- Что я, бандит какой-нибудь? Это я с пиратами хотел сражаться, а он вовсе не пират… Очень даже симпатичный парень, только застенчивый, как девчонка. Людей боится… Но мы это дело из него выбьем.
- Ой, мы его бить будем? - испугалась Липучка.
- Чудачка ты! Я же в переносном смысле. Ну, перевоспитаем, значит. Понятно?
- Понятно.
- А как же ты похитил? Ведь его мамаша от себя ни на шаг не отпускает, - спросил я.
- Узнаешь! Давай сюда йод.
Дедушка был доктором, но сам лекарств не любил. Я заметил, что, когда к нему приходили больные, он сразу лез в корзинку, стоявшую за диваном.
«Терпеть не могу, когда лекарства на видных местах выставляют, - говорил он. - Украшеньице так себе».
Я полез в дедушкину корзину, нашёл там пузырёк с йодной настойкой и передал его Саше.
- А теперь позови Веника, - распорядился Саша.
- Позвать?.. А где он?
- Возле крыльца мнётся. Стесняется. Ты ведь с ним в вагоне, кажется, в дипломатических отношениях не состоял.
- Да… Я там с Андреем Никитичем дружил. С подполковником артиллерии! - гордо сказал я. А потом, вспомнив, чем кончилась наша дружба, тихонько вздохнул. - Веник там, в вагоне, всё время книжки читал.
- Ой, книжки читал! - восхитилась Липучка. - Он тоже небось, как и ты, до ужаса грамотный, да?
Что касается Веника, то я не мог дать никаких определённых сведений, а сам я был грамотный действительно «до ужаса». И поэтому ещё раз вздохнул. А Липучка помчалась приглашать Веника. Он робко вошёл в комнату и остановился на пороге. Был он в белой панаме и с книгой под мышкой.
- Идёт по городу - книгу читает, - сообщил Саша. - Ты и в Москве тоже с раскрытой книгой улицы переходишь?
- Что вы! В Москве я только в метро и в троллейбусе читаю. А на улице нельзя - там же светофоры.
- Автомобили там, а не светофоры! - почему-то сердито сказал Саша. - И на «вы» меня, пожалуйста, не называй. Понятно? Ишь какой интеллигентный! Задирай-ка рубаху!
Веник испуганно огляделся, точно просил у нас с Липучкой защиты.
- Ага, понимаю. Стесняешься? - сказал Саша. - Ты, Липучка, отвернись.
Веник покорно задрал рубаху и обнажил своё худенькое и бледное тело.
- Тебе бы Снегурочку в театре изображать, - сказал Саша. - Куда тебя доктора от бешенства колют? Покажи.
Веник испуганно схватился за живот:
- А вы что? Намерены… тоже колоть меня?
- Что я, сумасшедший, что ли? Как твоя мамаша?
Веник вдруг решительно одёрнул рубаху, и его бледное личико гневно порозовело, чего я уж никак не ожидал.
- Вы, пожалуйста, мою маму не задевайте! - гордо произнёс он.
Саша так и застыл с пузырьком в одной руке и с пробкой в другой.
- Ишь ты! «Не задевайте»! - удивлённо и вместе с тем уважительно сказал он. И, вроде бы извиняясь, добавил: - А чего же она нашего старого Бергена задевает? Бешеным его считает! Это же оскорбление, если хочешь знать. Оскорбление собаки - верного друга человека! Понятно? Да уж ладно. Задирай рубаху!
Веник покорно задрал её, и Саша стал мазать ему живот йодной пробкой.
- Тебя так после уколов мажут? - спросил Саша, разглядывая довольно большой коричневый островок, возникший на белой впадине, именуемой животом Веника.
- Та-ак… - протянул Веник. - Только вы уж очень густо… И много… И к чему вообще?..
- Во-первых, не «вы», а «ты»! - сердито сказал Саша. - А во-вторых, совсем не густо: маслом кашу не испортишь! Теперь, когда придёшь домой, задери рубашку и покажи своей маме. Понятно? И так каждый день будем делать. А ты, вместо того чтобы в поликлинике в очереди торчать, будешь с нами на плоту плавать.
И тут только я всё понял! Теперь, значит, в нашей корабельной команде будет хоть один рядовой матрос. Молодец Саша, ловко придумал!
Я СТАНОВЛЮСЬ ПОЭТОМ
И снова - уже в который раз! - меня спугнула Липучка. Как только я с тяжёлым сердцем (мне нужно было заниматься уже по восемь часов в сутки!) уселся за стол, она, даже для виду не постучавшись, влетела в комнату.
Я натренированным броском спихнул тетради и учебники под стол, а Липучка, размахивая газетой, не заговорила, а прямо-таки закричала:
- Ой, теперь я всё знаю! Теперь я всё знаю, Шура!
- Всё знаешь? Про меня?.. - Я испуганно стал пятиться к окну.
- Да, всё знаю! Здесь всё написано! - Липучка перешла на таинственный полушёпот. Она выставила вперёд номер «Пионерской правды», словно собираясь выстрелить из него мне в самое сердце. - Здесь всё написано! А ты скрывал! И как тебе не стыдно, Шура! Как тебе не стыдно!
«Что там написано? - с ужасом подумал я. - Может быть, поместили заметку про мою двойку? А что ж такого, вполне возможная вещь! Ведь высмеивают там таких вот, вроде меня, безграмотных двоечников. Теперь всё погибло: Саша будет презирать меня. И Липучка тоже. И даже Веник. И дедушка всё узнает. И тётя Кланя. Какой позор! И почему я сразу всё по-честному не рассказал? Отличник! Образованный москвич! Выпрыгнуть, что ли, в окно, и навсегда избавиться от позора?» - Но в окно выпрыгивать было бесполезно: дедушка жил на первом этаже.
А Липучка всё наступала:
- Зачем же ты скрывал от нас? Зачем?
- Я всё расскажу вам. Честное слово, всё расскажу, - забормотал я. - Мне просто было стыдно, очень стыдно…
- Стыдно? - Липучка вытаращила зелёные глаза. - Разве этого можно стыдиться? Этим надо гордиться!
«Уж не укусила ли её настоящая бешеная собака? - подумал я. - Или она просто издевается надо мной?»
- Да, этим надо гордиться! - торжественно повторила Липучка. - Я выучила их наизусть!
И она вдруг стала читать стихи:
Как серебро, вода сверкает.
Мы поработали - и вот
Поплыл, торжественно качаясь,
Поплыл наш самодельный плот!
Пусть не в просторе океанском -
По руслу узкому реки,
Но есть и мостик капитанский
И есть герои-моряки!
Пусть поскорей промчатся годы,
Мы закалимся, подрастём -
Тогда красавцы пароходы
По океанам поведём!
Липучка прочитала стихи с таким вдохновением, что я даже заслушался, прижавшись к подоконнику. Потом она взглянула на меня глазами, которые были полны, как говорится, неописуемого восторга.
- И этого ты стыдился? Этим нужно гордиться! - повторила она. - Поздравляю тебя! Поздравляю тебя, Шура! Ты - настоящий поэт!
- Я?.. Поэт?..
- Ой, не притворяйся, пожалуйста! Хватит уж скромничать, хватит! Тут же русским языком написано: «Саша Петров, Москва».
Я схватил газету - и в самом деле, под стихотворением стояла подпись: «Саша Петров». Бывают же такие совпадения!
- Я уже всем газету показала, всем! - затараторила Липучка. - Ой, какой же ты молодец! Наш плот прославил! Прямо на всю страну! Только почему ты написал «Москва»? Написал бы лучше «Белогорск». Ведь ты здесь сочинял? И даже приукрасил кое-что! Но это ничего - поэты всегда так делают. А кто это «герои-моряки»? Веник, да?.. - Липучка затрясла плечами, схватилась за живот. - Ой, а я ведь сразу заметила, что ты в рифму говорить умеешь. Ещё в самый первый день. Помнишь: «Не плот, а флот», «он - не Антон»?.. А потом я заметила, что ты по утрам так задумчиво-задумчиво сидел за столом. А только я входила - и ты сбрасывал тетрадь под стол. Думаешь, я не заметила? Ты по утрам стихи сочинял? Да?.. Вот и сейчас даже тетрадка под столом валяется. В ней новые стихи, да?
Липучка, пригнувшись, бросилась к столу и схватила тетрадку. Я кинулся за ней: ведь там, в тетрадке, были советы нашей учительницы русского языка, как лучше мне подготовиться к переэкзаменовке.
Я вырвал тетрадку:
- Это не стихи… Это - совсем другое…
- Ой, как же не стихи? Опять обманываешь, да?
- То есть там стихи… Но я ещё не могу их показать. Я ещё…
- Ой, покажи! Покажи! Прямо любопытно до ужаса!
- Нет, нет, - сказал я, поспешно пряча тетрадь под скатерть. - Сейчас нельзя… Я ещё не обработал как следует. Вот обработаю и тогда обязательно прочитаю…
- Новое стихотворение, да?
Я неопределённо пожал плечами.
- Ой, понимаю! Писатели всегда много раз переписывают свои произведения. Вот Лев Толстой, например, «Войну и мир» семь раз переписывал. Я сама где-то читала…
Через секунду она пришла в восторг от нового открытия:
- Ой, Шура, а у тебя ведь и имя такое поэтическое - Александр! Как у Пушкина.
Не знаю, с кем бы ещё на радостях сравнила меня Липучка, но тут, к счастью, появился Саша.
САШИНА ТАЙНА
Он был очень серьёзен. И, как всегда в такие минуты, руки заложил за спину, глядел исподлобья и нетерпеливо покусывал нижнюю губу. А говорил коротко, отрывисто, вроде бы приказания отдавал:
- Ну-ка, выйди, Липучка. Прогуляйся!
Липучка независимо устремила в потолок свои глаза и нос, усыпанный веснушками:
- А чего ты распоряжаешься в чужой комнате?.. Шура, мне можно остаться?
Я взглянул на Сашу, потом на Липучку, потом на пол и неопределённо пожал плечами.
- Секреты, да? - насмешливо спросила Липучка. - Говорите, что девчонки секретничают. А сами?
Мы с Сашей молчали.
- Значит, мне уходить, да?
- Вот-вот, прогуляйся, - с беспощадной твёрдостью произнёс Саша.
- Прогуляться? Хорошо, ладно. Я ухожу… Мужчины, называется! Кавалеры! Рыцари! Мушкетёры!.. Веник бы никогда так не поступил. Потому что он действительно образованный… И очень интеллигентный. Настоящий москвич!
Это уж был выстрел в мою сторону. Боясь, что промахнулась или слишком легко ранила меня, Липучка взглянула в упор своими зелёными глазищами:
- А ещё поэт! Пушкин!
Она так хлопнула дверью, что лёгкая деревянная чернильница на столе подпрыгнула и на скатерти появилось маленькое фиолетовое пятнышко - уже не первое со времени моего приезда в Белогорск.
- Зачем ты её так? - спросил я Сашу.
- Дело потому что… Важное!