Долгие, долгие годы я был ястребом. Я знал каждый холм и ручей моей страны, каждое поле и каждую горную долину в Ирландии. Я знал форму всех утесов и берегов, я знал, как выглядят они при свете луны и при свете солнца. Я еще был ястребом, когда сыны Миля похоронили Детей Богини Дану под курганами и повели ирландцев в бой против колдовских сил; это было время воцарения человека, время начала всех родословных.
Потом я опять постарел. Когда я почувствовал, что силы оставляют меня, я снова поселился в моей пещере в Ульстере — она была недалеко от моря. Там я заснул и во сне увидел, что превратился в лосося. Зеленые воды океана поднимались вокруг меня, во сне я погрузился в пучину моря, но не умер, ибо проснулся уже в морских глубинах, и был тем, кем видел себя во сне.
Я был человеком, был оленем, был кабаном, был птицей, а теперь я стал рыбой. И в каждом из этих превращений я познавал радость и полноту жизни. Но в воде радость и счастье таились глубже, и жизнь пульсировала глубже. Ибо на земле или в воздухе всегда есть что-то чрезмерное, служащее помехой, например, руки, которые есть у человека и о которых нужно постоянно помнить. У оленя есть ноги, которые он подгибает, когда спит, и распрямляет, когда бежит; у птицы есть крылья, которые нужно складывать и расправлять, о которых нужно заботиться, клюв, чтобы разрывать пищу. Но рыба — одно целое от хвоста до кончика носа. Она совершенна, едина, проста и необременена заботами о частях собственного тела. Она может изогнуться на повороте, может всплыть или погрузиться в морскую пучину — и все одним и тем же единственным движением.
Теперь я плавал в морских водах. Как счастлив я был в мире, где нет оков; в стихии, которая поддерживает и одновременно поддается, которая ласкает и гладит кожу при каждом движении, дающемся без труда — и в то же время не дает упасть. Ибо человек может споткнуться; олень может упасть с утеса или обрыва; ястреб, уставший и утомленный, когда вокруг него тьма и бушует буря, может разбиться, налетев на дерево. Но дом лосося в глубине вод, а море заботится о своих созданиях.
Глава 9
— Я стал королем лососей, со своими подданными я странствовал по морям и океанам всего мира. Зеленые и пурпурные дали расстилались подо мной, зеленые и золотые от света солнца волны были надо мной. И по этим бескрайним просторам я двигался; по этому янтарному миру, сам янтарно-золотой. Днем, в блеске прозрачной светящейся голубизны, я плыл, изгибаясь, и сам блестел, как живой драгоценный камень. Ночами же в черном, как смоль, эбеновом сумраке, припорошенном серебром лунных узоров, я, чудесное создание моря, переливался и сиял.
Я видел исполинских чудовищ морских глубин, всплывавших на охоту; длинных гибких тварей, которые могли взять в зубы свой хвост. Там, где мрак сгущался так, что уже нельзя было ничего рассмотреть, я видел клубки мертвенно-бледных непонятных созданий, которые извивались, раскручивали свои щупальца и снова свивали их в кольца. Я видел такие глубины океана, куда не могли опуститься обычные лососи.
Я знал море. Я знал все тайные пещеры, через которые моря разговаривают друг с другом. Я знал течения, вода которых холодна, как лед. Они жалили и обжигали мой нос — нос лосося, подобно шипам колючих созданий или ядовитой водоросли. Я знал все теплые течения. Мы качались в их водах, а они — мягкие океанские реки — несли нас вперед, пока мы лениво дремали в теплом потоке. Я плавал до самого отдаленного края великого Мира, где уже не было ничего, кроме моря, неба и лососей; даже ветер молчал там, а воды были так чисты и прозрачны, что не скрывали серых скал на дне даже самых глубоких мест.
Потом, где-то далеко в море, я вспомнил об Ульстере — и меня внезапно охватила тоска, мне неудержимо захотелось оказаться на родине. Я повернул нос к Ирландии и поплыл вперед; дни и ночи плыл я без устали и отдыха, торжественно и ликующе. Но вскоре меня охватил ужас: я подумал, что могу и не доплыть до желанного берега. Я понял, что я должен доплыть до Ирландии даже ценой своей жизни.
Так я отчаянно сражался с волнами и, наконец, добрался до берегом Ульстера.
Каким тяжелым был конец моего путешествия! Боль терзала мои кости, усталость и слабость охватила каждый мускул. А волны отталкивали меня прочь от желанной земли. Мне казалось, что эти мягкие, ласковые волны стали тверже; а когда я уже подплывал к желанному берегу Ульстера, мне чудилось, будто я пробиваюсь сквозь скалу.
Как я устал! Мои мышцы ослабели, сильный шторм мог просто разорвать меня на части; я мог заснуть — и волны унесли бы меня от уже видневшегося вдали берега. И вот я уже без сил качался на серо-зеленых волнах, откатывавшихся от родного берега к дальним синим океанским водам. Я видел Ирландию, но у меня больше не было сил.
Только непобедимое сердце лосося могло остаться смелым и храбрым до конца этого труднейшего пути. Я услышал журчание рек Ирландии, несущих свои воды к морю, и, уже почти оцепеневший, сделал последнее усилие. Меня поддерживала любовь к Ирландии — и боги рек помогли мне войти в полосу пенного прибоя, и в последнем усилии я покинул море. Я лежал в ласковых водах реки в расщелине скалы, лежал истощенный, трижды умерший, но торжествующий. Я ликовал, я победил!
Глава 10
— Силы вернулись ко мне, теперь я плавал по водам Ирландии, по великим озерам Ирландии, по ее быстрым мутным рекам.
Как приятно было лежать под дюймовым слоем воды, греясь на солнце, или скрываться под тенистым выступом берега. Я смотрел, как над покрытой рябью водой быстрее молнии проносятся маленькие создания. Я любил смотреть на быстрых стрекоз, они так грациозно разворачивались на лету, так легко держали равновесие, как ни одно другое крылатое создание. Я видел, как парят высоко над землей ястребы, высматривая добычу, как они камнем устремляются вниз, но и они не могли поймать короля лососей. Я видел диких котов с холодными глазами, вытянувшихся на суку над водой и готовых схватить своими цепкими когтями и вытащить из воды зазевавшегося речного жителя. Видел я и людей.
Они тоже видели меня. Они стали узнавать и даже искать меня. Они ждали меня у водопадов, через которые я перепрыгивал, как серебристая молния. Они растягивали для меня свои сети, устраивали ловушки, скрывая их под листьями ив. Они красили сети в цвет воды или речной травы — но нос лосося знает разницу между травой и веревкой. Они подвешивали мясо на невидимых веревках, но я знал и о крючках. Они кидали в меня копья и остроги, которые вытягиваются обратно за привязанную к ним веревку.
Много ран получил я от охотившихся на меня людей, много шрамов и рубцов.
Каждое земное животное преследовало меня в водах или по берегам; лающие выдры в черных шкурках с вожделением следовали за мной; дикие коты охотились на меня с берега; ястребы и соколы — все хищники воздуха, летающие высоко, все крылатые убийцы с клювами, острыми, как копье, не раз падали на меня с неба. А люди охотились на меня, перегораживая всю реку. Я не знал ни отдыха, ни даже передышки. Моя жизнь превратилась в постоянное бегство от опасности, которая подстерегала со всех сторон. Жизнь стала бременем и мукой от необходимости быть постоянно начеку. А затем меня поймали.
Глава 11
— Один из рыбаков Кайрилла, короля Ульстера, поймал меня в свою сеть. О, как счастлив он был, когда увидел свою добычу! Он закричал от радости, узрев в своей сети огромного лосося.
Я все еще был в воде, когда он стал осторожно выбирать сеть. Я все еще был в воде, когда он наконец сумел подтащить меня к берегу. Он стал вытаскивать сеть из воды, и моего носа коснулся воздуха, и я отпрянул. Со всей своей силой я нырнул на дно сети, стараясь держаться в воде, моей любимой и ласковой стихии. Я испугался, что могу лишиться своей родной ласковой воды. Но сеть была крепкой, и рыбак все же вытащил меня из воды.
— Успокойся, Король Реки, — сказал мне рыбак, — покорись своей судьбе.
Я был на воздухе, а чувствовал себя так, как будто горел в огне. Воздух обжигал меня, как раскаленный камень. Он бил по моей чешуе и терзал ее. Он ошпаривал мое горло и обваривал меня. Он давил на меня, сжимал меня, казалось, что мои глаза лопнут и вытекут, а голова оторвется от тела. Я чувствовал себя так, словно разбухаю и вот-вот разлечусь на тысячу кусочков.
Свет слепил меня, жар мучил меня, на сухом воздухе я съежился и дышал с трудом; и, когда рыбак вытащил меня из сети и положил на траву, я, огромный лосось, доведенный до отчаяния, повернул свой нос к реке и попытался допрыгнуть, допрыгнуть, допрыгнуть до нее даже под нестерпимым гнетом воздуха. Я знал, что могу подбросить себя только вверх, но не вперед — и все равно я подпрыгивал снова и снова, ибо каждый раз, взлетая в воздух, я мог еще pas увидеть сверкающие на солнце волны, покрытую рябью поверхность воды и кружащиеся водовороты.
— Успокойся, о Король, — снова сказал рыбак. — Отдохни, мой возлюбленный. Забудь свою стихию, родную реку. Забудь илистый берег, забудь песчаное дно, где в зеленоватом мраке танцуют тени, коричневый поток будет петь свои песни уже без тебя.
И пока он нес меня во дворец, он пел песню реки, песню Судьбы, песню смерти, песню, восхваляющую Короля всех Вод.
Меня преподнесли королю, и, когда жена короля увидела меня, она возжелала отведать моего мяса. Меня зажарили на огне — и она съела меня. А когда пришло время, она дала мне новую жизнь, и я был рожден, и я стал ее сыном, сыном короля Кайрилла. Я помню время, когда был еще плодом во чреве, помню темноту и теплоту, свои медленные движения и едва слышные звуки, доносившиеся до меня снаружи. Я помню все, что со мной происходило, с того времени, как меня надели на вертел и до того времени, как я родился. И ничего из этого я не забыл.
— А сейчас, — сказал Финниан, — ты будешь рожден еще раз, ибо я окрещу тебя и ты войдешь в семью Живущего Бога.
Такова история Туана сына Кайрилла.
Никто из живущих не знает, умер ли он в то давно прошедшее время, когда Финниан был настоятелем Мовиля, или же до сих пор бережет свой замок в Ульстере, наблюдая и запоминая все, что происходит во славу Бога и Ирландии.