Некоторое время стояла тишина. Роберт упрекал себя за несдержанность, и другим тоже было в чем его упрекнуть. Вы, наверное, часто обращали внимание на подобные паузы, когда кто-нибудь скажет нечто, чего говорить ему вовсе не следовало, а остальные умолкают, ожидая, когда тот одумается.
Неожиданно паузу нарушил какой-то тихий звук, словно кто-то вздохнул. Головы детей разом повернулись в одну сторону, словно через нос у каждого была продернута веревочка и кто-то дернул за все веревочки сразу.
И все увидели песочного эльфа, он сидел совсем рядом, а на его мохнатом лице было то самое выражение, которое означало у него улыбку.
— Здравствуйте! — сказал он. — Мне это было нетрудно. Теперь все захотят взять его к себе.
— Это неважно, — мрачно сказал Роберт, отдавая себе отчет в том, что поступил далеко не лучшим образом. — Неважно, кто его захочет, то есть нам это совершенно неинтересно.
— Неблагодарность — большой порок, — наставительно изрек эльф.
— При чем тут неблагодарность? — поспешно возразила Джейн. — Мы вовсе не просили об этом. Роберт брякнул это просто так. Нельзя ли нам взять это желание обратно и попросить о другом?
— Нет, нельзя, — отрезал эльф. — Слово не воробей. Надо быть внимательным, когда просишь. Был один мальчик, он пожелал, чтобы я заменил ему ихтиозавра плезиозавром. Он, видите ли, был слишком ленив и не выучил названия самых обычных вещей, так что папа на него ужасно рассердился, отослал его спать без ужина, а утром не разрешил ему поплавать по морю на замечательной лодке-долбленке вместе с остальными детьми — а это был ежегодный школьный праздник! Рано утром мальчик пришел ко мне, упал передо мной и забился в истерике, стуча своими доисторическими ногами, и пожелал умереть. И, разумеется, умер.
— Какой ужас! — воскликнули дети в один голос.
— Разумеется, только до заката, — сказал эльф. — Но его родителям хватило и этого. И уж они ему всыпали, когда он очнулся, уж можете мне поверить. И он не превратился в камень, уж не помню почему, а впрочем, всему есть своя причина. Родители мальчика ведь не знали, что умереть значит просто уснуть, вы просто просыпаетесь — то ли там, где уснули, то ли в каком-нибудь месте получше. И уж они задали ему по первое число за этакую нервотрепку! И ему целый месяц не давали мяса мегатерия, кормили только устрицами и головастиками и всякой такой гадостью.
Эта страшная история всех сильно расстроила. Дети смотрели на песочного эльфа глазами, полными ужаса. И тут Ягненочек заметил, что рядом с ним находится нечто коричневое и мохнатое.
— Киса! — произнес он и попытался схватить эльфа за шкирку.
Тот еле успел отскочить в сторону. — Это не киса! — только и успела сказать Антея.
— Ох, мой левый усик! — запричитал эльф. — Не подпускайте его ко мне. Он мокрый!
Шерсть его встала дыбом от ужаса. Голубая рубашечка Малыша и впрямь была изрядно мокрой из-за пролившегося на нее имбирного лимонада.
Песочный эльф отчаянно заработал своими руками и ногами и мгновенно зарылся в песок — только его и видели!
Дети предусмотрительно отметили это место кольцом из камней.
— Ну ладно, пошли домой, — сказал Роберт. — Простите меня. Но если в этом нет ничего хорошего, то нет и ничего плохого. И мы знаем, где искать эльфа завтра утром.
Остальные повели себя самым благородным образом. Никто даже не упрекнул Роберта. Сирил посадил себе на спину уже оправившегося от потрясения Ягненочка, и по пологой тележной дороге они пошли к выходу из карьера.
Эта дорога была короткой, проселок располагался совсем рядом с карьером. Наверху все остановились, и Малыш пересел со спины Сирила на спину Роберта. Пока все это происходило, на проселке показался шикарный открытый экипаж, с кучером и грумом на облучке, а в самом экипаже сидела леди — весьма солидная леди, вся в белых кружевах и красных лентах, с красно-белым зонтиком от солнца. На коленях у нее была белая пушистая собачка с красной лентой на шее. Леди взглянула на детей, но особенно внимательно она посмотрела на Малыша и улыбнулась ему. Дети привыкли к такому, потому что Ягненочек, как это часто можно было услышать от слуг, был очень милым ребенком. Поэтому дети вежливо помахали леди руками, полагая, что та просто проедет мимо. Однако леди поступила иначе — она велела кучеру остановиться и подозвала Сирила.
— Какой очаровательный малютка! — сказала она. — Я бы очень хотела усыновить его. Как ты думаешь, что скажет на это его мама?
— Да уж скажет кое-что, будьте уверены! — резко ответила Антея.
— Ах, вы же понимаете, я буду содержать его в роскоши. Я леди Читтендем. Вы, должно быть, видели мои фотографии в журналах. Все это, конечно, чепуха, но меня называют красавицей. И вообще…
Тут леди открыла дверцу экипажа и сошла на землю. У нее были великолепные красные туфли на высоком каблуке и с серебряными пряжками.
— Дайте мне подержать его минутку, — сказала она.
Леди взяла Ягненочка на руки, но держала его как-то очень неловко, словно никогда не имела дела с малышами.
И вдруг она, не выпуская Ягненочка, в мгновение ока запрыгнула в экипаж, захлопнула дверцу и крикнула кучеру:
— Гони!
Ягненочек завопил, собачка залаяла, но кучер замешкался.
— Гони, тебе говорю! — снова крикнула леди.
И кучер повиновался, потому что, как он потом объяснил, в противном случае он сильно рисковал своим местом.
Дети переглянулись, а затем все четверо, в едином порыве, бросились за экипажем и уцепились руками за задок. По пыльной дороге катил шикарный экипаж, а позади него с неимоверной скоростью мелькали ноги братьев и сестер Ягненочка.
А тот вопил все громче и громче, но постепенно его вопли сменились всхлипами и иканием, а потом он и вовсе затих, и дети поняли, что он уснул.
Экипаж катил все дальше и дальше, а мелькающим в пыли восьми ногам становилось все тяжелее и тяжелее, но вот экипаж наконец остановился подле сторожки у въезда в большой парк. Дети спрятались позади экипажа, а леди вышла. Она нерешительно посмотрела на спящего на сиденье Малыша.
— Не стану тебя беспокоить, лапочка, — ласково сказала она и зашла в сторожку, чтобы поболтать с привратницей о том о сем.
Кучер и грум спрыгнули с облучка и склонились над спящим Ягненочком.
— Славный мальчик, — улыбнулся кучер. — Мне бы такого.
— Ты ему не понравился, — мрачно заметил грум.
— Удивляюсь я на нее, — сказал кучер, словно и не слышал слов грума. — Она же не любит маленьких детей. Своих у нее нет, да и чужих она не выносит.
Дети, укрывшиеся в клубах пыли позади экипажа, обменялись встревоженными взглядами.
— А что, если я припрячу мальчонку в живой изгороди, — решительно продолжал кучер, — а хозяйке скажу, что его забрали братья? А потом вернусь за ним?
— Не выйдет! — заявил грум. — Мне он и самому нравится. Я его и заберу!
— Вот еще! — разозлился кучер. — Ты же никогда не хотел детей, тебе что один ребенок, что другой — все едино. А я человек женатый и могу отличить хорошего ребенка от плохого. Я как увидел его, сразу понял — мальчик что надо. Заберу его, и кончен разговор.
— А по-моему, тебе уже хватит, — ехидно сказал грум. — Мало тебе, что ли, Альфреда, Альберта, Луизы, Виктора-Стенли, и Елены-Беатрис, и…
Тут кучер дал груму в зубы, а тот дал кучеру под дых, и они принялись молотить друг друга изо всех сил. Перепуганная собачка вскочила на облучок и стала лаять как бешеная.
Покуда эти двое были целиком и полностью заняты друг другом, Сирил подкрался на полусогнутых ногах к той дверце экипажа, что была подальшеот поля битвы. Он открыл ее, — кучер с грумом продолжали увлеченно молотить друг друга, — взял на руки Ягненочка и по-прежнему на полусогнутых отошел к калитке у входа в рощу. Остальные последовали за ним. Там, среди орешника, молодых дубов и каштанов, в зарослях высокого пахучего папоротника они прятались до тех пор, пока не утихли голоса рассерженных мужчин, которые сменил рассерженный голос красно-белой леди, и еще некоторое время, пока после шумных и продолжительных поисков экипаж наконец не уехал.
— Вот это да! — сказал Сирил, переводя дух, когда звук колес затих в отдалении. — Все его хотят. Похоже, наш приятель Сэмми опять нас облапошил. Ну и хитрец! Нам остается только доставить Малыша домой в целости и сохранности.
Дети выглянули из-за изгороди — справа они увидели только покрытую белесой пылью пустую дорогу, и слева тоже. Они набрались храбрости и двинулись по этой самой дороге. Антея несла на руках спящего Ягненочка.
Однако неприятности следовали за ними по пятам. Они встретили мальчика, который нес на спине вязанку хвороста. Он опустил ее на обочину и попросил разрешения взглянуть на Малыша, а затем предложил понести его. Но на этот раз провести Антею не удалось. Они пошли дальше, однако мальчик не отставал, так что Сирилу и Роберту пришлось пригрозить ему кулаками. А потом за ними увязалась какая-то девочка в передничке в сине-белую клетку, она плелась за ними с четверть мили и со слезами на глазах умоляла дать ей понести этого ненаглядного малютку, и отделаться от нее удалось, только пообещав привязать ее в лесу к дереву носовыми платками.
— А когда стемнеет, придет медведь и съест тебя! — припугнул ее Сирил.
Громко рыдая, девочка все же отстала. В конце концов братья и сестры Малыша, которого хотел взять себе каждый проходивший мимо, решили, что будет благоразумнее при встрече с прохожими прятаться в живой изгороди. Именно так им удалось оградить Ягненочка от неуместных проявлений любвимолочницы, рабочего из каменоломни и какого-то мужчины, который ехал на телеге с бочкой керосина. Однако самое неприятное случилось уже рядом с домом. За поворотом они увидели две кибитки, шатер и цыган, которые встали табором у обочины дороги. Возле кибиток были выставлены на продажу плетеные стулья и колыбельки, подставки для цветов и платяные щетки. На самой же дороге играли оборванные ребятишки, сосредоточенно лепя куличики. На траве лежали двое мужчин и курили, а три женщины занимались стиркой подле старого медного чана с отбитым краем.