Всей тушею гниет Левиафан умерший,
А дали рушатся в чудовищный сувой.
И льды, и жемчуг волн; закат, подобный крови;
Затоны мерзкие, где берега круты
И где констрикторы, обглоданы клоповьей
Ордой, летят с дерев, смердя до черноты.
Я последить бы дал детишкам за макрелью
И рыбкой золотой, поющей в глубине;
Цветущая волна была мне колыбелью,
А невозможный ветр сулил воскрылья мне.
С болтанкой бортовой сливались отголоски
Морей, от тропиков простертых к полюсам;
Цветок, взойдя из волн, ко мне тянул присоски,
И на колени я по-женски падал сам…
Почти что остров, я изгажен был поклажей
Базара птичьего, делящего жратву, —
И раком проползал среди подгнивших тяжей
Утопленник во мне поспать, пока плыву.
И вот – я пьян водой, я, отданный просторам,
Где даже птиц лишен зияющий эфир, —
Каркас разбитый мой без пользы мониторам,
И не возьмут меня ганзейцы на буксир.
Я, вздымленный в туман, в лиловые завесы,
Пробивший небосвод краснокирпичный, чьи
Парнасские для всех видны деликатесы —
Сопля голубизны и солнца лишаи;
Доска безумная, – светясь, как скат глубинный,
Эскорт морских коньков влекущий за собой,
Я мчал, – пока Июль тяжелою дубиной
Воронки прошибал во сфере голубой.
За тридцать миль морских я слышал рев Мальстрима,
И гонный Бегемот ничтожил тишину, —
Я, ткальщик синевы, безбрежной, недвижимой,
Скорблю, когда причал Европы вспомяну!
Меж звездных островов блуждал я, дикий странник.
В безумии Небес тропу определив, —
Не в этой ли ночи ты спишь, самоизгнанник,
Средь златоперых птиц, Грядущих Сил прилив?
Но – я исплакался! Невыносимы зори,
Мне солнце шлет тоску, луна сулит беду;
Острейшая любовь нещадно множит горе.
Ломайся, ветхий киль, – и я ко дну пойду.
Европу вижу я лишь лужей захолустной,
Где отражаются под вечер облака
И над которою стоит ребенок грустный,
Пуская лодочку, кто хрупче мотылька.
Нет силы у меня, в морях вкусив азарта,
Скитаться и купцам собой являть укор, —
И больше не могу смотреть на спесь штандарта,
И не хочу встречать понтона жуткий взор!
Последние стихотворения
Воспоминание
I
Прозрачность вод, как соль слезинок в колыбели,
Стремленье женских тел к полуденному зною,
Лилеи чистые, хоругви под стеною,
Где девственницы кров себе найти сумели;
Налеты ангелов; – нет… золотые токи
И тяжесть темных рук, что травный дух впитали;
Над нею, сумрачной, лазурь небесной дали
И тень, которую отбросил холм высокий.
II
О, блестки пузырьков и влажный кафель пола!
Поблекшим златом вод захлестнутое ложе.
Девичьи платьица, что цветом с цвелью схожи,
Как ивы, в чьей листве пичуг отряд веселый.
Как веко желтое, блистательней дуката,
Кувшинку верности раскрыла ты, Супруга!
На тусклом зеркале страдаешь от недуга —
Ревнуешь к солнцу ты – недолго до заката.
III
С отменной выправкой мадам идет по лугу,
По зонтичным она плывет, сминая травы,
И держит зонтик свой; повадки величавы;
А дети на траве, поближе сев друг к другу,
Читают красный том в сафьяне. Горе бедной!
Как сонмы ангелов оставив на распутье,
Он за горой исчез. Она в душевной смуте
Бежит, холодная, за канувшим бесследно.
IV
О, травы чистые, скорбя, вы приуныли!
Сокровище луны апрельской! Одр священный
В заречной хижине, покинутой, блаженной
В тот вечер августа, что веет духом гнили.
Пусть плачет под мостом она! Здесь воздух жаркий,
И дышат тополя, что ветра ждут у хляби,
А скатерть серая без отсветов, без ряби,
Землечерпальщик-дед на неподвижной барке.
V
Я как игрушка вод немых, не в силах боле…
О неподвижный челн! как, руки, коротки вы,
Ни желтый не сорвать, ни тот цветок красивый,
Что в пепельной воде манит меня, как в поле.
Стряхнут пыльцу крыла на иве иль раките.
О, розы тростников не сжеваны доныне!
Мой челн прикован здесь, и в бездну водной стыни
Уходит цепь его – в какую муть, скажите?
Мишель и кристина
Стой, жди, покинет солнце наш простор!
Беги, ручей! Вот тени путевые.
Гроза на ивы, на парадный двор,
Как с гор, стремит потоки дождевые.
Солдаты белые, о, сто ягнят
Идиллий, акведуки, вереск тощий,
Бегите! рощ, долин, степей наряд
И горизонты красны под грозою.
Пастух-смуглец с собакой, с белым стадом,
Развеяв плащ, беги от горних стрел;
Спеши, когда уж плыть по тьмам и смрадам,
Найти внизу приятнее предел.
Но, Господи! И вот мой дух летит
С небес, где льдяно-красная метель, с
Небесных туч, которые летят
На сто Солон, длиннее длинных рельс.
Вот сто волков суровою крупою
Уносятся, влюбившись в запах рут,
Полдневною Господнею грозою
В Европу, где сто диких орд пройдут!
Затем и свет луны! Везде лужайки.
Блуждая взором в черных облаках,
Красны стрелки на бледных рысаках!
И камешки звучны для гордой шайки!
Увижу ль желтый лес и светлый лог,
Голубоглазая, и смуглый, Галлы,
Пасхальный агнец лег у милых ног,
– Мишель, Христина, – и Христос! —
Конец идиллий.
Слеза
Вдали от птиц, от стад, от буржуазок
На вереске пивал я на коленях.
Орешники бросали нежно тень,
И зелен был туман в прохладный день.
Что пил бы я на молодой Оазе,
Немые вязы, тучи и плетень?
Из горлянки ли пить, вдали от казы,
Пот вызывающий златоликер?
Дурной эффект для вывески в харчевне.
Гроза меняет к ночи кругозор:
То стали жерди, черные деревни,
Колонны ночью синей и вокзалы.
Вода лесная кроется песками,
Бросает льдины Божий ветр в болота,
И, как искатель раковин и злата,
Сказать, что пил я очень беззаботно!
Речка Черный Смород
Речка Черный Смород движется без цели
По долинам странным,
Ангелам над нею сладко петь доселе,
Любо каркать вранам,
И над берегами шевелимы ели
Ветром непрестанным.
Движется речушка, но хранит завет
Отзвучавшего вчера:
Замковые башни, парки прежних лет —
Здесь порою до утра
Рыцарей бродячих слышен страстный бред, —
Но целительны ветра!
В скрипе елей путник своему испугу
Объясненье сыщет вмиг.
Враны, птахи Божьи, вы на всю округу
Боевой пошлите клик —
И недоброхота, мужичка-хитрюгу,
Прочь гоните напрямик!
Комедия жажды
1. Родня
Мы – деды твои и дядья,
Родня!
На лицах блестящий пот,
Прохладный бисер луны.
Да, наши вина сильны!
Под солнцем, что честно жжет,
В чем доблесть мужчины? Пить.
Я. – Погибнуть у варварских рек!
Мы – деды твои и дядья,
Друзья
Простых деревенских благ.
Взгляни: окруженный рвом,
Наш замок. В подвал сойдем,
Хлебнем пивца натощак,
А то молока нальем.
Я. – С коровами пить у ручья!
Мы – деды твои и дядья,
Питья
Есть вдоволь у нас – выбирай:
Наливки и коньяки,
Душистый кофе и чай…
Кладбищенские венки —
Прощай, дорогой, прощай…
Я. – О, чокнуться чашами урн!
2. Призрак
О дивные Ундины,
Взбурлите пучины!
Венера, дочь лазури,
Возникни из бури!
Кочевники Норвегий,
Напойте о снеге!
Скитальцы Фанагорий,
Навейте мне море!
Я. – Нет, хватит этой блажи —
Кувшинок в стакане;
Не утоляет жажды
Напиток мечтаний.
Певец, ты возлелеял —
Случайно, быть может,
Безжалостного змея,
Что душу мне гложет!
3. Приятели
Видишь? – струи Настойки
Мчатся с горных вершин,
Над уступами стойки
Башни высятся Вин.
Так вперед, паладины,
Сокрушим цитадель!
Я. – К черту эти картины;
Здесь ли истинный хмель?
Лучше где-нибудь в тине
Догнивать, как топляк,
В лягушачьей трясине,
Меж вонючих коряг.
4. Сон бедняка
Быть может, как-нибудь
Судьба меня отпустит
В знакомом захолустье
Спокойствия хлебнуть —
И мирно кончить путь.
Когда пройдет недуг
И зазвенит в кармане,
Куда меня потянет —
На север иль на юг,
В страну Садов иль Вьюг?
– Нет, сны твои не впрок!
Не вымечтать былого,
И не вернуться снова
На давешний порог,
В зеленый кабачок!
5. Заключение
И каждый мотылек, что к лампе льнет,
И каждый зверь затравленный, и каждый
Птенец дрожащий – и усталый скот —
Такой же самой мучаются жаждой.
Растаять бы, как облака в пути, —
О, эти баловни прохлады чистой! —
Или в фиалках влажных изойти
Расхожестью пустой и водянистой…