Глава 4
Жрицы учили Финна бегать, прыгать и плавать. Вот как проходили их уроки.
Одна из женщин брала ветку терновника, Финн брал точно такую же, и они бегали вокруг дерева, стараясь ударить друг друга.
Чтобы избежать колючего прута, нужно бегать очень быстро, и поначалу мальчик постоянно чувствовал его на своей спине. Спасаясь от ударов, Финн бежал изо всех сил, а когда, в свою очередь, он сам получал возможность достать свою наставницу, даже превосходил себя.
Друидессы не давали своему ученику послаблений, преследуя его с яростью, доступной не всякому воину, и при малейшей возможности хлестали его от души.
И Финн научился бегать. Спустя некоторое время он носился вокруг дерева, как сумасшедшая муха, и — о! — с радостным криком, увиливая от прута, настигал широкую спину его хозяйки. Теперь его Основной заботой было не избегать ударов, а наносить их самому.
Прыгать он учился, преследуя зайцев на зеленом лугу. Заяц вверх — и Финн вверх, заяц вперед — и Финн вслед за ним… А если Финну не удавалась какая-нибудь заячья уловка, его ждал все тот же терновый прут. Вскоре он уже мог повторить за зверьками любую петлю, а спустя некоторое время овладел такими прыжками, за которые любой заяц отдал бы оба уха!
Первый урок плаванья был жестоким. Вода была холодной и очень глубокой. Финну казалось, что до дна целые мили… нет, даже миллионы миль! Он дрожал от страха, глядя на поблескивающую водную гладь, коричневые голыши в глубине и на своих мучительниц. А они, безжалостные, бросили его прямо туда!
Ну, конечно, не бросили, а всего лишь окунули, но Финну все равно было страшно. Он умолял отпустить его, рвался на сушу… Потом его взяли за руки и за ноги и начали раскачивать в воде из стороны в сторону, потом отпустили… Финна потянуло вниз, в смертельный холод, и он отчаянно пытался выбраться к поверхности, пуская пузыри… всхлипывая… пытаясь схватиться хоть за что-нибудь… неистово молотя руками и ногами… а его все тянуло вниз, вниз, вниз… пока его не вытащили из воды руки жриц.
Финн учился плавать до тех пор, пока не смог нырять, как выдра, и плавать, как угорь.
Тогда он попытался преследовать рыб, как в свое время зайцев, — и у него ничего не вышло. Рыба не умеет прыгать, зато она умеет моментально перемещаться — все равно, вверх ли, вниз или в стороны. Она поворачивает в одну сторону и исчезает в другую. Она над тобой, когда ты думаешь, что она внизу, и кусает тебя за пятку, когда ты только что пытался схватить ее за хвост.
Невозможно, плавая, поймать рыбу, но попробовать можно всегда. И Финн пробовал. Он вызывал зависть у своей тетушки, бесшумно ныряя, скользя под водой, хватая за лапу плывущую утку и исчезая, прежде чем та успевала крякнуть.
Прошло время, и Финн вырос — высоким, стройным и гибким, как молодое дерево, жизнерадостным и энергичным, как лесная пташка.
— А он прекрасно сложен, — говорила одна из его наставниц.
— Ну, со своим отцом ему, конечно, не сравниться… — отвечала другая, пользуясь своей привилегией ворчать на племянника.
Но что бы они не говорили днем, безмолвной ночною порой их сердца переполняли мысли о быстротечности жизни и о ладном белокуром подростке, которого они воспитали.
Глава 5
Однажды жрицам пришлось здорово поволноваться — Финн узнал о себе чуть больше, чем ему полагалось. А было это так.
Утром того дня в избушку зашел человек, и жрицы, быстро переговорив с ним, усадили его за стол, предварительно выставив из дома Финна. Потом человек собрался уйти, и тетушки взялись немного проводить его. Выйдя из дома и увидев мальчика, странник вдруг преклонил перед ним колено, поднял руку и сказал: „Моя душа принадлежит вам, о юный господин!”
Услышав это, Финн сразу понял, что душа этого человека принадлежит ему так же, как и его ботинки, пояс и все прочее имущество.
Вернувшись, женщины начали долго и таинственно перешептываться. Они то загоняли Финна в дом, то снова выставляли его за порог. Они носились вокруг дома, не переставая шептаться. Они что-то вычисляли по форме облаков, по полету птиц, по длине теней, по двум жукам, ползущим по плоскому камню. Они кидали через левое плечо кости каких-то зверьков и делали еще множество совершенно невообразимых вещей.
Потом Финну объявили, что наступающую ночь он проведет на дереве, и ему запрещено петь, свистеть, чихать и кашлять до самого утра.
…Но Финн чихал. Он никогда в жизни не чихал так много и так громко, как в ту ночь. Он чихал так, что едва удерживался на дереве. А мерзкие мухи так и лезли ему в нос — по две сразу — и заставляли его чихать еще сильнее.
„Ты делаешь это нарочно!” — раздавался время от времени зловещий шепот снизу.
Но Финн делал это отнюдь не нарочно. Он еле-еле держал себя в руках, вспоминая все, чему его учили. Ему хотелось не чихать — визжать от страха, а более всего он мечтал спуститься с этого проклятого дерева на твердую землю.
Однако он не стал ни визжать, ни тем более спускаться. Он честно просидел всю ночь на дереве, тихий, как мышь, и столь же настороженный, и только под утро, не выдержав, рухнул вниз.
А утром на лесной дороге показалась компания странствующих бардов. На этот раз няньки не стали оберегать Финна от излишних знаний и вышли навстречу вместе с ним.
„Идут сыны Морны!” — коротко и ясно сказали барды.
Возможно, сердце Финна от этих слов забилось бы в гневе, если бы оно уже не было исполнено предвкушения приключений. Еще бы :— ожидаемое свершилось! Ведь за каждым часом… нет, даже мгновением жизни Финна стояли сыны Морны. Это за ними он несся вокруг дерева, сжимая терновый прут! Это за ними он скакал и петлял, подобно зайцу! Это за ними он нырял, как выдра, и плавал, как рыба! Они всегда были с ним — они жили в его доме и ели его пищу. Они снились по ночам и их прихода ждали с утра. Они слишком хорошо знали, что, пока по земле ходит сын Уайла, их сыновьям покоя не будет. Они считали, что яблоко от яблони недалеко падает, и представляли Финна во всем похожим на Уайла, только еще более могучим.
Друидессы с самого начала знали, что сынам Морны рано или поздно станет известно про их убежище. Они ни на минуту не забывали об этом и все свои планы строили, оглядываясь на это. Ведь любой секрет рано или поздно раскроется. Какой-нибудь раненый воин, возвращающийся домой, мог обнаружить малыша, пастух в поисках своего стада или компания бродячих певцов — да мало ли народу проходит за год даже через такой глухой лес! Даже вороны могут разболтать секрет, а под любым кустом могут оказаться излишне любопытные глаза. А как сохранить секрет, если он сам кричит о себе на весь мир? Если он резвый, как козленок, и шумный, как целый выводок волчат? Ребенка еще можно спрятать, но попробуй спрячь подростка! Он будет носиться до тех пор, пока его не привяжешь, а если его привязать, он примется свистеть.
Когда сыновья Морны, наконец, пришли, они не обнаружили в лесу никого, кроме двух угрюмых женщин, впрочем, встретивших их вполне радушно. Можете себе представить веселый взгляд Голла, тщательно обшаривающий каждый угол! А как ругался Конан, злобно глядя в глаза женщинам! А как Грубиян мак Морна шатался туда-сюда, сжимая топор в своей огромной лапе! А как Арт Ог проклинал все на свете!
„Если бы щенок был здесь, мы бы нашли его!” — в конце концов выкрикнули они и ушли.
Глава 6
Но „щенка” там уже не было. Финн ушел с бродячими певцами.
Это были младшие барды, только что прошедшие первый год обучения. Они направлялись домой, чтобы удивить и восхитить своих земляков знаниями, приобретенными в величайших школах певцов. Они уже изучили законы стихосложения, а также множество ученых хитростей, о которых, впрочем, Финн уже слышал. И на каждом привале, в тени деревьев или на берегу реки, они оттачивали свое искусство, обращаясь к палочкам, на которых огамом[6] были вырезаны первые слова и строки заданий по стихосложению. Считая своего юного спутника новичком в делах мудрости, они начали было учить его огаму, но вскоре убедились, что писать он умеет не хуже их самих — уроки женщин-друидов не прошли даром.
И все же молодые поэты были бесконечно интересны Финну — не столько тем, чему их учили, сколько собственными знаниями. Он ведь не знал, как выглядит, шумит и движется толпа, как ссорятся и мирятся воины, как громоздятся дома в городах, на что похожи войска и раны… С огромным интересом слушал он истории о рождениях, свадьбах и смертях, рассказы об охотах со множеством егерей и псов — в общем, о том шуме, который составляет соль и суть самой жизни. Финну, выросшему среди лесных теней и листьев, все это казалось новым и потому чудесным. А еще были смешные рассказы про владык Ирландии, про их облик, привычки, доблести и глупости…
Компания шумела, как стая грачей, и в конце концов привлекла внимание Лейнстерца, великого грабителя Фиакула мак Кона. Он напал неожиданно и перебил всех бардов одного за другим, не оставив в живых никого. Будь они постарше, Фиакул, может быть, и не смог бы в одиночку убить их всех. Хотя, может быть, Фиакул тоже был не один, но хроники об этом умалчивают. Как бы то ни было, барды отправились в мир иной.
Финн был достаточно хладнокровен, чтобы спокойно смотреть, как великий грабитель, подобно волку среди овец, убивает беззащитных бардов. А когда настал его черед, и угрюмый мужик с окровавленными руками шагнул к нему, Финн, хоть и дрожал от страха, показал зубы и бросился на убийцу с голыми руками.
— Кто ты такой?! — удивленно прорычал тот.
— Сын Уайла мак Байшкне, — выдавил из себя Финн.
И в этот момент грабитель перестал быть грабителем, убийца преобразился, налитые кровью злобные глаза подобрели, и вместо преступника перед Финном уже стоял добрый и преданный слуга, готовый сделать что угодно для сына великого полководца.
Он посадил Финна на плечо и принес в свой дом.
А уж там он дал волю своей радости, распевая соловьем и скача, как необъезженный конь.