Испытание
В годы Великой Отечественной войны советская национальная политика прошла суровое испытание вражеской агрессией. Нападение Германии, неудачи на фронте, разгром армий и массовое пленение, блокада Ленинграда и немецкое наступление на Москву поставили Советский Союз в очень тяжелое положение. В этих условиях государственный союз советских республик испытывался на прочность. Германское руководство с первых дней войны делало ставку на национальное разобщение и вражду народов СССР и, в частности, рассчитывало получить поддержку украинцев, белорусов, латышей, литовцев, эстонцев, народов Кавказа, в особенности путем разжигания ненависти против евреев и русских. Гитлеровцы полагали, что Советский Союз изнутри непрочен, что его раздирают на части межнациональные противоречия, и собирались этим воспользоваться.
Сплотиться вокруг русского народа
Как известно, в годы войны советское руководство вело активную пропаганду в духе национального патриотизма, в особенности среди русских, которые были выдвинуты на первое место среди всех остальных народов СССР. Однако Ф. Л. Синицын отмечает, что подобная политика носила сугубо утилитарный характер, в силу того, что уже осенью 1941 года фронт проходил в основном по районам, заселенным русскими, и русские составляли на тот момент основной призывной контингент и основную массу рабочих в промышленности[182]. В конце 1941 года русские составили 73 % населения СССР и 61 % численности армии[183]. Потому в военной пропаганде тема русского национального патриотизма поднималась волнами. Первая волна – июль 1941 – февраль 1942 года, когда положение на фронтах было наиболее тяжелым. С февраля по май 1942 года последовало снижение интенсивности этой пропаганды. Но последующее немецкое наступление на Кавказ снова поставило русский национальный патриотизм в центр внимания. С июня 1942 года началась вторая волна, в которой пропагандой русского патриотизма занялись более основательно. Пост начальника Главного политуправления РККА 12 июня 1942 года занял А. С. Щербаков, сменивший Л. З. Мехлиса (одной из причин отставки Мехлиса был разгром Крымского фронта в мае 1942 года, в котором он был представителем Ставки ВГК). 29 июля 1942 года были учреждены ордена Суворова, Кутузова и Александра Невского. 23 октября 1942 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о введении новых знаков различия – погон. В это время русские составляли костяк численности Красной Армии. Пик был в апреле 1943 года – 65,2 %.
Апофеозом этой политики, вызванной военными условиями, стал роспуск 15 мая 1943 года Коминтерна и введение с 15 марта 1944 года нового государственного гимна СССР вместо «Интернационала».
С января 1944 года в связи с тем, что фронт продвинулся далеко на запад, пропаганда русского национального патриотизма была отодвинута на второй план. Другой причиной изменения политики пропаганды был рост численности украинцев в Красной Армии, с 1,6 % в июле 1943 года до 33,9 % в июле 1944 года. Выросла численность белорусов, эстонцев, латышей, литовцев, поляков. В 1944 году Красная Армия уже завершала освобождение территории СССР, и требовалось разъяснить войскам, в чем состоит цель продолжения войны против Германии вплоть до окончательного сокрушения гитлеровского режима.
Надо отметить, что все это время советское руководство не отступало от идей интернационализма и стремилось, наряду с поднятием роли и боевого духа русского народа, обеспечить сплочение вокруг русского ядра других народов СССР. В это же время проводилась пропаганда патриотизма и среди других народов СССР, проводилась идея о братстве с русским народом и совместной защите своего Отечества. Однако в 1942 году отмечались недостатки в политработе среди бойцов нерусской национальности. 17 сентября 1942 года Главное политуправление Красной Армии издало специальную директиву о работе среди бойцов и командиров нерусской национальности. В 1942–1943 годах в армии издавалось 50 национальных газет, а в военной пропаганде основное место занял призыв крепить боевую дружбу. К этому активно призывались русские. Любой намек на вражду народов тщательно искоренялся из военной пропаганды, из литературных произведений, песен, постановок. В 1944 году появилась концепция советского народа – новой в истории человечества общности людей: «Она объединена единством территории, принципиально новой общей хозяйственной системой, советским строем, какой-то единой новой культурой, несмотря на многочисленность языков. Однако это не нация, а нечто новое и более высокое», – определила советский народ профессор М. В. Нечкина на совещании историков в ЦК ВКП(б) в 1944 году.
Эта политика возымела большой успех, признанный даже гитлеровцами. В «Директиве Рейнхарда» абвера от 26 ноября 1943 года отмечалось, что Сталину удалось добиться небывалого за 20 лет единения народов СССР. «Сейчас весь русский народ борется за сохранение своего свободного Отечества»[184]. Весьма показательное признание, особенно в свете того, что у немцев именно в середине 1943 года нарастал процесс распада их «добровольческих» частей, включая массовое дезертирство, с переходом на сторону Красной Армии и партизан, а также переход на советскую сторону целых подразделений, в частности переход на сторону партизан 1-й русской национальной бригады СС под командованием В. В. Гиля 16 августа 1943 года. Они перебили немецких офицеров, и уже через несколько дней после перехода совершили первые нападения на немецкие части. После такого феноменального предательства гитлеровцам только и оставалось что признавать успехи советской патриотической пропаганды.
По мнению современного немецкого исследователя Герхарда Зимона, советская пропаганда идеи межнационального единства основывалась также на весьма устойчивом представлении части менталитета русских, что в народе, обществе и государстве должен быть консенсус, единство мнений и воли, которое имеет историческое происхождение[185]. Этот своеобразный менталитет, не имеющий аналогов в западном мышлении, полностью соответствовал сталинской идее государственного союза советских республик и единения всех народов в войну вокруг русского народа, ставшего ядром сопротивления гитлеровцам. Потому неудивительно, что идея единения хорошо ложилась на народный менталитет.
Сегодня часто высказывается мнение, что во время Великой Отечественной войны Сталин намеревался превратить СССР в нечто вроде «русской империи». С этим мнением нельзя согласиться. Во-первых, интернационализм, прямо вытекающий из довоенной сталинской национальной политики, никогда не отменялся, хотя в 1941–1944 годах был отодвинут на второй план в пропаганде. Во-вторых, исследование Ф. Л. Синицына ясно показывает, что важнейшей целью было обеспечение высокого боевого духа Красной Армии, в которой русские составляли большинство. Требовалось призвать к напряжению всех сил для борьбы с врагом не только убежденных сторонников Советской власти, но и ту часть русских, которая к ней относилась скептически и даже враждебно. Если бы это русское большинство армии и тыла стало бы испытывать колебания и разногласия, то это могло бы привести к поражению. В целом эта задача была решена. В-третьих, требовалось сохранить и укрепить межнациональное единство народов СССР, чтобы не допустить развала фронта и тыла из-за национальных трений, на что очень рассчитывали гитлеровцы. Советскому руководству было хорошо известно, что в своей пропаганде гитлеровцы пытаются натравить нерусские народы на русских и привлечь национальные меньшинства всевозможными посулами и обещаниями на свою сторону.
В конце войны пропаганда интернационализма была еще очень важна тем, чтобы не толкнуть на сторону Германии народы тех стран, в которых разворачивались боевые действия, в первую очередь Польши, Румынии, Венгрии, а наоборот, привлечь их на сторону Красной Армии. Гитлеровцы сделали отчаянную попытку в 1943–1944 годах призвать на свою сторону поляков, убедить их, невзирая на жесточайший оккупационный режим и национальное угнетение, поддержать Германию. Эта попытка, конечно, провалилась, хотя такое стремление было весьма показательно. Кроме того, советское руководство не рассматривало народы воевавших против СССР стран, в том числе и Германии, как своих врагов, и по завершении боевых действий армия и временные органы оказывали всестороннюю помощь местному населению и помогали восстанавливать разрушенное хозяйство и города.
Народы СССР не хотели воевать за Гитлера
Как бы это ни показалось странным, но основная проверка прочности советской национальной политики состоялась именно на оккупированной территории. Несмотря на многочисленные попытки заручиться поддержкой населения оккупированной территории, в целом гитлеровцам этого добиться не удалось даже в тех странах, в которых, казалось бы, симпатии должны были быть на стороне Германии.
В первые месяцы оккупации действительно были многочисленные примеры сотрудничества местного населения с оккупантами. Но это было вызвано несколькими обстоятельствами. Во-первых, шоком от поражения Красной Армии и ее быстрым отступлением на восток. Во-вторых, основная масса коллаборационистов сформировалась на территории Западной Украины и Западной Белоруссии, то есть на территориях, недавно вошедших в состав СССР и где Советская власть еще не успела достаточно укрепиться. В-третьих, гитлеровцы активно использовали для вербовки страх населения перед расправами, а также невыносимые условия в лагерях для военнопленных.
По общим оценкам, за время войны в частях вермахта служило около 500 тысяч «добровольцев» (по немецким данным), около 70 тысяч полицейских, около 300 тысяч человек в полицейских отрядах и еще около 60 тысяч мелких низовых чиновников. Общее количество коллаборационистов оценивается по-разному. Часть историков называет цифру 1,2 млн. человек[186]. Другие называют цифру в 1,5 млн. человек[187]. Национальный состав коллаборационистов был примерно таким (в тысячах человек):
русские – 300
украинцы – 250
белорусы – 70
латыши – 150
эстонцы – 90
литовцы – 50
народы Кавказа – 115
народы Средней Азии – 70
другие народы – 30.
Точное количество и национальный состав коллаборационистов вряд ли можно точно установить, поскольку численность постоянно менялась, подразделения то создавались, то распускались, многие подразделения были уничтожены в боях, а многие разбежались или перешли на сторону партизан и Красной Армии.
При этом на оккупированной территории проживало 68 млн. человек, или 34,6 % населения СССР. Коллаборационисты составили около 1,3 % населения оккупированной территории, что позволяет сказать, что на сотрудничество с оккупантами пошло ничтожное меньшинство советских граждан. При этом далеко не все из тех, кто служил в полиции или даже в «добровольческих» частях, пошли служить добровольно. Значительная часть записалась под страхом расправы, а также была мобилизована насильно. Пик мобилизации пришелся на 1943–1944 годы, когда немцы пытались мобилизовать все мужское население оккупированных районов в возрасте от 14 до 60 лет на службу или на работы.
Если сложить все русские формирования, которые немцы смогли создать (РОНА – 10 тысяч человек, РННА – 4 тысячи человек, КОНР под командованием Власова – 63 тысячи человек, 1-я бригада СС под командованием В. В. Гиля – 3 тысячи человек), то набирается около 80 тысяч человек. Среди них были и кадровые офицеры Красной Армии, перешедшие на сторону немцев. Судя по некоторым скупым сведениям, здесь прослеживаются отголоски военного заговора в РККА, ликвидированного в 1937 году. На это указывают некоторые факты, например, загадочная сдача в плен командующего 4-го стрелкового корпуса генерал-майора Е. А. Егорова 30 июня 1941 года, на восьмой день войны. Егоров в 1938 году был арестован, находился под следствием, но был оправдан. Или заместитель начальника Северо-Западного фронта генерал-майор Ф. И. Трухин, который сдался в плен со штабными документами 27 июня 1941 года, на пятый день войны. У него отец и один брат были расстреляны в 1919 году за организацию антисоветского восстания в Костромском уезде, а другой брат был репрессирован в 1938 году. Трухин в плену вел пронемецкую агитацию и был начальником штаба войск КОНР. Возможно, что эти офицеры были связаны с военным заговором.
Но был и более интересный пример – начальник артиллерии 21-й армии комбриг А. Н. Севастьянов, который в 1927 году получил приговор на 7 лет за растрату, а в 1938 году оказался под следствием по еще одному делу о растрате, бежал, был на нелегальном положении, а с началом войны записался ополченцем в 226-ю стрелковую дивизию. В должности начальника артиллерии 21-й армии он провоевал месяц, и 18 сентября 1941 года оказался в плену, где окончил курсы пропагандистов, работал в разведке, в организации Тодта, а потом служил в РОА. При изучении биографий известных предателей просто удивляешься, какие «кадры» попадали на службу к немцам.
Все эти русские формирования с их «блистательным» командным составом даже и сравнивать нельзя с РККА, в которой воевали миллионы русских. Русские в Великой Отечественной войне практически единодушно выступили на защиту своей родины, и доля коллаборационистов среди русских была ничтожной. Качественные различия также налицо. Солдаты и офицеры РККА часто проявляли упорство в боях, сражались в окружении, в безвыходных ситуациях жертвовали своей жизнью для нанесения урона врагу, что отмечали очень многие немецкие генералы, офицеры и солдаты. Например, в мае 1942 года сводные отряды и роты из частей разгромленного Крымского фронта настолько яростно обороняли поступы к Керчи, наносили наступающим немецким войскам такие тяжелые потери, что 18 мая о них в своих застольных разговорах упомянул Гитлер, мол, сражается какая-то «мировоззренческая» дивизия, то есть коммунисты-фанатики. А участник этих боев старший политрук Т. Кажаров, родом из Кабардино-Балкарской АССР вспоминает, что никакой особой дивизии там не было, а просто среди бойцов была очень высокая доля коммунистов и комсомольцев. В этих боях часто доходило до рукопашных схваток, в которых советские бойцы разбивали о немецкие каски бутылки с зажигательной смесью, обращая немецких солдат в живые факелы. Немцы были так озлоблены ожесточенным сопротивлением, что расстреляли почти все мужское население Керчи и окружавших поселков. Ужасы боев за Керчь завершились ужасами эвакуации под огнем противника. Массы людей, которых не смогли вывезти кораблями и лодками, бросились вплавь к своему берегу: «Это были сотни и тысячи пловцов. Это были толпы плывущих, а над их головами низко, на бреющем полете, все время носились самолеты с черными крестами на крыльях и расстреливали людей из пулеметов. Вопли и стоны день и ночь стояли над проливом и над берегом, и, как рассказывают очевидцы, синие волны Керченского пролива в эти дни стали красными от людской крови», – описывал это побоище со слов очевидцев С. С. Смирнов.
После полудня 16 мая 1942 года немцы прорвались к переправам через пролив, у которых скопились войска. «Одновременно, по примеру командиров и политработников, находившиеся на берегу люди под звуки «Интернационала», который заиграл сводный оркестр, с лозунгами «За Родину! Вперед!» бросились в контратаку. Этот порыв был настолько сильным, что, как говорят архивные документы, многие воины бросились в атаку стихийно, общим неудержимым потоком. Удар для фашистов был ошеломляющим. Уничтожая, их гнали несколько километров до рубежа Аджимушкай, мыс Хрони»[188].
Даже в безвыходной ситуации советские бойцы предпочитали попытаться добраться до своих, предпочитали контратаковать и не помышляли о сдаче в плен, не говоря уже о какой-то там «борьбе против Сталина». Кстати, в частях Крымского фронта было много представителей народов Северного Кавказа и Закавказья. Таких примеров патриотизма и героизма в самых тяжелых ситуациях было во множестве на всех фронтах, все их трудно описать.
Русские же коллаборационисты прославились в основном карательными операциями и расправами над мирными жителями. Речи о геройстве там и не было. Немцам удалось привлечь на свою сторону маргиналов. Помимо этого, созданные немцами «добровольческие» формирования были неустойчивыми, «добровольцы» дезертировали, переходили на сторону партизан или Красной Армии.
Чуть больше миллиона коллаборационистов – это очень немного. Для сравнения численность советских партизан и подпольщиков оценивается в 1 млн. человек, в том числе только партизан около 240 тысяч человек на Украине, 380 тысяч человек в Белоруссии, 60 тысяч человек в оккупированных районах РСФСР, 9 тысяч в Литве, 2700 человек в Латвии и 1500 человек в Эстонии. В партизаны и подпольщики шли в основной массе добровольцы, понимавшие всю опасность и тяжесть вооруженной борьбы в тылу врага и серьезно рисковавшие своей жизнью.
Несмотря на целый ряд ошибок и недочетов в организации партизанского движения, красочно описанных в книге И. Г. Старинова, партизаны нанесли врагу колоссальный ущерб. Они организовали свыше 20 тысяч крушений поездов, подорвали 58 бронепоездов, вывели из строя свыше 10 тысяч паровозов и 110 тысяч вагонов, взорвали и сожгли свыше 12 тысяч железнодорожных и шоссейных мостов, уничтожили более 65 тысяч автомашин и бронемашин, сбили и уничтожили на аэродромах свыше 1100 самолетов, подорвали и вывели из строя более 2300 танков. Партизанское движение заслуженно называли «вторым фронтом». Немецкие «остлегионы» из коллаборационистов не идут ни в какое сравнение по боевой эффективности даже с советскими партизанами.
Остальное население оккупированных территорий, не вступившее в вооруженную борьбу, тем не менее активно помогало партизанам продовольствием и сбором разведывательной информации, а также широко применяло пассивное сопротивление: саботаж, уклонение от мобилизаций на работу и в армию, сокрытие ценностей, укрывание раненых красноармейцев. Насколько саботаж был чувствительным для немцев, говорят такие факты. Немецкая армия на Восточном фронте воевала во многом за счет местных заготовок продовольствия. С июля 1941 года по март 1944 года для вермахта было заготовлено 5,5 млн. тонн зерна, 584 тыс. тонн мяса, 2,8 млн. тонн картофеля. При этом сельскохозяйственное производство в оккупированных районах упало до очень низкого уровня, как в силу разорения и военных разрушений, так и в силу нежелания населения работать на оккупантов. В 1942 году урожай на Украине составил 25 % от довоенного. Аналогичная картина была и в оккупированной Польше. В первый оккупационный год урожай в генерал-губернаторстве составил 50 % от довоенного сбора.
По немецким документам видно, что саботаж и диверсии доставляли немало проблем вермахту и оккупационным властям. К примеру, в Минске 19 октября 1941 года были сожжены мебельная фабрика и авторемонтная мастерская. В конце декабря 1941 года на Минском железнодорожном узле подпольщик Федор Жевалев вывел из строя водокачку и водопроводы, оставив паровозы без воды. Гитлеровцы 12 дней восстанавливали движение, а Жевалев был схвачен и замучен в гестапо. В депо в конце 1941 года было выведено из строя 50 паровозов, которые немцы отправили на ремонт в Германию. В это же время готовилось восстание и вооруженное нападение на важные объекты Минска, но оно было раскрыто немцами.
Бывали и интересные методы саботажа. Так, отмечались случаи, когда полицаи и старосты укрывали раненых красноармейцев, снабжали их одеждой, документами и помогали переходить линию фронта. Один из полицаев собрал почти полную подшивку местных оккупационных газет и после прихода Красной Армии передал их в органы госбезопасности, что помогло в выявлении активных пособников оккупантов.
Весьма широкие масштабы пассивное сопротивление приобрело в прибалтийских республиках. Население Литвы, Латвии и Эстонии вовсе не поддерживало гитлеровцев, как многие теперь считают. Формирование национальных частей СС в Прибалтике столкнулось с массовым уклонением от призыва. Латышский и Эстонский легионы СС были сформированы только путем принудительной мобилизации, а Литовский легион СС так и не был сформирован из-за уклонения от мобилизации.
В Латышском легионе СС летом 1944 года служило 19,9 тысячи человек. При этом в РККА 3 августа 1941 года была сформирована 201-я латышская стрелковая дивизия, в которой служило 4540 латышей. В мае 1944 года была сформирована еще одна латышская дивизия – 308-я стрелковая.
В Эстонский легион СС к марту 1943 года гитлеровцам удалось набрать только 969 добровольцев. Только после мобилизации бывших военнослужащих эстонской армии к началу 1944 года немцам удалось довести численность легиона до 15 тысяч человек. Причем немцы буквально вылавливали эстонцев, некоторые из которых укрывались от мобилизации в Финляндии. Между тем в РККА в 1942 году был образован 8-й эстонский стрелковый корпус, в котором насчитывалось 32,4 тысячи человек, в том числе 28,6 тысячи эстонцев.
Если с легионом СС в Литве у немцев не задалось, из-за чего Гиммлер даже объявил литовцев «недостойными носить эсэсовскую форму», то в РККА в декабре 1941 года была сформирована 16-я литовская стрелковая дивизия, в которой воевали 3230 литовцев.
Эти сопоставления показывают, что народы Прибалтики куда более охотно воевали на стороне Красной Армии, чем на стороне немецких войск. Нежелание поддерживать немцев среди литовцев, латышей и эстонцев, саботаж (который велся не только советским, но и несоветским сопротивлением) – все это было настолько велико, что против мирного населения были развернуты масштабные репрессии, в которых было уничтожено людей больше, чем немцам удалось привлечь в свои формирования. Так, в Латвии было убито 313,7 тысячи человек мирного населения, в Литве – 40 тысяч, а в Эстонии – 58 тысяч человек. Погибшие точно не были сторонниками гитлеровских оккупантов.
Серьезное различие было и в качестве. На немецкой стороне прибалтийские батальоны и отряды в основном занимались уничтожением мирного населения, евреев, военнопленных, а также борьбой с партизанами и охраной концлагерей, советские национальные части и соединения воевали на фронте и воевали хорошо. К примеру, 201-я латышская дивизия в октябре 1942 года стала гвардейской. То есть немцам в Прибалтике удалось привлечь на свою сторону в основном маргиналов, способных «воевать» только с безоружными людьми.
И так можно сказать обо всех без исключения немецких национальных формированиях. Все они по численности были ничтожными, все они участвовали главным образом в карательных операциях, уничтожали безоружных людей и военнопленных. Все они набирались более чем наполовину принудительными мобилизациями, были крайне неустойчивыми.
Сейчас некоторые авторы (например, Марк Солонин и ряд других) пытаются раздуть коллаборационизм, представить его как массовое явление и обосновать таким образом тезис о том, что народ не хотел воевать за Сталина. Мол, сталинская политика была не такой, мол, народы притесняли и угнетали, вот и пошли люди записываться в полицаи и «остлегионы».
Однако, если обратиться к реальным фактам и еще сопоставить между собой масштаб коллаборационизма с участием народов СССР в войне против Германии в рядах Красной Армии, в партизанских отрядах и подпольных организациях, то становится совершенно очевидно обратное – народы СССР в огромной, подавляющей своей массе не хотели воевать за Гитлера. В условиях немецкой оккупации, когда уж были все условия для выражения недовольства Советской властью, что поощрялось и пропагандировалось оккупантами, на активное и добровольное сотрудничество пошло ничтожное меньшинство населения оккупированных районов. Немцы, при всех усилиях, так и не смогли склонить основную массу населения к активному сотрудничеству, а уже в середине войны, в 1943 году, стали терять даже тех, кто изначально поддерживал приход немцев, в частности украинских националистов. Набранные «добровольцы» отличались настолько низкими боевыми качествами, что практически не годились для фронта и использовались в карательных операциях. Ущерб Красной Армии от этих «остлегионов» был незначительным и совершенно несопоставим с тем уроном, который нанесли врагу советские партизаны и подпольщики. Это и неудивительно, моральный облик «добровольцев» был таков, что им и в голову не приходило ни рисковать своей жизнью, ни тем более ею пожертвовать. Вот зверствовать, грабить, насиловать – это они делали очень охотно, чем озлобляли население оккупированных районов и вызывали неприязнь к ним даже у немецкого командования.
Таким образом, советская национальная политика выдержала очень суровое испытание войной и оккупацией. Государственный союз советских республик, сплочение народов СССР, вопреки ожиданиям гитлеровцев, не треснули и не рухнули даже в условиях очень тяжелых потерь на фронте, огромных трудностей и напряжения в тылу, а также массовых и очень жестоких расправ на оккупированной территории. Более того, во время войны симпатии к Советской власти значительно выросли, а межнациональные отношения значительно укрепились за счет боевого товарищества.
Эту главу стоит закончить небольшим рассказом об одном мальчике, в котором, как в капле воды, отразились все выдающиеся результаты советской национальной политики и пропаганды патриотизма. Одна из защитниц керченских каменоломен, Т. С. Кузьменко, вспоминает, что во время заключения в керченской тюрьме она видела там мальчика лет 12–13. Он держался замкнуто, ни с кем не говорил, но ей удалось завоевать его доверие: «Постепенно ребенок оттаял, и как-то удалось с ним поговорить. В катакомбах он остался один. Когда туда спустились фашисты, то он сумел спрятаться, сжавшись в комочек. А когда они ушли, он остался один на один с холодом, голодом, мраком, мертвецами. У него был короб спичек и свечка. Днем он жался ближе к выходу, отыскивая корешки, сухой мох. А ночью тоже далеко заходить боялся, зажигал свечку. Вот по бликам свечи его и обнаружили враги. Он угрюмо смотрел на всех и молчал. Фашисты поверили, что мальчик тронулся умом. Такие переживания и не всякому взрослому под силу. А тут ребенок. В действительности он молчал потому, что боялся выдать своих родителей. Бедный ребенок не знал, что их уже нет в живых. Когда отступала наша армия, мальчик решил воевать. Увязался за солдатами, сказал, что родителей нет. Никто, конечно, не мог бросить осиротевшего ребенка. Вошли в катакомбы и его взяли с собой. Он счел себя военнообязанным. До конца был с военными, не дал себе права уйти. И как солдат советской армии, боясь погубить родителей, скрыл свое имя. Солдатом считал он себя серьезно. Верил, что и все так считают, что фашисты держат его в тюрьме как солдата несдавшегося подземного гарнизона»[189].
Этот мальчик был расстрелян немцами в апреле 1943 года вместе с другими узниками тюрьмы. Лишь после войны удалось узнать его фамилию – Авалиев. Он был из крымчаков, татар, принявших иудаизм, очень немногочисленного национального меньшинства в Крыму. Мальчик знал, что немецкие нацисты убивают евреев и потому решил воевать, оставался в каменоломнях до самого конца, а в плену молчал о своих родителях, не называл своего имени. Он, несмотря на свой юный возраст, был героем из героев.
Личные наблюдения к третьей части
Сказанное выше по сталинской национальной политике – это, конечно, только самый краткий обзор, весьма поверхностный и существенно неполный. Для детальной характеристики результатов сталинской национальной политики следовало бы рассмотреть все наиболее крупные национальные автономии, их хозяйственное, культурное и образовательное развитие, рассмотреть развитие наиболее крупных народов в СССР: русского, украинского, белорусского, татарского. Было бы очень желательно сопоставить с тем, как с национальным вопросом в это же время обстояло за пределами СССР. Но это потребовало бы отдельного, достаточно объемного сочинения.
Даже такой краткий обзор показывает, что сталинская национальная политика, основы которой он выработал лично, как нарком национальностей, а потом реализовал на практике, добилась выдающихся успехов. Для большинства народов, от самых крупных, до самых малочисленных, она принесла небывалое развитие, небывалое повышение культурного и образовательного уровня. Многие народы были буквально вырваны из отсталости и небытия.
Конечно, в ней хватало ошибок и упущений, далеко не все запланированное удалось реализовать, многие меры в отношении некоторых народов, такие как депортации, были вызваны чрезвычайными мерами предвоенного и военного времени. Но все это не может заслонить общий результат сталинской национальной политики. Надо ведь признать, что Сталину удалось решить национальный вопрос в том смысле, что было создано государство, в котором каждый народ получил автономию и возможности для развития, в котором межнациональные трения сократились до очень низкого, даже небывало низкого в истории уровня. СССР был страной, в общем, межнационального мира и сотрудничества.
Что самое главное в сталинском уроке национальной политики? Это, бесспорно, идея государственного союза народов. Именно эта идея обеспечила небывалый уровень единства народов, который в особенности сильно проявился во время войны. Надо отметить, что во время войны не было ни одного примера сепаратистского движения, ни одной попытки отделения от СССР, за исключением, пожалуй, только попытки создания Казакии, инспирированной бывшими белогвардейцами при активной поддержке немцев. Даже сейчас, много десятилетий спустя, идея сепаратизма в России устойчиво занимает крайне маргинальную позицию.
Сталин еще в 1921 году доходчиво разъяснил всем, почему не стоит настаивать на праве отделения. Потому что государственный союз советских республик обеспечит общее хозяйство, дающее подъем экономического развития и уровня жизни народов, создающее условия для культурного развития, и обеспечит общую оборону от империалистических держав. Теперь мы можем сказать, что Сталин оказался полностью прав. Государственный союз советских республик выдержал тяжелое испытание войной и сокрушил очень опасного и хорошо вооруженного противника, опиравшегося на ресурсы всей покоренной Европы. Если бы советские республики были бы врозь, то вряд ли им бы удалось отразить немецкий натиск.
На мой взгляд, нынешние проблемы в России в межнациональных отношениях во многом обусловлены забвением сталинской национальной политики, сознательным отказом и шельмованием ее. Вместо этого предложен целый спектр идей, от концепции очень размытой и неконкретной идентификации «россиянин» до крайних предложений создания «русской империи». Если на одном фланге безуспешно пытаются скопировать сталинскую же идею советского народа (которая стояла на развитой системе национальных автономий, бурного экономического и культурного развития, а также на патриотическом подъеме во время войны) без ее реального основания, голословно и декларативно, то на другом фланге ударяются в средневековье и чуть ли не межплеменную вражду. Не нужно быть выдающимся провидцем, чтбы понимать – такие идеи доведут Россию до краха и распада.
Сталин предлагал нечто другое – добровольный союз народов до войны, а во время войны сплочение вокруг русского народа, ставшего ядром Красной Армии. Это были простые, понятные и приемлемые для всех народов идеи, которые до сих пор сохранили свою привлекательность, потому что они дельные и справедливые. Все попытки ошельмовать сталинскую национальную политику, перетолковать ее в сугубо националистическом или разоблачительном духе нужно воспринимать как работу по развалу страны, поскольку сталинские идеи до сих пор являются, хотя об этом и не говорят, главной скрепой России. Потому, если действительно есть желание сохранить Россию как единое государство, если есть желание развивать интеграцию со странами СНГ, то нам нужно тщательно изучить и усвоить сталинский урок национальной политики.