нере, какую только смогла изобразить.
– С удовольствием, дражайшая леди, – подыграл он, и наш взрыв смеха заставил посетителей удивленно приподнять брови.
– С твоей битловской майкой что-то не так, – заметил он.
– А я-то думала, ты смотришь на мои сиськи.
– Джордж Харрисон, Джон Леннон, Пол Маккартни, – перечислил он. – Но парень за барабанами совсем не похож на Ринго Старра.
– Это не он. Это Пит Бест. Ринго заменил его в шестьдесят втором, но позже.
– Это год нашего рождения.
– Ну потому и майка такая.
– То есть ты выбрала ее в винтажной лавке не просто потому, что она клевая?
– Я стараюсь выбирать вещи со значением. – Как сегодня. Все эти моменты, тщательно отобранные и спрятанные в альбом моей жизни, как засушенные розы.
Мы допили чай в чудесной атмосфере другого мира и другого времени.
– Ну и чем бы ты хотела заняться? – спросил Трой, когда мы выходили. – Пройтись по магазинам или посмотреть что-нибудь?
– Мистер Хитгейт! – догнал нас Джон. – Надеюсь, чай вам понравился. Я распорядился в качестве комплимента предоставить поездку на лошади с коляской для вас и вашей спутницы. Если вам нравится это предложение.
– Это очень щедрое предложение, – ответил Трой. – Спутница? – обернулся он ко мне. – Не желаете прокатиться в коляске? – И подал мне руку.
– С радостью, – улыбнулась я, опираясь на нее.
– Тогда сюда, пожалуйста. – Джон провел нас мимо клумбы с тюльпанами и подвел к кучеру в полном облачении – галстук, фрак и черные брюки. – Том будет вашим гидом.
Том приподнял шляпу и помог мне сесть в коляску. Трой что-то сказал Джону, который, просияв, ждал в стороне, пока Трой сядет рядом со мной. Сиденья были обтянуты красным бархатом. По краям коляски висели бронзовые лампы, а кожаный верх защищал нас от солнца.
– Готовы? – спросил Том, направляя коляску к выезду из отеля.
Звонко зацокали копыта великолепного коня, и мы помахали Джону на прощание.
Во время поездки по городу Том рассказывал нам всякие забавные факты. Про то, что гамак из местного парка снимался в сцене убийства в «Мертвой зоне» по Стивену Кингу, про проклятые дома и дома с привидениями, про безголового солдата, про дом, в котором ломаются все фотоаппараты, про плачущую Софию. Она потеряла возлюбленного на войне и бродит теперь по залам особняка Брокамур, а ее стоны слышны по ночам во всем городе.
Я сидела, положив голову Трою на плечо, мы слушали все эти байки, а коляска тряслась по набережной и живописным улочкам Старого города.
– Ты как? – спросил Трой, гладя меня по голове. – Он не напугал тебя всеми этими историями о привидениях?
– Когда я с тобой, мне ничего не страшно, – ответила я.
Когда мы вернулись, солнце почти ушло за горизонт. Все вокруг заливал золотисто-розовый теплый свет, такой же, как чувства в моем сердце.
Мы вышли из коляски возле отеля «Принц Уэльский». Трой заплатил кучеру, а я отошла погладить прекрасного коня. Он понюхал мою ладонь.
– Можно его чем-то угостить? – спросила я.
– Простите, мисс, – ответил Том. – Угощать его лучше не надо, но, если вы опустите руки и просто подойдете к нему, он будет рад.
Я встала, не шевелясь, и конь ткнулся мордой мне в шею, щекоча горячим дыханием. Я засмеялась, а он облизал мой парик, оставив на нем полосу слюны, после чего недоуменно уставился на меня.
– Это не настоящие волосы, – сказала я. – Невкусно тебе, да? – И потрепала коня по шее.
– Эй, – Трой обнял меня сзади. – Я ревную.
– А вам, мистер Хитгейт, неплохо бы научиться делиться с другими, – ответила я.
И только сказав это, я внутренне сжалась. Разве он не делал все время именно это? Делил меня с другим.
Когда мы вернулись к машине, на улицах уже зажглись фонари.
– Не хочешь заехать к Суини по пути домой? – спросил Трой.
– Суини?
– Это паб Дэвида. Я сказал ему, что мы можем заглянуть вечерком.
– Конечно. – Я пристегнула ремень. – Я с удовольствием.
Мы проехали по указателям к Ниагарскому водопаду и свернули на авеню Виктории. Паб стоял на небольшой площади, между аптекой и химчисткой.
– Возьми это, – захватил Трой с заднего сиденья мою кожаную куртку. – Становится прохладно.
– А мы можем ненадолго заглянуть в аптеку? – спросила я, просовывая руки в черные кожаные рукава. Я никогда раньше не носила кожаную косуху с молниями и большими плечами.
– Что тебе нужно в аптеке? – спросил Трой.
– Уксусный гель, – ответила я. – Шутка. – Я рассмеялась при виде его лица. – Губная помада. Я не взяла свою.
Я зашла в отдел косметики. Трой с ужасом разглядывал разные женские приспособления.
– Что это? – спросил он.
– Это для завивки ресниц.
– А это?
– Для выдавливания угрей.
Он повертел это в руках, прежде чем положить обратно.
– Ты нашла, что хотела?
– Пока ищу. – Я открыла очередной пробник.
– Мне нравится этот, – он протянул мне ярко-красную помаду.
– Красную? – поморщилась я. – Никогда не ношу красный.
– А должна бы. С твоими губами ты будешь просто сиять.
– Когда это ты стал экспертом по косметике?
– Мне не надо быть экспертом. Я просто знаю твое лицо. – Он прикрыл глаза. – Да. С красными губами будет очень круто. Жалко, конечно, что у них нет тона «Жуткая вишня» или «Свекольный зад».
– «Смятые розы», – прочитала я на дне тюбика. Я нанесла помаду и сжала губы.
Рубиново-красный рот тут же превратил меня в женщину-вамп. Я недоверчиво уставилась на себя в зеркало.
– Я знал, что будет хорошо, – сказал Трой. – Но, черт! Мы это берем, – и он схватил с полки серебристый тюбик.
– А не чересчур? – спросила я, проводя по губам языком.
– Конечно, именно так. – Его взгляд упал на мои влажные, алые губы. – В этом весь смысл. – Он протянул помаду кассиру. – Мне сразу хочется…
С вызывающей откровенностью он продолжал рассказывать мне, что именно ему хочется со мной сделать. Я попыталась улизнуть, стесняясь окружающих, но он удержал меня, обхватив за талию.
– Карта или наличные?
– Карта.
Он протянул кассиру карточку и продолжал шептать мне жаркие непристойности. Очередь за нами все росла.
– Ты просто кошмар, – сказала я, когда мы вышли на улицу.
– А ты больше не ходишь, как пингвин. Думаю, мы не пойдем к Суини. – Подойдя к машине, он прижал меня к себе. – Я больше не могу ждать. Я только и думаю об этих безумно жарких губах. – Он обвел пальцем мой рот, отогнул нижнюю губу и скользнул пальцем внутрь, коснувшись моего языка.
– Трой! Ты все же выбрался!
Мы отскочили друг от друга, радуясь, что на парковке темно. Дэвид, очевидно, не сумел разглядеть того, что там происходило.
Он провел нас в тускло освещенный паб и хлопнул в ладоши.
– Та-да!
– Вау! – Трой огляделся. – Да тут ничего не изменилось, ленивый негодник!
– А? – Дэвид гордо повернул голову. – Мой старик был бы доволен.
Кругом было потемневшее дерево, кирпичные стены, неяркие, выцветшие ковры. Удобную разномастную мебель расставили небольшими группами – диван на четверых в глубине зала, два широких викторианских кресла с кофейным столиком, несколько столов со скамейками у стены, три телевизора по стенам. Если не считать угловую барную стойку с высокими стульями и небольшую сцену с музыкальными инструментами, бар Суини можно было принять за обычную подвальную комнату.
Мы сели у одного из столов, Дэвид присел рядом.
– Прости, по выходным много народу.
– Все местные любят твой паб, – сказал Трой. – А крылышки ты еще готовишь?
– Шутишь? Это же папина гордость. Он бы убил меня, если бы я перестал.
– Ну что ж, тогда я точно хочу этих крылышек.
– Отлично. А что для вас… Э-э-э… Я помню, что не ревень… И не редис…
– Свекла, – рассмеялась я. – Мне тоже папину гордость.
Дэвид исчез на кухне.
– Мы раньше часто приезжали сюда по выходным и болтались вокруг, делая вид, что помогаем, – сказал Трой. – Его отец – отличный мужик.
– У Дэвида такое же тату на запястьях, – заметила я.
– Мы сделали их вместе. У него было трудное время. В какой-то момент он резанул себе вены. Я нашел его в ванной. – Трой смотрел, как Дэвид ходил по залу, принимая заказы, смеясь и болтая. – И он сделал себе тату из колючей проволоки на запястьях, чтобы оно напоминало ему никогда больше не резать их.
– А ты? – спросила я.
– А я был пьян, – рассмеялся он. – Я пошел с ним, а на следующее утро проснулся с тату на бицепсах.
– Они тебе не нравятся?
– Я о них не жалею. Я думал, тату – это как посвящение в общество крутых парней. Мачо, настоящих мужиков. Но оказалось, что бывают и другие, более взрослые признаки.
– Так что больше никаких тату?
– Нет, пока я не почувствую необоримого желания как-то себя выражать.
– А мне нравится, – провела я пальцем по рисунку. – Это и твой крест. Они напоминают мне о любви, жертве и искуплении.
Он смотрел на мой рот, пока я говорила, и мне отчетливо показалось, что он где-то далеко и думает о красных отпечатках губ.
– Трой? Ты слушаешь?
– Что? – опомнился он.
Официантка принесла нам еду, влажные салфетки и корзинку с чипсами.
– Дэвид велел подать вам особенно острый соус, – сказала она Трою.
– Спасибо, – ответил он.
– Если что-то понадобится, я рядом. – Она подмигнула и ушла, призывно раскачивая бедрами.
Словно меня тут вообще не было. Я закатила глаза и приступила к крылышкам.
Они были покрыты липким, сладковатым соусом типа барбекю; хрустящие снаружи и такие сочные внутри, что косточки сами выскальзывали из них.
– Нравится? – Трой уже опустошил половину тарелки.
– Потрясающе. Трудно поверить, что я могу столько съесть после того чая.
– Вот и хорошо. Ешь.
– Что ты задумал? – спросила я.
– Да просто…
– И?
– Ну если уж ты так хочешь… – Он начал вытирать руки, палец за пальцем, медленно и тщательно. – Я думал о тебе, обо мне и кое о чем еще… – И он посмотрел на меня таким взглядом, что у меня взмокли трусики.