рогу в нашу деревню, и на десять километров вокруг было безопасно. Как раньше.
Уже потом, вспоминая первые дни, я часто думал, что нам просто фантастически повезло. Мы наткнулись на нормальных людей. Все могло быть иначе. Я слышал – да и пару раз видел своими глазами – что творили в других местах дезертиры, уголовники, просто озверевшие селяне и бывшие горожане. Людей не просто убивали за еду – сами люди порой становились ею.
Не приведи бог…
Как всегда, я возвращался усталый и немного голодный. Но очень довольный, как не бывало даже в прежние дни, когда я возвращался с работы в нашу благоустроенную квартиру.
Она встречала меня у калитки.
У нее была для меня одна очень хорошая новость.
Я обнял ее, и прижал к груди. Она по-прежнему была самой красивой. Только руки ее, как и мои, загрубели от работы на земле, но я целовал их еще нежнее, чем раньше.
Что бы там будущее ни несло – мы все одолеем. Прорвемся. Главное, что мы вместе. И все прекрасно в этом лучшем из миров, даже если кому-то он кажется адом.
Тим Волков. Стреляные гильзы
Первый раз Брюса убили неделю назад. Пустили пулю сразу в лоб – чтобы не мучался. Но на следующее утро покойник воскрес. В этот же день его умертвили вновь – били камнями и палками до тех пор, пока тот не превратился в кровавую бесформенную кучу. Перекрестились и ушли домой, в бункер, пытаясь забыть произошедшее как кошмарный сон.
А сегодня он вернулся опять.
– Чего ты хочешь? – с трудом выдавливая из себя слова, спросил убийца Никас. Он был главным в их команде.
Мертвец сделал шаг вперёд. Рука вожака незаметно легла на приклад автомата.
– Ты знаешь зачем я пришел, – ответил Брюс низким глухи голосом. И хохотнул.
От его смешка, похожего на воронье карканье, всем стало не по себе.
– Пойми, ты выпал из обоймы, Брюс, – как можно спокойнее произнес Никас. – Ты – стреляная гильза. Нам будет лучше без тебя. Да и как на нас смотреть будут остальные, когда узнают, что ты…
Никас не договорил, смутившись. За него это сделал сам Брюс.
– Что я мертв?
– Да, – устало кивнул командир. – Ты же знаешь, как называют наш отряд?
– «Последняя обойма», – ответил мертвец.
– Верно, «Последняя обойма». А в обойме не должно быть стреляных гильз. Иначе она подведёт в самый нужный момент, – ладонь Никаса легла на рукоять автомата. – Если не будет нас – значит не будет защиты ни для людей, ни для бункера, а это… сам знаешь, что тогда может произойти.
– Брюс… – из толпы вышел Мирон. – Так не должно быть.
– А как должно? Я же ведь могу держать оружие. Могу защищать бункер. Я…
– Ты мертв. А мертвецам не место среди людей!
– Я не мертв. Вы что, не видите? Стою перед вами! – покойник протянул руки вперед чтобы продемонстрировать свою правоту, но команда тут же отступила назад, схватившись за оружие.
– Это какая-то аномалия, – попытался объяснить Никас. – Я не знаю как такое возможно, но видимо это какая-то аномалия. Или радиация. Звучит как полный бред, но ты действительно мертв. Хоть и стоишь сейчас перед нами. Поэтому не надо сюда ходить. Это наша территория. А твое место… ты знаешь где.
– Да чего ты с ним вообще разговариваешь?! – возмутился Чеснок. – Он же умер! Дохляк! Мертвым не место среди людей! А ну иди отсюда прочь!
Брюс долго молчал, о чем-то раздумывая. Неожиданно сказал Никасу:
– Ты говорил про стреляные гильзы и про то, что они бесполезны. Но вспомни Корнея-кузнеца на Бункере-2. Он ведь отличные ножи ковал из них. Хорошие клинки. Ими можно перерезать глотку любому.
От последних слов мертвеца всем стало не по себе.
– Уходи, – твердо сказал Никас. И сделал шаг вперёд: – Или нам придется… Не заставляй нас делать это вновь.
Мертвец погрузился в тяжёлые думы. Живые тоже замерли, внимательно глядя на бывшего сослуживца.
– Я вижу сны, – внезапно тон мертвеца изменился. Он сник, начал говорить совсем тихо и в какой-то момент стал даже напоминать прежнего живого Брюса. – Вижу сны, – повторил он. – Ночью, когда на город опускается тьма, они приходят ко мне. Разговаривают со мной.
– Кто? – спросил Никас и не узнал свой голос – звенящий от напряжения и страха.
Мертвец пристально посмотрел на командира. И вновь рассмеялся вороньим смехом.
– Ты их знаешь. Всех знаешь. Ты их тоже иногда видишь во сне, но каждый раз все реже. А я каждую ночь. Они живые. На самом деле живые. И я живой.
Брюс устало вздохнул, развернулся и медленно косолапой походкой ушел по мрак.
– О чем это он? – спросил Мирон у Никаса.
– Ерунду какую-то лепит, – не сразу ответил тот. Махнул рукой и сказал: – Ну его к черту! Парни, возвращаемся домой.
Команда «Последней обоймы» бодрым шагом направилась прочь из проклятого города, обратно под землю.
* * *
Ночью ему не спалось. В голове назойливо словно жирные зеленые мухи крутились слова друга, сказанные сегодня днем.
«Снится ему! – фыркнул он, переворачиваясь на другой бок. – А мне? Ничего мне не снится! Так, один раз только. Ну два. И ещё тот раз, но это не в счёт, тогда просто сильно пьяный был».
А потом вдруг со всей силы зарядил себе по голове кулаком.
«Да кого я обманываю?! Сняться. Каждую ночь сняться. Вся команда „Последней обоймы“. И еще эти жуткие кошмары, про мёртвого меня. Сумасшествие какое-то!».
Брюс встал с кровати, оделся. Натягивая куртку, скривился от боли – осколок, попавший в руку, не давал покоя. Словил его в том злосчастном командном рейде на поверхность. Тогда же, нарвавшись на стаю мутантов, и погибла вся «Последняя обойма»… кроме него. Он выжил. Потому что сбежал.
«Как последний трус!»
Брюс вновь ударил себя по голове. Зашипел сквозь зубы:
– Трус! Трус! Жалкий трус!
В бункере дали гудок – рабочему населению пора было заступать на смену.
«Ничего, я искуплю свою минутную слабость, свой грех», – подумал Брюс, доставая автомат.
Сегодня опять идти на поверхность – искать оружие, фильтры для воды, спички, горючее. А по пути зайти на могилы, где похоронены его друзья. Вновь повидаться, но уже не во сне, а наяву, и в качестве живого, а не мертвеца, как в еженощных кошмарах.
Брюс запустил пятерню в карман. Там что-то звякнул. Он достал оттуда железные цилиндрики, долго и внимательно их рассматривал. Потом, разозлившись, швырнул в сторону. Стреляные гильзы исчезли в темноте.
Жаль, что со всем остальным сделать так не получится.
Игорь Соловьев. Чужой рассвет
Вековая сосна стойко приняла на себя тяжёлый удар. Ствол заметно накренился, но выдержал. В воздухе закружилась сухая хвоя, мягко опускаясь на тёмно-зеленый металл автомобильного кузова. Из раздавленного всмятку капота шёл пар. Гулко распахнулась пассажирская дверь, на землю вывалился человек в военной форме. Затравлено обернувшись к кабине, он зашарил руками в поисках выпавшего оружия. Нащупав пистолет и не сводя глаз с грузовика, человек боком отполз на несколько метров в сторону. А потом поднявшись, часто спотыкаясь в мокрой жухлой траве, что есть сил бросился бежать прочь.
* * *
– Всё! – Хан поднялся и решительно затоптал окурок. – Пора «когти рвать», все сроки вышли.
Ему возразил сосед, пожилой мужчина в старой брезентовой штормовке:
– Не верю, что Арнольдыч погиб. Не такой он человек. Может быть ещё подождём?
– Слушай, Брага! Мне тут с вами языком чесать не резон. Устроили, понимаешь, верю-не верю. Того и гляди, военный патруль подвалит. Не пришёл, значит не пришёл. Уговор был – ждать полчаса. Уже лишние сорок минут задницы плющим.
Хан взял рюкзак за потёртые, не единожды чиненные лямки и продолжил:
– Немец – мужик хороший, но он сам вызвался, сам и в ответе. За его добрую память я тут костьми ложиться не собираюсь. Как он любил говорить? Йэдем дас зайне? (Edem das Seine – «каждому свое» нем.) Ну так мне моя жизнь дорога, а если кто-то хочет принять геройскую смерть, мешать не буду.
На пути Хана встал молодой парень. Поднялся, с трудом опираясь на ногу, перемотанную тёмным от засохшей крови бинтом.
– Не хорошо толкуешь, Хан, гнилью от твоих слов тянет. Тебе ведь Арнольдыч не чужой, с общего стола неделю ели. И это ты, сука, должен был вместо него идти, потому что короткую спичку вытянул. А теперь вон как загнул! Общество на такие поступки с неодобрением смотрит, вести быстро разносятся. Не видать тебе братского расположения у костра «старателей».
Хан сжал кулаки, остро очертились скулы на восточном лице. Он зло прищурился, и в его глазах вспыхнули бешеные огоньки.
– Ты привяжи «метлу», Короб. Больно она у тебя широко метёт. Ведь это из-за твоей «бестолковки» тут пропадаем! Кабы не твоя нога, ещё час назад в лодке бы гребли. Кто тебя дёрнул в ту сторожку сунуться? Решил шальным артефактом разжиться? Вот всех тварей и перебудил. Свезло тебе, молодой, что они сонные были, только за ногу и цапнули. Жаль, что не голову тебе откочерыжили. А Немец вместо меня остался, потому что эти места знает, ему и карты в руки. Но кашу-то ты заварил, так что Арнольдыч там в первую очередь за тебя отдувается. Ты же теперь тут сидишь и меня паскудишь. Ну и кто из нас после этого сука?
Сидевшие у костра девушка и мужчина в штормовке мрачно посмотрели на спорщиков, но промолчали.
– А… пропадите вы пропадом! – Хан зло пнул котелок с водой прямо в костер и, не оборачиваясь, зашагал к камышам.
* * *
«Дум»! – гулко лязгнул выстрел, приклад сильно ударил в плечо.
«Дум»! – словно гвоздь, забитый с размаху молотком, второй.
Тёмную блестящую фигуру развернуло и швырнуло назад. Подстреленная тварь, скаля пасть с острыми зубами, выгнулась дугой и задёргалась в траве.
Второму монстру тяжёлая винтовочная пуля разнесла голову. Омерзительное существо – жуткая пародия на человека, машинально сделав еще один шаг, растянулось на земле.
Две горячие металлические гильзы остывали в стеблях осоки. Получившие урок преследователи бросились врассыпную, низко-низко припадая когтями к хлюпающему влагой торфу.