Утка крякнула и перевернулась.
Вторую винтовку Кожаный взял одной правой рукой, а левую руку сунул в карман, чтоб не мешала.
Выстрел – гусь рухнул.
Лебедя он сшиб одной левой, а в мельницу стрелял обеими руками, но даже не донёс винтовку до плеча. Выстрелил от живота – и крылья мельницы закрутились.
Медведя же, сидящего в бочке, Кожаный совсем обидел. Он вообще не целился в него. Даже не поднял винтовку с прилавка, просто нажал курок – и медведь выскочил из бочки со второй кружкой пива в руках.
– Заряжай! – крикнул стрелок и похлопал сам себе ладонями.
После такой потрясающей стрельбы обстановка сразу накалилась. В тире запахло порохом. Толкая меня локтями, Крендель кинулся заряжать винтовки, а Василий Константинович задумчиво разглядывал мишени.
Строго поджав губы, он разложил винтовки перед собой и замер. Собранный, подтянутый, он сейчас напоминал ныряльщика, который стоит на вершине скалы, собираясь прыгнуть в море.
Вот он шагнул вперёд, схватил сразу две винтовки, одну правой, другую левой рукой. Два выстрела слились в один. Боевой слон рухнул на колени, а тигр прыгнул на антилопу.
Стрелок схватил две другие винтовки, и жираф бросился бежать на месте, а заяц застучал в пионерский барабан.
– Вот это по-кармановски! – сказал Кожаный. – Теперь валяй в сундучок.
– Стреляйте вы. Я передохну.
– Заряжай, – согласился Кожаный и отошёл поправить мишени.
Вернувшись, он лениво стянул с рук перчатки, одним махом сбросил кожаное пальто и внимательно оглядел нас, как бы проверяя, сумеем ли мы оценить то, что сейчас произойдёт.
– Стреляю в слона! – чётко сказал он и вдруг выстрелил в потолок.
Пуля с визгом отскочила от потолка и ударила рикошетом точно в белую кнопку. Многострадальный слон рухнул на колени, а стрелок схватил другую винтовку и пальнул в стену. Взвизгнула пуля, рикошетом ударила в кнопку, и тигр прыгнул на антилопу. Жирафа Кожаный подбил рикошетом от другой стены, а зайца обидел не меньше, чем пивного медведя – выстрелил в пол, и всё-таки пуля попала куда надо. Пришлось зайцу молотить в барабан.
– Выстрел в сундучок! – объявил Кожаный и на этот раз тщательно выбрал винтовку. – Но конечно, не какой-нибудь перловский выстрел или тарасовский. Стреляем по-кармановски!
Он нырнул под прилавок и достал узкую чёрную ленту.
– Завяжи-ка мне глаза, – сказал он Кренделю.
– Не может быть! – ахнул Крендель.
– Завязывай, да покрепче.
Волнуясь и восхищаясь, Крендель завязал ленту у него на затылке.
С повязкой на глазах и винтовкой в руках Кожаный был похож на пирата, играющего в жмурки. Он вскинул винтовку, уставил её в потолок и медленно стал опускать, направляя ствол на мишени. Вначале он нацелился в утку, перекочевал на гуся, миновал лебедя, задержался немного на слоне, и слон даже задрожал, но ствол поплыл дальше, ощупал тигра и вдруг отскочил в сторону, упёрся в сундучок и заплясал на месте, выискивая кнопку размером с рисовое зерно.
Сухо щёлкнул выстрел, и в первое мгновение я не понял: попал Кожаный или нет. Но вот в сундучке что-то звякнуло, и в тире раздалась нежная, хрустальная мелодия:
Мой миленький дружок,
Любезный пастушок…
Тихо-тихо играл музыкальный сундучок. Казалось, в нём сидят кармановские гномики и трясут золотыми колокольчиками.
– Да, – вздохнул Василий, когда сундучок затих. – Трудно с вами тягаться. Ладно, сейчас я не буду стрелять. Последний выстрел останется за мной.
– Как так? Это не по-кармановски!
– Почему не по-кармановски? Выстрел останется за мной!
– Проиграл! Проиграл! – закричал Кожаный. – Сдался!
– Ах, проиграл? Ладно, отойдите в сторону. Подальше отойдите, а то как бы рикошета не получилось.
Он выбрал винтовку, несколько раз вскинул её к плечу.
– Ваш сундучок играет только одну мелодию?
– Сколько же тебе надо? Хватит и «Пастушка».
– А больше он ничего не играет? – спросил Вася, убирая одну руку в карман, а другой вскидывая винтовку.
– Больше ничего.
– Ну так послушаем! – сказал Вася и выстрелил.
Пуля ударила в сундучок, в нём что-то крякнуло, и в тот же миг послышалась мелодия. И правда, это была совсем другая мелодия, да, гномики заиграли бодрей.
Я люблю тебя, жизнь,
И надеюсь, что это взаимно…
– Что такое? – прислушивался Кожаный. – «Я люблю тебя, жизнь…»?
– «И надеюсь, что это взаимно…» – ответил Вася и вышел из тира, твёрдо хлопнув дверью.
– Какая жизнь? – повторял Кожаный, присаживаясь на корточки перед сундучком. – Какая, к чёрту, жизнь?
Он нажал кнопку, и сундучок заиграл «Пастушка».
– Ничего не пойму. Откуда взялась эта жизнь? Да и вообще, что это за парень? Я его раньше в Карманове не видал.
Кожаный задумался, прошёлся по тиру взад-вперёд и наконец вспомнил о нас.
– Так, значит, вам монахов надо? – спросил он.
– Ага, – кивнул Крендель.
– Тогда пошли.
– Куда?
– Сюда, – ответил Кожаный и поманил нас за прилавок.
Наступая на пульки, там и сям валяющиеся на полу, мы подошли к стене, на которой висели мишени. Кожаный стукнул в стену кулаком – и в ней открылась дверца.
– Заходите, – сказал он. – Только поскорее.
В узенькой тёмной комнате, которая оказалась за дверью, вокруг стола, освещённого оплывшею свечкой, сидели монахи и играли в лото.
Пять обстриженных монахов
В чёрных, ниспадающих к полу одеждах монахи сидели вокруг стола, и табачный дым волнами ходил над ними.
В сизых волнах пламя свечи колебалось, как парус, и, как вулкан, вздымалась со стола трёхлитровая банка, наполненная пивом.
Монахи, все до единого, были подстрижены наголо. И это особенно поразило меня в первую секунду. Как соборные купола, сияли над столом их лысые головы, освещённые свечкой. Из-под первого купола выглядывала курчавейшая борода, которая давно не щупала ножниц, под вторым – наподобие банана висел ноздреватый нос. Два других купола были поменьше, сияли послабей, и под ними не было видно никакого лица, только рты, в которых горели сигареты.
На столе там и сям были рассыпаны монеты и клетчатые таблицы. Ноздреватый потрясывал голубым мешочком.
– Семьдесят семь, – сказал он, достав из мешка лотошный бочонок.
– Бандитизм, – откликнулся бородач, и все стали хватать монеты и закрывать ими клетки, в которых была цифра 77.
– Восемьдесят девять, – сказал ноздреватый.
– Кража со взломом, – сказал от двери Кожаный, и монахи разом обернулись к нам. – Статья восемьдесят девятая Уголовного кодекса, – продолжал Кожаный. – Карает за кражу со взломом сроком до шести лет.
Купола молча разглядывали нас. Один из них – курчавая борода – встал с места, подошёл поближе и сказал густым и приятным, бархатным голосом:
– Это что за рожи?
– Да вот, – ответил Кожаный, указывая на нас, – монахов они ищут.
– Ты что? – спросил бородач и постучал себя пальцем по куполу. – Все мозги в тире отдолбил?
– А ну сядь на место, Барабан, и помолчи! – сказал Кожаный, и весь его гардероб заскрипел от гнева.
– Только и знаешь медведя из бочки вышибать, – недовольно бурчал бородатый, Барабан, но на место сел.
– Я знаю, чего откуда надо вышибать, – чуть угрожающе сказал Кожаный. – Ты понял, Барабан?
– Понял, понял, – сказал Барабан, понизив голос. – А этих зачем сюда притащил? Чего им надо?
– Сам спроси, чего им надо.
– Так вам чего надо, шмакодявки? – грозно спросил Барабан.
– Монахов, – шепнул Крендель. В голосе его слышалась сильнейшая дрожь.
– Каких монахов?
– Наших.
– А сколько же вам надо монахов?
– Пять.
– Пять???!!! – повторил бородач чуть ошеломлённо. – Не много ли? Может, одного хватит?
– Нам хотя бы Моню, – жалобно ответил Крендель.
– Вот видишь, – сказал Кожаный. – Всё сходится.
– Всё сходится, – сказал Барабан и принялся изумлённо и яростно чесать свою бороду.
– Ну что же, – сказал Кожаный и обнял нас за плечи, – вот они, пять монахов. Все перед вами.
– Где? – не понял Крендель и даже заглянул под стол, нет ли там садка с голубями.
– Да вот они, – пояснил Кожаный, – в лото играют. А Моня – это я.
– Чего?
– Я и есть Моня, Моня Кожаный, – с некоторой гордостью подтвердил Кожаный. – Выкладывай, что у тебя.
– У меня? – сказал Крендель совершенно раздавленным голосом. – У меня ничего.
– Как ничего? Зачем же тогда пришёл?
– Монахов мы ищем, – тупо сказал Крендель, оглядываясь, как загнанный зверь. Он никак не мог понять, да что же это такое – Моня, Великий белокрылый Моня – вдруг кожаное пальто, кепка, жилет.
И действительно, понять это было трудно, почти невозможно, но понять было надо, и Крендель напрягся, наморщивая лоб. Я-то уж давно всё понял. Я понял, что Карманов – это вам не Москва, здесь всё возможно, а если это тебе не нравится, лучше сюда не приезжать.
– Я и есть Моня Кожаный, – втолковывал Кожаный. – Говори, что у тебя? Кто вас послал?
– Они, наверно, от Сарочки, – подал голос один из пустолицых.
– Монахов мы ищем, – в отчаянии забубнил Крендель.
– Тьфу! – плюнул Моня Кожаный. – Да зачем тебе монахи?
– Гонять, – ляпнул Крендель.
В голове его, как видно, творилось чёрт знает что. Если раньше в ней сидели пять похищенных монахов, то здесь, в Карманове, в голову его набилось столько разного мусора, что вымести его одним махом было невозможно. Грабли и стеклорезы, стрельба по-кармановски смешались в его голове, а к пяти монахам добавилось ещё пять. Получилось десять. Одни сидели в голове, другие играли в лото, и разобраться в этом Крендель был не в силах.
– Гонять? – повторил Кожаный и развёл руками, пытаясь сообразить, как же это так – гонять монахов?
– Да они, наверно, от Сарочки, – снова сказал пустолицый. – Сарочка вечно напортачит.