Как теперь работать?
Ей страшно.
Просто элементарно страшно. А страх — самый худший советчик.
И ещё Антон…
Почему она рада его появлению?
В то, что можно пить чай из склеенной чашки, она не верила.
Да нет, конечно, она не пойдёт на сближение с ним и не простит. Такие вещи не прощают. Никогда.
Накатила усталость.
Марина прислонилась к дереву и замерла. А может быть, уснула.
Ещё Коля. Как объяснить ему, что и его тоже она не хочет не видеть, не слышать, не ощущать?
Хочется остаться одной, совсем, как на необитаемом острове. Так, чтобы кричать, выть в голос, биться головой о баобаб и никого… и никто чтобы не слышал и не мешал.
И никому не пришло в голову руку помощи протянуть.
Ведь, не дай Бог, возьмёшься за эту руку, а она отпустит, когда только-только успокоишься и поверишь.
— Замёрзнешь. Пошли, будем чай пить и разбирать полёты. — Голос Антона прозвучал слишком близко, а она не могла открыть глаза.
— Я налажала.
— Марина, я спрашиваю тебя как твой заведующий — что происходит? После сегодняшней операции я вынужден разобраться и отстранить тебя на время.
— Слушаюсь, Антон Сергеевич. Как скажете. Да, вы имеете право и отстранить, и лишить, и бросить, и отвернуться. Всё в ваших руках. Какого чёрта ты припёрся сюда? Что, в стране было мало отделений, которые мечтали бы о хирурге твоего класса? Но ты выбрал именно это! Тебе мало его смерти, ты моей хочешь?
— Марина!
— Марина Викторовна, и на «вы», пожалуйста. — Она подняла вверх руку с указательным пальцем. — Ещё, ты подсидел Колю. Он хотел это место и эту должность. Он долго шёл к ней. У него семья и двое детей. Он не играет людьми в отличие от тебя.
— Ты только что забыла, что мы на «ВЫ» и по имени-отчеству! Интересно получается у тебя всё, ты помнишь о его жене и детях, когда спишь с ним?
— Знаешь, кто ты?
— А ты знаешь? — Невероятным усилием воли Антон взял себя в руки. — Марина Викторовна, я жду ВАС у меня в кабинете через пятнадцать минут. Соберитесь, мобилизуйте мозги, оставьте никому не нужные эмоции. Я приехал работать, и я буду работать. И вы будете работать. И включать голову, и не теряться у операционного стола. Ясно?
— Да.
Он развернулся и ушёл в отделение.
А она стояла и смотрела ему вслед.
Вспомнился тот день, и скандал и то, как он кричал, что не может выносить всё, что происходит, и ушёл. А она точно так же смотрела ему вслед.
Тогда ей было не всё равно, а сейчас?
И сейчас не всё равно. Только тогда он уходил навсегда, а теперь она должна собраться и придумать себе оправдание. Потому что через пятнадцать минут ей необходимо ответить за свои поступки и ошибки.
Интересно, почему она должна, а он нет?
Может быть, сказать ему правду? Что всё дело в усталости. И он поймёт!
Нет, не поймёт. Он её заведующий. Начальники подчинённых не понимают.
========== Часть 5 ==========
В отделении шефа не было. «Оперирует, что-то экстренное и большое». Так сказал Коля. А потом внимательно посмотрел на Марину и спросил:
— Марин, кто он тебе?
— Муж, бывший.
— Смеёшься?
— Отнюдь.
— И что теперь?
— Ничего, будем сосуществовать в новых условиях.
— А как же я?
Марине стало смешно. В первый раз за весь этот напряжённый день её отпустило — от вопроса, заданного с такой обиженной, почти что детской интонацией. Причём мягко так отпустило.
— А что ты? Ты ж со мной только как лекарь, как скорая медицинская помощь. Так что всё норм. Вылечилась, в услугах больше не нуждаюсь.
Коля растерялся.
— Так ты с ним теперь сойдёшься?
— Не знаю. Коль, а ты расстроился никак? Другом семьи будешь…
— Не, ну Марина!..
Договорить она ему не дала. Заполнила истории, посмотрела ещё раз своих больных, заглянула в реанимацию к послеоперационным и с чистой совестью ушла домой — до завтра можно было расслабиться.
Нет, в её то положении расслабляться не приходится, но дорога до дома, несмотря на моросящий дождь, показалась глотком свободы.
Как ни странно, Марина была рада появлению Антона. Как будто ждала его. Нет, не ждала. Но пока встречались и потом ещё целый год жили вместе, она была счастлива. Тогда у них были планы, мечты, ожидания…
Всё было…
И всё закончилось с рождением сына. И так вот бывает.
Дом встретил всё теми же завываниями матери.
Тётя Валя сказала, что приходил Виктор вместе с Загорским. Говорили о пансионате, о стоимости и скидках. Не сошлись во взглядах, поссорились и ушли. Виктор Петрович обещал вечером вернуться.
Марина обрадовалась.
В последние дни она не понимала сама себя. Всю жизнь ненавидела отца за то, что он её бросил, а теперь искренне рада тому, что он зайдёт. Странно. Очень странно. Но, может быть, это результат полного одиночества? Эффект котёнка, слепого, неразумного, тыкающегося мордочкой в поисках родного тёплого живота. Ага! Пригреться, почувствовать родственную душу — ой, как хочется. А то ведь в голову такое порой приходит…
Она, конечно, гонит эти мысли. Грех же, грех. Но они появляются снова, и иногда выходом кажутся. Порой даже счастьем.
Может, по той же причине и Антону рада.
Интересно, как практически одновременно они вошли по второму кругу в её жизнь. И каждый из них в ней существовал ровно три года. В разные периоды, но именно по три года.
Она успела накормить ужином мать, и даже дать ей снотворное, и дождаться спокойного храпа, позволяющего расслабиться на какое-то время.
Села почитать журнал «Вестник хирургии», надо быть в курсе. Но звонок в дверь отвлёк. Испугалась, что сейчас этот звонок разбудит маму, и тогда пиши пропала надежда на мирный вечер.
Марина подбежала к двери, так и не надев тапки, открыла, думая, что это отец. Перед ней стоял Антон с букетом цветов и тортиком.
— Вечер добрый! Марина, прости за сегодняшнее. Мама дома? Я к ней тоже.
— Умеешь же ты вламываться в мою жизнь. Проходи.
И тут из комнаты раздалось:
— Витя! Ну наконец-то, поздно же ты! Завёл себе кого? Молодую? Я же старуха для тебя, да? Ви-и-итя!
— Что это? Марина, кто это кричит?!
— Мама это.
А тут в дверях появилась и сама Татьяна Сергеевна — с растрёпанными волосами и в расстёгнутом халате. Подошла к Антону, прижалась, обняла и, поглаживая по груди, проговорила:
— Я же не прощу тебя, Витя. Изменишь — не прощу!
— Татьяна Сергеевна, в комнату пойдёмте, отдохните, хорошо? — Антон говорил всё это Марининой матери, а сам смотрел на Марину, спрятавшую лицо в розы и тихонько всхлипывающую.
Ему удалось оставить Татьяну в комнате.
— Давно у неё так, Марина?
— Именно так с полгода, до этого она меня хоть узнавала. Теперь ты знаешь всё.
— Далеко не всё.
Марина налила воду в чайник и поставила его на плиту.
— Кушать будешь?
— Поел бы. Я с работы, только вот в кулинарию заскочил за тортом, мне Михайловна посоветовала, в какую.
— Михайловна плохого не посоветует. Ты руки мой и садись. Антон, мне так непривычно… И ещё, про маму никто не знает.
— Я понял, конечно. Про тебя тоже никто не знает, так?
— Да! Мама была слишком известным человеком. Я не имею права позорить её.
— Марина, твоя мать была человеком. Понимаешь, не идолом, а именно человеком. А потому она имеет право болеть и быть такой как все.
— Антон, ты не понимаешь!
— Всё! Я понял. Ты забыла, что она была моим руководителем, и я её немножечко знаю. И знаю тебя. Теперь мне всё понятно. И что с тобой происходит — тоже.
— Ты когда приехал? Ты ешь, вот, — Марина поставила перед ним тарелку и положила столовые приборы. — Я не готовила, это мамина сиделка варила. Я обхожусь тем, что есть.
— Да я не привередлив. Марин, я вчера вещи в гостиницу закинул и к обеду был в клинике. В гостиницу вернулся на ночь. Вот и всё. Я кофе пил на работе в автомате. Так что…
— Так что ешь. Что ещё знать хочешь? Про сына, да?
— Если можно. Марина, я не понимал тогда, а потом совесть мучила, но ты уехала. Я звонил несколько раз сюда. Татьяна Сергеевна сказала, чтоб забыл про всё, что было, и не появлялся. Что так лучше для всех. А с месяц назад я был на открытии реабилитационнного центра для детей с ДЦП. Походил, познакомился, пообщался, даже договорился, чтобы они Серёжу приняли, хотя бы на консультацию. А потом решил перевестись, добиться твоего прощения. И стать полноценным отцом Серёже. Я не знал. Даже не думал о таком.
— Он был очень тяжёлым. Развивался плохо, судороги были часто. Ты знаешь, я иногда желала ему смерти. Потому что жизнь его была наказанием. Он не понимал ничего. Не реагировал на меня. Самостоятельно не ел, жевать не мог. То есть всё только жидкое, только смеси. Так что я грешна по отношению к нему. Я много читала, я завидовала тем родителям, у которых дети с хоть каким-то намёком на интеллект. Я понимала тебя. Я мать, я должна была быть с сыном, несмотря ни на что. А ты имел право жить дальше. У меня заболел зуб, развился флюс. Я оставила сына с мамой. Стоматология вон, через дорогу. А когда вернулась — у Серёженьки опять судороги, и он не вышел из этого состояния. Кровоизлияние в мозг. Ему было одиннадцать месяцев и одиннадцать дней. Мама просила никому не говорить, что у неё такой внук. Просила её не позорить. Я поехала на старое место работы и уволилась. Устроилась в её родное отделение. Работаю. — Марина помолчала немного, а потом добавила, не удержав долгого тоскливого вздоха: — Если бы ты знал, как я устала…
— Ты приезжала и не сказала мне ничего?
— Уже начинались проблемы с мамой. Она забывала, что сделала, куда что положила, где взяла то или иное, потом стала теряться на улице. Её лечил её друг. Но результат ты видишь. Вот, слышишь? Тихо стало, это потому что она спит. А ночью она активна. У неё сбились внутренние часы.
— Марина, ложись, поспи. Я посижу. Я присмотрю за ней. Ты должна выспаться. А потом мы поговорим.