на протяжении последних лет. По-моему, мы уже научились однообразно на это отвечать. Повторю еще раз: ни я, ни Дмитрий Анатольевич, мы не исключаем, что каждый из нас может пойти на выборы. Но будем исходить из реалий текущей ситуации к моменту выборов, из экономической ситуации, социальной ситуации, политической ситуации и, соответственно, примем решение.
Российский премьер говорил об этом и в самом деле не один, не два и не три раза. Он понимает, что, пока ясности не наступит (то есть, возможно, не только до, но и после выборов), его будут об этом спрашивать. Но на этот раз он не стал, как раньше, придумывать новые варианты ответов на старую тему с одним и тем же смыслом: ждите.
Неудивительно, что во время встречи с врачами он, отвечая на вопрос, вдруг сорвался на журналистов, которых до сих пор защищал от любых нападок на такого рода собраниях (пусть и по обязанности, как высший госчиновник должен защищать свободу прессы, пусть и понимаемую ею, как обычно, превратно): «У нас все ругают СМИ. Всегда, при любых обстоятельствах… (Тут я подумал, что теперь и защитить пора бы, чего тянуть-то? — А. К.) Они вроде должны сдерживать себя. Но судя по той волне критики, которая есть в обществе, не очень получается сдерживать себя. Некоторые вещи, видимо, важнее… Реклама выше… то важнее, это важнее профессиональной этики…»
— Конечно, это решение когда-то должно быть принято, — продолжил премьер отвечать на дарованный ему судьбой вопрос про 2012 год (а вернее, не вопрос это, а крест, который нести ему еще, по всем признакам, до парламентских выборов — если, конечно, Дмитрий Медведев, как обещал, не выскажется по этому поводу в ближайшее время и не снимет гнет с обеих душ. — А. К.). — Но до выборов еще почти год, и вот эта суета вокруг выборов не способствует нормальной организации работы. Вот если мы сейчас дадим какие-то неверные сигналы, половина администрации и больше половины правительства перестанут работать в ожидании каких-то перемен.
То есть к своим подчиненным в правительстве он отнесся отчего-то более критично, хотя ничуть не хуже знал сотрудников администрации — почти все были его подчиненными еще три года назад.