Эндрю шел на четыреста ярдов впереди, а орудия все еще не открыли огонь. Эндрю уже был на одной линии с аэростатом и готов к обстрелу. Майкл отчетливо услышал стук его пулемета и увидел яркий след зажигательных пуль, прорезавших ледяной рассветный воздух, они слились с воздушным цилиндром, обгоняя зеленый самолет. Потом Эндрю резко повернул, конец его крыла задел раздувшийся шелк, и он спокойно вошел в воздушный поток, оставленный им же самим.
Настала очередь Майкла, но, как только он поймал аэростат в прицел, артиллеристы внизу открыли наконец огонь. Он услышал, как просвистел рядом град шрапнели, его самолет опасно качнулся в торнадо летящих мимо зарядов, но выстрел запоздал. И град взорвался яркими серебристыми клубочками дыма в трех или четырех сотнях футов над ним.
Пулеметчики были точнее, потому что стреляли прямой наводкой и почти в упор. Майкл ощутил основательный удар по своему самолету. Он ударил по одному рулю направления и одновременно рванул другой, заставляя машину заскользить на крыле — от этого маневра внутренности словно выворачивались наизнанку — и на мгновение уходя из-под огня как раз тогда, когда он поравнялся с аэростатом.
А тот как будто сам двинулся к нему; поверхность шелка была отвратительно мягкой и напоминала личинку мясной мухи, покрытую серебристой слизью. Майкл видел двоих германских наблюдателей, висевших в открытой плетеной корзине, — оба были плотно закутаны от холода. Один уставился на Майкла без выражения, лицо другого исказилось от ужаса и бешенства, он выкрикивал то ли проклятия, то ли оскорбления, но его не было слышно за шумом мотора и грохотом пулеметного огня.
Целиться не было необходимости, потому что аэростат закрывал весь обзор. И Майкл просто снял предохранитель и нажал на гашетку; пулемет застрекотал, сотрясая самолет, и дым горящего фосфора от зажигательных пуль ударил в лицо Майклу, заставив его задохнуться.
Теперь он летел прямо и ровно, и наземные стрелки снова его нашли, стремясь разнести «сопвич» в клочья. Но Майкл держался; он по очереди нажимал на рули направления, чтобы нос самолета слегка уходил то влево, то вправо, направляя зажигательные пули на аэростат, как будто орудовал поливочным шлангом.
— Гори! — закричал он. — Гори! Черт тебя побери, гори же!
Чистый водород не слишком легко воспламеняется, его для этого нужно смешать с кислородом в пропорции один к двум, и тогда он станет чрезвычайно взрывоопасным. Так что аэростат поглощал пули без видимого результата.
— Гори! — снова закричал на него Майкл.
Его пальцы вцепились в ручку орудия, «виккерс» грохотал, выбрасывая из казенной части латунные гильзы. Водород должен был уже вытекать из сотен дыр от пуль, выпущенных Майклом и Эндрю в шелк; газ должен был уже смешаться с воздухом.
— Какого черта ты не горишь?
Майкл и сам слышал злобу и отчаяние в своем яростном крике. Он летел на аэростат, но должен был повернуть сейчас в сторону, чтобы избежать столкновения, иначе все окажется впустую… Однако в это мгновение, казавшееся провалом, он понял, что ни за что не отступит. Он знал, что ему в случае необходимости придется врезаться в аэростат.
И как только он это подумал, воздушный цилиндр взорвался прямо перед ним. Шелковая оболочка словно в сто раз увеличилась в объеме, заполнила все небо — и одновременно превратилась в пламя. Ошеломляющее дыхание огненного дракона опалило Майкла и «сопвич», обожгло открытую кожу на щеках пилота, ослепило его, подбросило человека и машину вверх, словно какой-нибудь зеленый листок, угодивший в садовый костер. Майкл изо всех сил старался справиться с управлением, потому что «сопвич» стремился перевернуться вверх шасси, а потом понесся вниз. Майклу удалось остановить падение прежде, чем самолет врезался в землю, и, уже отлетая в сторону, он оглянулся.
Газ в аэростате выгорел одним демоническим взрывом, и теперь пылала пустая шелковая оболочка, она морщилась и сплющивалась, превращаясь в подобие зонта над корзиной и ее человеческим грузом.
Один из немецких наблюдателей выпрыгнул из нее и рухнул вниз с высоты в триста футов; полы его шинели хлопали вокруг него, ноги конвульсивно дергались, и он исчез без звука и следа в невысокой зеленой траве поля. Второй наблюдатель остался в корзине, и его накрыли волны горящего шелка.
На земле команда при лебедке спешно выбиралась из окопа, как насекомые из потревоженного гнезда, но горящий шелк падал слишком быстро, ловя их в капкан пылающих складок. Майкл не испытывал жалости ни к одному из них, вместо этого его охватило дикарское торжество, первобытная реакция на собственный страх. Он открыл рот, чтобы испустить боевой клич, но в это мгновение снаряд, выпущенный одним из орудий у северного края поля, взорвался шрапнелью под «сопвичем».
Самолет снова подбросило, жужжащие и шипящие куски пробили брюхо его фюзеляжа. Пока Майкл пытался справиться с этой второй волной, дно кабины лопнуло, и он увидел землю под собой; ледяной ветер с воем залетел под его летную шинель, вздыбив ее полы.
Он удержал самолет от падения, но машина была серьезно повреждена. Что-то болталось под фюзеляжем, колотясь и вращаясь на ветру, «сопвич» заваливался на крыло, так что Майкл удерживал его просто грубой силой; тем не менее он хотя бы ушел наконец с линии огня.
Потом рядом появился Эндрю, он тревожно вытягивал шею, всматриваясь, и Майкл усмехнулся и победоносно вскрикнул. Эндрю знаком привлек его внимание и подал большим пальцем сигнал: «Возвращаемся на базу!»
Майкл огляделся вокруг. Пока он сражался с поврежденным самолетом, они ушли на север, глубоко, очень глубоко на немецкую территорию. Внизу виднелись перекрестки, забитые конскими повозками и моторизованным транспортом; испуганные фигурки в серых защитных мундирах разбегались в стороны в поисках укрытия. Майкл не обратил на них внимания и развернулся в кабине; в трех милях от них, за ровными зелеными полями, над холмами по-прежнему безмятежно висел второй аэростат.
Майкл подал Эндрю знак отказа и показал на оставшийся аэростат: «Нет, продолжим атаку».
Эндрю проявил настойчивость. «Возвращаемся на базу!» Он показал на самолет Майкла и провел ребром ладони по горлу: «Опасно!»
Майкл посмотрел вниз, в дыру между собственными ногами, где кабина была разорвана. А то, что болталось внизу, было, наверное, одним из колес самолета, повисшим на остатках крепления. Пули изрешетили крылья и корпус, ленты оторванного полотна трепетали, как буддийские молитвенные флаги в струе воздуха за самолетом, но мотор «Ле Рон» работал сердито и ровно, не сбиваясь, в обычном боевом ритме.
Эндрю снова начал сигналить, побуждая Майкла повернуть назад, но Майкл лишь коротко махнул рукой: «Следуй за мной» — и положил «сопвич» на крыло, резко разворачиваясь и заставляя напрячься все пострадавшие части самолета.
Майкл просто потерял голову в боевом безумии, в дикой страсти берсеркера, когда угроза смерти или тяжелых ран уже не имела значения. Его взгляд обрел неестественную остроту, он вел пострадавший «сопвич» так, будто тот стал продолжением его собственного тела. Он с легкостью несся над землей, задевая зеленые изгороди единственным оставшимся у него колесом, скользил — отчасти как пена на волне, отчасти как ястреб, и его немигающий взгляд был жесток, когда он приближался к аэростату, неуклюже и медленно опускавшемуся к земле.
Конечно, немцы видели огненное уничтожение первого аэростата и теперь энергично работали лебедкой. Цилиндр должен был опуститься прежде, чем Майкл окажется на расстоянии выстрела от него. Артиллеристы тоже были настороже, они ждали у орудий. Но атака должна была произойти на малой высоте, с точным расчетом, потому что даже в своем самоубийственном бешенстве Майкл не потерял ни одного из своих охотничьих навыков. Он использовал каждый кустик для возможного прикрытия.
Узкая проселочная дорога поворачивала и шла поперек линии фронта; стройные тополя по обе ее стороны были единственной заметной чертой на этой однообразной равнине за хребтом. Майкл воспользовался линией деревьев и резко повернул, чтобы лететь параллельно им, оставляя тополя между собой и командой аэростата. Он посмотрел в зеркало над головой, закрепленное так, чтобы видеть крылья. Зеленый «сопвич» Эндрю шел так близко, что его пропеллер едва ли не касался хвоста самолета Майкла. Майкл оскалился, как акула, и, сосредоточившись, бросил свой «сопвич» через тополя, как будто брал барьер верхом на полном скаку.
Позиция аэростата располагалась в трехстах ярдах в вышине. Но он уже опустился к земле. Наземная команда помогла наблюдателям выбраться из корзины, а потом все побежали к ближайшему окопу. Артиллеристы наконец-то увидели цель, выскочившую из-за тополей, и одновременно открыли огонь.
Майкл летел в потоке огня. Снаряды заполнили воздух вокруг него, свистела шрапнель, все вокруг грохотало, так что у него заложило уши и они заболели от давления. Он видел, как лица артиллеристов обратились в его сторону; они казались светлыми каплями за укороченными стволами, что поворачивались вслед ему, а вспышки выстрелов выглядели яркими и симпатичными, как китайские фонарики. Однако «сопвич» несся со скоростью больше ста миль в час, а Майклу оставалось одолеть едва ли триста ярдов. И даже мощные удары пуль в тяжелый кожух мотора не смогли отвлечь Майкла, когда он выровнял самолет, осторожно касаясь рулей направления.
Группа людей, убегающих от аэростата, оказалась прямо перед ним — они мчались к окопу. Среди них были и двое наблюдателей, медлительные и неповоротливые, все еще не отошедшие от холода наверху, обремененные тяжелой одеждой. Майкл ненавидел их, как мог бы ненавидеть ядовитую змею; он слегка опустил нос «сопвича» и коснулся гашетки пулемета. Группа людей разлетелась, как серый дым, и исчезла в низком жнивье.
А Майкл мгновенно сменил цель «виккерса».
Аэростат, привязанный к земле, напоминал цирковой шатер. Майкл обстрелял его, и пули, оставляя серебристый след фосфорного дыма, провалились в шелковую массу, ничего не изменив.