Я обняла его, желая впитать его боль, стараясь спрятать свою.
– Может быть, нам стоит с кем-то поговорить.
– Ты имеешь в виду психолога?
– Это могло бы помочь.
– Ты никогда не говорила об этом.
Приподнявшись на локте, я посмотрела на него.
– Дело не в этом. Ты никогда ни с кем не обсуждал то, что случилось.
– Тут не о чем говорить. Это уже в прошлом.
– Но оно все еще тут. – Я положила руку ему на сердце. – Тебе не кажется, что пора с этим разобраться?
– Что ты от меня хочешь, Шейда? Чтобы я сидел на кушетке и рассказывал какому-то постороннему человеку, что не могу заниматься любовью с собственной женой, потому что всякий раз, когда гляжу на нее, вижу это чудовище?
Я проглотила эти слова.
Я хотела не этого. На самом деле я хотела чего-то другого, кого-то другого, и в попытках убежать от своего желания заставляла своего мужа пройти сквозь ад.
– Нет, – ответила я, внезапно ощущая глубокую усталость. – Давай спать, Хафиз. Ты тут, я тут, дети спят в своих комнатах. И важно только это.
Мы прижались друг к другу, две души из разрушенных домов, решившие держаться вместе и не позволить лапам, протянутым из прошлого, разрушить нашу семью.
9. Посейдон
27 декабря 1982 года
Паша Моради. Я совершенно ясно помню, как впервые услышала это имя. Мой мир качался на грани, готовый вот-вот перевернуться, а я стояла, ничего не подозревая, в теплом, прекрасном ярко-алом пальто, которое только что купил мне Хафиз.
Это был период всего самого первого. Первая зима; первое Рождество в Канаде; первый случай, когда мы с Хафизом смогли провести вместе целых три дня.
Мы купили два куска обжигающей пиццы и остановились на детской площадке позади нашего дома. Хафиз смахнул со скамьи шапку свежевыпавшего снега и улыбался, глядя, как я подстилаю салфетку, прежде чем сесть на нее в новом пальто.
– Оно тебе нравится? – спросил он.
Пальто было дороже, чем он мог себе позволить. Я волновалась, что скажет Ма, когда мы вернемся домой.
– Оно такое прекрасное.
Было немножко смешно, насколько неловко я ощущала себя с человеком, за которого вышла замуж больше двух месяцев назад. Но сегодня, когда он снимал с моего куска пиццы колечки красного лука, который, как он знал, я не люблю, мое сердце захлестнула волна неожиданной нежности. Этим простым действием Хафиз развеял все мои сомнения и снял неловкость.
Я впилась зубами в кусок хрустящего теста, и вкус расплавленного сыра и томатов казался мне лучше всего, что я могла вспомнить. Он заботился. Заботился обо мне. Это читалось в его глазах, в том, как он слегка приоткрыл ворота, ровно настолько, чтобы я могла проскользнуть на эту тщательно охраняемую территорию. Мне хотелось сидеть здесь всегда, глядя, как на балконах мигают гирлянды лампочек.
– Ты катаешься на роликах? – спросила я.
– На роликах? – удивился он. – Нет. А ты?
– И я нет, – рассмеялась я. – Я просто вспомнила одну пару, которую видела на пляже в тот день, когда мы встретились. Они казались такими счастливыми.
Он взял меня за руку в перчатке и тихо пожал ее.
– Шейда, я знаю, что мы не… Что я не…
Слова не шли, он сделал глубокий вдох и начал сначала.
– Я знаю, что есть вещи, которых ты не понимаешь, но я хочу, чтобы мы были как та пара. Когда я увидел тебя, то понял, что существуют вещи, о которых я даже не мечтал. Шейда, я хочу отдать тебе все, что есть во мне хорошего. Я обещаю, что сделаю все, что могу, чтобы ты была счастлива, Шейда.
У меня сжалось сердце. Я ощущала себя большим красным шаром, готовым взлететь.
Взявшись за руки, мы обошли мусорные баки позади здания. Когда мы приблизились к лифту, нас встретил теплый поток воздуха из прачечной, пахнущий сохнущим бельем. Хафиз притянул меня к себе и уткнулся носом мне в шею. Мне нравилось, как его щетина покалывает мне кожу.
Когда мы вошли в квартиру, Ма пребывала в таком возбуждении, что даже не заметила моего нового пальто.
– Паша Моради позвонил. Он получил документы! Он едет в Торонто! Подожди, пока он устроится.
– Когда? – спросил Хафиз. – Когда он приезжает?
– Через две недели, – сказал Педар, сияя от уха до уха.
Я впервые видела на безразличном лице Камаля Хиджази что-то кроме уныния и скуки.
– Кто такой Паша Моради? – спросила я, не заметив, что Хафиз потихоньку выпустил мою руку.
8 января 1983 года
Приготовления к встрече Паши Моради выглядели, как выпущенный на свободу вихрь, заполнивший нашу крошечную квартиру. Мы купили стейки, цыпленка, баранину и целого морского окуня. Каждый вечер будем пировать. Педар часами заменял паркетные доски пола, а Ма отполировала свой стеклянный шкафчик так, что он сиял на свету, как радуга. Я пылесосила и вытирала пыль, натирала краны и раковины и отмыла все пятна в ванной зубной щеткой и хлоркой.
Однажды вечером мы с Хафизом поехали в магазин покупать новое постельное белье. Я рассматривала комплекты, а он стоял рядом, рассеянный и явно думающий о чем-то другом.
– Как считаешь? – показала я ему несколько видов расцветки.
– Да бери ты что хочешь, черт возьми! – он сорвался на меня в первый раз.
Ма расшила покрывало на кровать яркими цветами. Паша Моради должен был спать в их комнате. Мы с Хафизом ляжем на матрасе, а Ма и Педар – на диване.
– Он очень могущественный человек. У него ни жены, ни семьи. Если мы с ним хорошо, он изменит нам жизнь.
«Деньги. Так вот в чем дело», – подумала я, пытаясь расшифровать полный отвращения взгляд, которым Хафиз смотрел на родителей, когда они расстилались перед этим человеком.
Да-да-да, конечно, мы вас встретим.
Что бы вам хотелось на ужин в первый день?
Конечно, мы поедем на Ниагарский водопад!
– Позвони своим, – сказал Хафиз мне как-то вечером, когда его родители освободили телефон.
– Это дорого, – Ма была недовольна. Педар крутил в промасленных пальцах сигарету.
– Не вижу, почему бы ей не позвонить один раз своей семье, когда вы часами разговариваете с ним по международной.
– Это ничего, – шепнула я Хафизу.
– Звони, – протянул он мне телефон.
В ту ночь, ночь перед приездом Паши Моради, Хафиз повернулся ко мне. С тех наших выходных он казался каким-то отстраненным, словно занавес закрылся до того, как представление успело начаться.
– Это на какое-то время наша последняя ночь вдвоем, – сказал он.
Мы почти никогда не бывали наедине, но гостиная по ночам становилась нашей. Я ощутила его руки на своей талии, и мое сердце дрогнуло.
«Муж хочет заняться со мной любовью», – подумала я.
Но, судя по выражению глаз, его мысли витали где-то далеко. Он погладил меня по голове.
– Если бы не Ма, я бы давно отсюда уехал, – сказал он. – Я думал, когда мы приедем сюда, мы будем свободны. – Его грудь вздымалась, его била дрожь, но я не могла понять, от злости или от огорчения. – Держись подальше от Паши Моради. Ты поняла меня, Шейда?
Я не понимала. Но кивнула, потому что он говорил очень серьезно. Я почувствовала страх, от которого стыла плоть, а по коже побежали мурашки.
«Обними меня крепче, Хафиз!» – хотелось попросить мне.
Но он отвернулся, в одиночку борясь со своими демонами в дальнем темном уголке сцены.
25 февраля 1983 года
Серый ветер швырял в окна крупные хлопья снега. Злобный февраль бился в стеклянные панели так, что содрогались рамы. Я лежала на матрасе, забившись в теплую ямку, оставшуюся после Хафиза. Рассвет едва занимался, но муж был уже на ногах. В последнее время он делал так все чаще. Уходил первым, приходил последним. Я прислушалась, как Педар храпел на диване, радуясь долгим громким звукам, которые часто не давали мне спать по ночам, потому что это значило, что сегодня мне не придется будить Пашу Моради.
Я ненавидела заходить в его комнату после того, как Хафиз с Педаром уходили на работу. Она вся пропахла им, как перезрелым фруктом, пропитанным виски. Он был полной противоположностью Педару – большой, шумный, с розовыми щеками и пухлыми губами, которыми чмокал во время еды. Доев, он облизывал свои похожие на сосиски толстые пальцы, покрывая их липкой слюной вместо того, чтобы просто вымыть. И неважно, ели ли мы дома или вели его в ресторан, который был нам не по средствам. Паша Моради плевал на то, что думал о нем окружающий мир. Я уверена, что он нарочно выставлял свой член торчать из пижамных штанов под круглым волосатым брюхом, когда лежал в постели, ожидая, что я приду его будить. Но я держала это при себе. Ма и Педар молились на землю, по которой он ступал. Паша Моради не мог поступить дурно.
– Из всего мира вам надо было перебраться в этот богом забытый кусок промерзшей земли, – ругался он, засовывая пальцы в перчатки Педара.
Педар только смеялся, поглубже пряча замерзшие руки в карманы.
– Ты пахнешь вчерашней бараниной. – Паша Моради хлопал Ма по заднице и целовал в губы. Педар смеялся и подливал ему вина.
– Ну правда, Камаль. Да дыра моего шофера больше, чем вся эта ваша конура. Я не могу больше в ней спать. Грязный лифт, тараканы, вонючие проходы. Найди мне нормальное место.
Педар рассмеялся и позвонил риелтору.
Мне так понравились Боб Уортинг и его работа. Ему было примерно столько же лет, сколько Баба, и он занимался организацией встреч людей с их мечтой, заполнением пустующих помещений подходящими семьями. Я восхищалась прекрасными домами, которые он нам показывал. Величественный кирпичный особняк, скрытый среди высоких деревьев; обособленное имение с высокими потолками; уютное бунгало с ореховыми полами и каменным очагом.
Садиться в фургон Боба было все равно, что совершать путешествия в тот мир, что я оставила позади, где все надежно и спрятано за прочными стенами, где воздух благоухал цветением цитрусовых. После каждой поездки с Бобом я начинала мечтать об очень далекой возможности, о шансе, что когда-нибудь мы с Хафизом построим свое гнездо, и, может быть, я сумею снова отыскать и обрести часть себя, пропавшую в тот день, когда Мааман, Хуссейн и я бежали по холмам.