ем, поступайте, как сами знаете, а мое дело десятое». — «А скажите-ка, милая моя, зачем вы слуг-то всех разогнали!» — «Да откуда же я знала, что вам в них нужда будет», — отвечает жена, хотя отослала она слуг нарочно, желая досадить супругу. И тот, не тратя больше слов, замолкает и принимается сам исправлять дело, ибо легче ему потерять сотню золотых экю, нежели нанести обиду гостям своим. А даме все нипочем, она-то ведь знает, что муж ей спустит и это, ибо не впервой она таково с ним обходится. Коротко сказать, хозяин сам бегает по дому да собирает слуг, да суетится и хлопочет вовсю, требуя чистых белых скатертей и салфеток для стола, но ему докладывают, что ничего такого нету. Потом идет хозяин опять к даме и говорит ей, что эти сеньоры (либо родственники его, либо близкие друзья) очень просят ее выйти к ним, и сам слезно упрашивает ее оказать гостям ласковый прием. «Да что мне там делать!» — отнекивается она. «Душенька моя, очень прошу вас, из любви ко мне выйдите в залу!» — «И не подумаю, — отвечает дама, — коли гости ваши такие важные господа, какая им радость от ничтожной женщины». Иногда же бывает, что дама согласится выйти к гостям, но, выйдя, окажет им такой прием, что лучше было бы для почтенного супруга не выпускать ее вовсе, ибо, видя небрежительное обхождение хозяйки, гости вконец разобидятся. А ежели она останется в своей комнате и муж попросит у ней салфеток да скатертей, ответ один: «Какие вам еще скатерти? Хватит с них и того, что есть, невелики господа. Когда приходят к нам в гости братья или кузены мои, то и для них, хотя они родом ничуть не ниже, других не стелят; ну а те, что получше, нынче в стирке. Что же до салфеток, так я бы и рада выдать их вам, только вот нынче утром ключи потеряла; ума не приложу, куда это я могла подевать их, — видите, вон служанка моя ищет их в перине на кровати. Ох, голова у меня кругом идет от всех ваших затей!» — «Вот оно как! — говорит муж. — Ну, глядите, коли вы меня обманываете! А и собью-ка я сейчас замки с ваших сундуков». — «Вот и славно! — отвечает дама, — Чего же еще от вас ждать, сбивайте на здоровье, а я на вас полюбуюсь». Долго думает бедняга, как ему поступить; наконец, поверив жене на слово, он все же обходится тем, что есть, и приглашает гостей к столу. Первым делом надобно подать свежего вина, ибо то, что пьют из открытого бочонка каждый день, давно уже выдохлось; но никак не могут отыскать коловорота, который дама запрятала подальше. И нет в доме ни сыра, ни другого угощения, так что приходится одалживаться у соседей. А в это время хозяйский конюх посиживает со слугами гостей в конюшне да сплетничает о том, как хозяйка, разгневанная приходом чужих господ, сказалась больною. После трапезы подходит время укладываться спать, но и тут хозяину никак не добиться ни чистых простыней (все из-за ключей, якобы потерянных), ни подушек, ни тонких ночных колпаков; остается гостям ночевать на какой-нибудь грубой дерюге. И наутро отправляются эти господа восвояси, по горло сытые нелюбезностью хозяйки, а слуги по дороге докладывают им все, что вызнали от хозяйского конюха: ох, и перемоют они даме косточки дорогою! Само собой, они не очень-то рады эдакому приему и говорят друг другу, что ноги их долго не будет теперь в этом доме; немалые труды придется употребить достойному нашему хозяину, дабы снова залучить их к себе в гости.
А хозяин поутру идет к жене и говорит ей: «Ну, милочка, удивили вы меня вчерашним обхождением с гостями нашими, уж и не знаю, как мне с вами дальше управляться». — «Пресвятая Дева! — восклицает она. — Как это со мною надобно управляться? о господи, я ли не стараюсь день и ночь: откармливаю свиней, цыплят, да гусей, тку и пряду, тружусь не покладая рук, так что, верно, и умру до срока; а теперь, значит, мне и отдохнуть часок нельзя, когда вы-то сами гуляете напропалую да спускаете все мною заработанное с людьми, которых я знать не знаю». — «Знать не знаете? Да ведь эти люди могут мне либо навредить, либо помочь».
Тут и напоминает ему жена, что, когда один здешний вельможа, большой любезник, приходит к ним в дом, муж обходится к ним грубо и неприветливо; на это он отвечает, что негоже ей и заманивать этого молодца в гости, — мол, нечего ему здесь делать. А жена возражает: это, мол, сами вы его и приглашали, и муж заспорит с нею, и вот пойдут у них споры да раздоры, а, бывает, он, под горячую руку, и приколотит ее, от гнева совсем голову потеряв. И объявляет жене: «Клянусь спасением души, если я еще раз застану его здесь или вы хоть словом помянете его, я вас так взгрею, что вы света Божьего не взвидите!» — «Да по мне, клянусь, пускай его хоть повесят, но все равно выйдет по-моему, ибо кто не грешит, тот и не кается. Будь я дурного поведения женщиной, я бы так не гневалась, а, напротив, обхаживала вас, как вам и не снилось». И расстаются они в ссоре и, бывает, ночь проводят в разных комнатах, а жене того лишь и надобно, ибо вельможа, о коем у них речь шла, как раз и проберется к ней через заднюю дверь, а то и через окно. Но мало помалу гнев у супругов уляжется, и добродушный муж начнет потихоньку подлизываться к жене, нахваливая ее, ибо женщине ничто так не мило, как похвала: и нет такого хвалебного слова, пусть даже чересчур льстивого либо лживого, какому она не поверит, лишь бы оно служило к ее славе. Так и проходит время, как вдруг почтенный человек случайно застает даму болтающей с названным вельможею в доме, либо в церкви, либо в праздничном собрании, куда сам он угодил ненароком, и, увидавши это, впадает в злейшую ревность. Гнетет его тяжкое уныние, и сомнение, и горе, отчего он чуть не безумным становится, ибо невозможно благородному сердцу мужчины смириться с женским обманом. И узнай он хоть раз об измене жены, он так занеможет душою, что никакой, даже самый искусный, лекарь не исцелит его от эдакой напасти. А ежели он вздумает добиваться правды и искать себе позора, то наверняка и найдет его, тем самым сполна заслужив мучения, им переносимые; недаром говорится: ищите и обрящете; в таком случае бедняга, почитай, совсем пропал, — ведь он будет днем и ночью неустанно следить за женою, а она в отместку ему натворит дел похуже. Так придут в упадок и сам он, и имение его; застигнет беднягу старость раньше срока и станет он, за все свои брачные мучения, ни на что ни годным дряхлым ворчуном. Так вот и попадаются простаки в брачные сети, где уготованы им лишь печали да огорчения, что сами они радостями почитают, ибо другой жизни себе и не желали, а ежели в том и раскаются, то все равно слишком поздно. И вечно будут тяжко маяться и в горестях окончат свои дни.
Радость седьмая
Седьмая радость брака в том заключается, что человеку иногда повезет, женившись, обрести жену добрую, разумную и благонравную. И бывает, что найдет себе супругу игривого и веселого нрава, которая никогда не откажется от удовольствий, какие он ей предлагает. Но знайте одно: какого бы характера ни была жена, покладистого или вздорного, она, как и все женщины на свете, держится одного главного и непреложного правила в браке, а именно: что муж ее самый слабый да немощный из всех мужчин и что нет никого ничтожней его в тайных супружеских делах.
И бывает так, что резвый и прыткий молодой человек женится на достойной и благонравной девушке и они вдвоем услаждают себя, чем только возможно, и год, и два, и более, пока не охладеет в них молодой задор; но женщина стареет не так быстро, как мужчина, каков бы он ни был, ибо на ее долю не выпадает столько забот, да трудов, да маяты, сколько мужу ее: не будь у него услад да забав, он, глядишь, еще скорее в дряхлость бы впал. Правда и то, что женщине, когда она носит да рожает детей, также тяжко приходится, ибо беременность и роды, что и говорить, великий труд, но разве мыслимо сравнить его с теми заботами, да тяготами, да глубокими раздумьями, в которые ввергает мужчину любое важное дело. Что же до беременности и родов, то это дела обыкновенные и дивиться тут нечему: для женщины они такой же труд, как для курицы или гусыни, что извергают яйцо с кулак величиною оттуда, куда, кажется, и мизинца не засунешь. Так уж природа устроила — что для женщины, что для курицы, а поглядите-ка на эту последнюю: она знай себе только жиреет, неся яйца каждый Божий день; это ведь глупому петуху забота — с утра до ночи искать для курицы корм да совать ей в клюв, а той и делать больше нечего, кроме как есть, да кудахтать, да довольною быть. Таково же поступают и все добрые почтенные женатые люди, и за то они похвалы достойны.
А кончается это тем, что бедолага наш худеет да хиреет, задавленный трудами, заботами и неотвязными мыслями; и теперь он для супружеского дела вовсе не годен или же так мало годен, что жене неугоден; не под силу ему обходиться с нею так, как хотелось бы, и от этого приходит он в полное расстройство. Чего не скажешь о его половине: она-то еще и теперь в самом соку, как и была вначале. И поскольку рацион ее с каждым днем все убывает, то вместо любовных услад, да забав, да приятностей, коими тешили себя супруги во время оно, когда муж был еще в полной силе, начинаются у них свары да дрязги. И чем скуднее супружеская жизнь, тем сильнее дуются они друг на друга. А когда такое случается и дама живет, что называется, впроголодь, она все же, будучи женщиной благонравною и не желая поступать дурно, продолжает держаться того, что муж ее не хуже других, да и как же ей думать иначе, коли она ничего иного не пробовала и не знает, довольно с нее или нет; я так разумею, что одной женщине должно хватать одного мужчины, а иначе нарушится равновесие в природе; также полагаю я, что, будь оно иначе, Господь Бог и Святая Церковь приказали бы, чтобы каждая женщина имела двух мужей или же столько, сколько ей потребно. Так вот, бывает, что какая-нибудь из них решается испробовать, так же ли слабы чужие мужчины, как ее собственный супруг. А, испробовав, видит — яснее некуда, — как права была, ибо может забавляться с милым своим дружком лишь второпях да украдкой, отчего тот распаляется донельзя и прямо чудеса дивные творит, дай только ему до нее добраться. А ежели и раньше она держала своего мужа за негодящего да завалящего, то теперь и подавно: ведь нынешние услады всегда милее давно прошедших и забытых, и теперь нашу даму с нового пути уже не собьешь, ибо опыт — лучший наставник.