— Что же это будет, Родим? — сказал он тихо. — Мы же с тобой против одной дурной силы другую выпускаем, ещё кровавей, ещё страшней? Правильно ли силой на силу идти?
Задумался Родим. Уловил он смятение побратима. Не удивился, однако. Мера боя в нём глубоко заложена была — крепкий вой ни в зверя, ни в человека лишней стрелы не пустит.
— Неужто так страшна твоя наука?
— Сам посуди. Скажи вот, как степняки воюют? Повалят же скопом, а как на полет стрелы подскочут, встанут, пустят по стреле и назад. Вот так раз налетят, два, три. Неловко им, потому что на скаку бить — ни седел у них, ни стремян. А была бы опора ногам да седло ловкое, они бы и копьём, и саблей. Устояла бы тогда рать?
Долго молчал Родим.
— Не видал я, чтобы конник с копьём. Неужто возможно? Как же оборону тогда держать? Коли копья на копья?
— Чтобы копья на копья — пеший строй тоже иной нужен. В моей земле конники во фланг бьют, сбоку, значит. У вас же и в лоб — вреда не будет. Первых сомнём, а потом — режь кого хочешь.
— Так ведь знал же ты! — воскликнул Родим.
— Знал. Умом. Да только сейчас, как на склатов поглядел, так словно и привиделось. Посмотрел на их город… Наши-то стены из камня белого, а не из глины сырой, на солнце сушенной. Склатам здешним воинов моей земли не сдержать. Их стены бревном, окованным в железо, за раз, другой, где пробьёшь где обрушишь. Другие стены строить надо, чтобы в бою выстояли. Смотрю я на них, и кажется мне, что мой это город, только сотни лет назад!
— Так что ж ты боишься, Темелька! Вот и научишь ты склатов как от степняков оборониться! Скажи, ладно ли будет, коли разрушат они городище склатское? Погляди, какие ковры здесь яркие — узелков в них, что звёзд на небе! А сабли кованые? Да и копья здешние конники держать умеют.
— Эти копья не для всадников — коротки больно, да и копье без стремени — полкопья, — пробормотал Темелкен, всё ещё видя что-то перед глазами. — Ладно, — решился он вдруг. — Чему быть — не миновать того. Вот только…
Он поднял с земли лежащий на походном плаще из волчьей шкуры колчан, достал пучок тонких, зверовых стрел. Выбрал одну, лаская, пропустил между пальцами хорошо скоблённое дерево.
— Боровые на боевые не сменил почто? — попрекнул Родим. — Мало ли что в походе случиться может? О чём думал?
— О том и думал. Дай свою стрелу. Смотри! — положил Темелкен две стрелы рядком. — На человека охотиться — стрела и тяжелее, и толще. Война — это охота на человека, понимаешь? И ведь мы даже не едим друг друга! По-пустому бьём, мясо только портим! Уж лучше б ели! Я ведь воевал раньше в своей земле, но никогда об этом не думал. Здесь вот только понял. И во сне приходит теперь. Страшно.
Темелкен встал.
Родим не знал, что ему ответить. Кругом прав Темелкен. Да только дети, бабы да старики в селище? Уводить бы такую ораву, но как, куда?
Темелкен виски ладонями сжал, будто больно ему стало. Снова рядом сел, вздохнул тяжело.
— Ты не думай. Я научу. Видно, не зря я здесь.
Краем глаза Родим видел, что идут к ним по жухлой траве старейшие вои — Ростан и Нетвор. Видно, пора пришла со склатскими воями говорить. Нетвору обещали бросить клич среди молодых, кто согласится, мол.
Только согласились, увидел Темелкен, не всё молодые да горячие. Гораздо больше было середняков, уже вошедших в возраст. Жениться бы им.
Темелкен, глядя на крепких кряжистых склатов, разве что головой не качал — не поняли бы. Конечно, волки Нетвора и повыше были, и помассивней, но одно дело молодые, необстрелянные вои, другое — эти. А под степных коней они и вообще лучше волков годны. Волка не всякий конь вынесет — тяжёл.
Чужие вои смотрели на Темелкена с надеждой. Он не понимал за что. Что он им дать мог? Смерть за чужих родовичей?
Темелкен не знал пока, что по склатским обычаям невесту мог взять воин, только в бою добыв или украв из дальнего какого племени. Вот и этим воям пора пришла.
Вокруг же города склатского неспокойно стало. Малые племена ушли, теснимые степняками, с которыми последние годы едва держалось вооружённое перемирие. Какой уж тут поход за девками?
Темелкен глядел на склатских воев, и каменело лицо его. Черты заострились непривычно, скулы выперло, огонь в глазах вспыхнул.
Не знал никто здесь, что был Темелкен из старого рода воинского, что с пяти лет конь его рядом с отцовским шёл, что саблю для него ещё ковали детскую, а он уже команду воям отдать умел. Выгорело всё это на земле чужой, негостеприимной, а теперь возрождалось опять в полузнакомых словах склатской речи, в смуглых лицах, мало, но похожих на лица родовичей.
— Всего не скажу пока. Наука трудная будет, — начал он медленно по-алатски, всматриваясь влица, понимают ли его. — Кто не сгодится — не вижу таких. Нет такого дела, чтоб воя научить нельзя. Много дам вам, но много и потребую. Копьём с коня бить научу, саблей рубить. От вас одно надо — слушать! — Темелкен помолчал. Подержал время. Видел он, не сразу, но понимают его. — Кроме своего коня да вьючного ещё одного коня надо взять, на смену, — продолжил он.
Молчали до того вои склатские. Тут коситься друг на друга стали. Но не ропот слова Темелкена вызвали — робость. Под силу ли простому вою трёх коней поставить? Разве что родовичи помогут? Однако ни один не возразил, так суров был вид Темелкена. Брови черные сдвинулись, лицо смуглое — тень накрыла. Родим глядел на него и дивился внезапной перемене в облике.
— Копья берите самые длинные, какие в пешем строю нужны, — говорил Темелкен. Дротов — связки по две. Луки. Пробовать будем, — он пробежался глазами, ища хоть одно знакомое лицо. Не нашёл. — Кузнецы мне ваши ещё нужны. И кожники. Много. Пусть проводит меня кто-нибудь… Как зовут тебя? — обратился он к совсем ещё молодому склату.
— Асар, — белозубо улыбнулся тот, гордый, что заметили его.
— Вот и проводи, Асар. Ты, я вижу, на ногу быстрый. Остальные же пусть собираются. Как только тень сюда упадёт, — показал он рукой близ невысокой башни, что уже уронила заполуденную тень на землю, — так пойдём. Веди, Асар.
Парень едва не вприпрыжку побежал впереди Темелкена. Тот шагал следом, размышляя, что имя молодого воя — примета добрая. Асар по-алатски было «волк», вот и выходило теперь, что впереди бежал волк степной, поджарый, сзади — Родим шёл, волк лесной.
Асар повёл чужих воев прямо в ту часть города, где жили кузнецы, — Темелкен по стуку определил, что близко уже. Сколько ему следовало заказать стремян — он тоже прикинул: на одну лошадь да на заводную. А всего воев склатских собралось полная дюжина дюжин и ещё половина. Ну, так кто-то же и отсеется ещё.
Однако, на удивление Темелкена, во временный воинский лагерь, что разбили они сразу же за священной рощей на «ничейной» земле, пришли и те склаты, что не говорили с ним в полдень. Были среди них и молодые, и даже женатые, вздумавшие обучиться чужому воинскому искусству. Поглянулся им чем-то Темелкен. Оно и правда — изменился он. Уже и волки с любопытством оглядывать стали. Знали они — умён Темелкен и руки у него стальные, хоть телом не крупен. А вот что так суров бывает — не знали. Волкам, правда, суровости мало. Рычит — не значит кусается. Но любопытничать стали.
Однако волков Темелкен Нетвора пока попридержать просил. Коней у него настоящих под волков не было. Гонцов послали по племенам соседним. Да на степняцких коньках решили учить помаленьку, чтоб понимали хотя бы. А чтоб не баловали, доспех кожаный — нагрудь, медными да железными бляхами шитую, — велел Темелкен делать. И то ведь: силён вой, да стрела сильнее.
В первые дни обустроились. Темелкен попросил милости у склатских жрецов — учителей дать, волков верховой езде обучать. Простую-то езду многие склаты знали. Те согласились с радостью — прислали своих помогать, да и для наблюдения. А склаты-вои, пока не было стремян, петли завязали верёвочные от седла да по свисту ездить учиться стали: Темелкен учил новым командам, отдавать которые помогал ему резкий свист самодельной дудки. На свист — съезжались и разъезжались.
Когда к концу пятидневки привезли первую телегу со стременами, Темелкен уже разбил воев на дюжины, так ему сподручнее считать было, и для каждой дюжины выглядел старшего.
Вообще, со счётом первое время было трудно. Волки считали неживые вещи пятками, а людей — по четыре, потому как четыре соответствовало числу стихий и считалось числом живым, хорошим, особенно для воя или охотника. Склаты же воинов считали десятками, которые легко дробились на не подходящие волкам пятёрки. В земле же Темелкена священные предметы положено было считать по двенадцать, что он и ввёл, дабы не вызывать споров. Дюжина раскладывалась при необходимости как три раза по четыре, что было понятно волкам, для склатов же она являлась чужой военной магией, с которой тоже не стали спорить. Дюжие — старшие в дюжине — получали пока приказы непосредственно от Темелкена, но полагал Темелкен, что будут при необходимости действовать и самостоятельно.
В общем, порядок в учебном лагере приехавшим вместе с телегой осмотреться склатским старшим воям показался удивительным. Каждый вой знал своё место для еды и сна, на полсуток назначались: смешанные дозоры — два волка, два склата, дежурные по лагерю, что готовили еду и следили за порядком, охотничьи дозоры, добывавшие дичь для всех. Общую же дисциплину Темелкен, расспросив, принял склатскую, но держал ею строго. Кто не слушал — бери всё своё в руки и из лагеря пешком. А коней-то оставь, кони-то не виноваты!
Волки удивлялись сильно, но и подчинялись, так как в дюжих выбрал Темелкен самых матерых, вроде Родима и Беды. Более же всего удивлялись волки тому, что с некрупным по росским меркам Темелкеном склатские вои не спорили, мало того, если что говорил — в рот смотрели. У волков же вожаком мог стать только такой, как Родим, чтобы в случае чего ошуйника под себя мог подмять.
Впрочем, скоро волки оценили воинское искусство Темелкена. Как только склаты освоились со стременами, маленький по меркам Темелкена и огромный для волков склатский отряд в два раза по десять дюжин стал показывать чудеса слаженнос